В Сафонов - Дорога на простор
Тогда все татары перешли реку. Они принялись резать и душить. Рев бури и шум дождя заглушали хрипенье умирающих. Только клыш, входя в тело, будил на короткое мгновение тех, у кого сон не сразу сменялся смертью.
Победители отрубили казачьи головы и вздели их на пики.
Но головы атамана не подняла Кучумова пика. Его не зарезали сонным. Вскочив, он прорубил себе дорогу к реке. И уже отбился от наседавших, не чуя ножевых ран, уже добежал до воды, но волна отогнала струги. Ермак прыгнул и оступился. На нем было две кольчуги, подаренных царем. Они тянули книзу. Волна захлестнула его.
Нечеловеческим усилием он вынырнул, глотнул воздух. И тотчас быстрая струя опять смыла его. Тогда, борясь со струей, он увидел на миг, сквозь черную воду, сквозь непроглядную ночь, широкие светлые реки, караваны у стен, опоясавших города, елки на высоком берегу, их вершины - как стрелы. Он все бился с волной, стремясь преодолеть железную тяжесть, и, уже захлебываясь, искал, нашаривал дно...
АЛТЫН-ГОРА
Только один казак спасся во время ночной резни на Вагае. Это был Ильин. Он вскочил с Ермаком; вместе с ним бросился в Иртыш, но попал на татарский брод, невредимо вышел на берег и добрался до города Сибири.
Матвей Мещеряк, с головой, втянутой в плечи, взвизгнул резким, высоким голосом, буравя подбежавшего неподвижными красноватыми глазами:
- Змей! Все полегли, сам цел-целехонек!..
И ударил его по лицу.
Но Ильину было все равно; он не стал отвечать Мещеряку и даже не озлобился на него.
Упала могучая рука, всех поддерживавшая, и люди почувствовали себя беззащитными. Человек выходил на улицу и вдруг срывал с себя шапку, одежду, мял и топтал их и с ревом садился, где стоял.
Колыхаясь огромным туловищем, валкой медвежьей походкой проковылял к частоколу на горе Филимон Рваная Ноздря; далеко прогудел его мощный зык:
- Сами по воле своей отсель! Кабалы избыли, хрещеные! Бей стрельцов!
Душ пять около него поскидывали шапки. Мещеряк, услышав, вышел, прислонился к забору и только покривил улыбкой извилистые губы.
Но наутро город затих, придавленный унынием.
И всего через десять дней - 15 августа - русские покинули Кашлык, которым владели почти три года. Они не решились возвращаться дорогой, какою пришли, а свернули на север, Иртышом выплыли на Обь, чтобы оттуда посуху перевалить через Югорский Камень.
Казаки двигались своим походным сомкнутым строем, какого не знали в то время и многие регулярные армии. Так прокладывали себе путь среди враждебных племен. Стрельцы шли с казачьими сотнями.
Но два десятка казаков не захотели оставить Сибирь и скрылись в тайгу. И среди них был человек с изуродованным лицом, ковылявший на искалеченных ногах, и высокий сухощавый казак с русой бородкой, в которую вплетались серые нити, - Гаврила Ильин.
А пустой Кашлык занял Али, сын Кучума. Но Кучумово царство, рухнув от удара, нанесенного Ермаком, больше не могло подняться. Сейдяк выгнал Али, убил семь сыновей Кучума и стал княжить в Кашлыке. Тайбугин род в последний раз завладел своим древним улусом и восторжествовал-таки над "шибанским царевичем".
Шаткое ханство Сейдяка скоро рассыпалось под ударами стрельцов, которых, рать за ратью, посылала Москва. Татары оставили Кашлык. Этот город так и стоял с тех пор пустым, медленно превращаясь в развалины, и окрестные жители забыли его название и звали только Искером - старым городищем.
Но был жив еще полуслепой Кучум. В 1590 году он снова вышел из степей на берег Иртыша, убил и ограбил многих татар: он по-прежнему мстил им за то, что они подчинились Ермаку. Через год новому тобольскому воеводе Владимиру Кольцову-Масальскому удалось нагнать воинов Кучума с степях Ишима. В воеводской рати было много сибирских татар: не с ханом, а с русскими связывали свою судьбу иртышские аулы.
Хан, разбитый, бежал.
В эти годы были построены города: Пелым, Березов, Сургут и Тара. А в 1595 году у самого Полярного круга, недалеко от впадения Оби в губу Северного моря, русские выстроили Обдорск, который называли также Носовым, как и остяцкий город, стоявший на этом месте до того.
Кучум скитался в дальних степях. Уже во всем прежнем его ханстве не осталось места, где бы он мог спокойно раскинуть свои шатры. Но, ускользнув от воевод, его шайка лихих головорезов налетала на татарские городки и селения, жгла, убивала, грабила, что попадалось, и снова скакала в степи на косматых конях.
В 1595 году Кучум стоял в Черном городке на реке Оми. Голова Борис Доможиров нагнал его. Татары снова были разбиты. Но и на этот раз хан ушел невредимым.
Барабинская степь стала русской. Воеводы слали Кучуму зазывные письма. Но он, бездомный бродяга, по-прежнему называл себя ханом и царем. В 1597 году он писал:
"Бог богат! От вольного человека, от царя, боярам поклон, а слово то: что есте хотели со мной говорить?.."
И в своей грамоте перемешивал угрозы с мольбами.
В 1598 году в Тобольске и Таре спешно вооружили семьсот русских и триста татар и отправили их в поход против неукротимого слепого хана. Больше трех месяцев воевода Воейков искал его. Битва произошла 20 августа на Оби, в двух днях пути от озера Ика. Она длилась с солнечного восхода до полудня. Пали шесть татарских князей, десять мурз, пять аталыков, брат и двое внуков хана. Пять оставшихся в живых царевичей, восемь царевен и восемь цариц, ханских жен, попали в плен.
Но и это еще не был конец. Без семьи, с малой шайкой, Кучум бежал на верхний Иртыш. Там он кочевал около озера Зайсан-Нор, воруя лошадей у калмыков. Они нагнали его у озера Каргальчина. И снова Кучум спасся. Крепкий конь унес его на простор степей.
Он скрылся у ногаев, над которыми властвовал некогда его отец Муртаза. Но даже память о нем была ненавистной на ногайской земле. Ногаи схватили и поработили людей, бывших с Кучумом. И, наконец, в бухарском городке погиб от чьего-то ножа развенчанный сибирский властитель.
Все дальше на восток шли русские по Сибири.
В 1596 году выросли стены Нарыма на Оби.
В 1604 году было указано набрать пятьдесят молодцов добрых, умеющих стрелять. Им дали по четверти муки, по полуосмине круп и толокна да по два рубля с полтиной, они поплыли вверх по Оби, вышли на реку Томь - и построили Томск.
В 1618 русские заложили Кузнецк.
Были живы еще старые казаки, ходившие с Ермаком. Их рассказы казались чудесными служилым людям, заселявшим сибирские города. Однажды - может быть, это случилось еще в конце XVI века - казаки собрались и чинно, по ряду вспомнили старое. И грамотей все записал. Бумага берегла теперь от шаткости людской памяти предание о том, как был "сбит с куреня царь Кучум".
В 1621 году приехал в Тобольск первый сибирский архиепископ Киприан. Он позвал к себе казаков Ермака. Немногие старики пришли к нему и принесли с тобой _н_а_п_и_с_а_н_и_е_.
Тогда Киприан внес в поминальный синодик имена атаманов и казаков, погибших в сибирском походе, чтобы петь им в тобольском соборе вечную память; а летописцы по казачьему написанию составили свои истории "покорения Сибири".
На "новых землицах" росли городки. Их ставили воеводы, ставили казаки.
Из городков двигались дальше. Зимой - на лыжах и нартах, а весной по рекам в кочах, кочетках и дощаниках. Были сколочены они из дерева, без гвоздей. К деревянным якорям подвязывали камни. Канаты резали из оленьей кожи; распяленные живые шкуры заменяли паруса.
Зимовье ставилось около реки, где людей застигали морозы. В курной избе - глиняная печь, куском льда заткнуты оконца. Возле избы - высокий деревянный крест.
Привольная была жизнь на сибирских просторах! Но и не легкая.
Питались, бывало, корой, грызли корни, в лыко одевались.
Голод и цинга косили зимами людей. Воеводы крали казачье хлебное жалованье - и соляное и денежное. "Мы, холопы твои, нужны и бедны", писали в далекую Москву челобитчики.
Из воеводского города рассыпали казаков в дальние службы. Летом - в отъезжие караулы и проезжие станицы, зимой - по городам для сбора ясака. Ездили по двадцать - тридцать недель. И вся жизнь казака состояла из зимних и летних служб.
Гаврила Ильин послал челобитную царю Михаилу Федоровичу. Он бил челом, чтоб царь не оставил его в нужде, голоде и великих долгах. Но он не молил униженно, а говорил о себе, что двадцать лет полевал с Ермаком до ухода с Волги на Каму.
То была его гордость. Он гулял по Волге всего десять лет, но был там с Ермаком. И он прибавил вдвое себе то, что раньше сочлось бы смертной виной, а теперь стало великой заслугой.
За соболями, за горностаями, за куньим и лисьим мехом шли в Сибирь промышленники. С луками, тенетами, кулемами-западнями уходили с рек в лесные чащи. По пути зарубали деревья и рыли ямы - в мешках закапывали корм.
Охотились по приметам.
В 1609 году русские зазимовали на Енисее. В 1620 году мангазейский промышленник Пенда дошел до Лены.
В 1639 году с вершин станового хребта, где мерзлый ветер крыл инеем черный камень, казак Иван Москвитин увидел леса Приморья. Москвитин плыл из Якутска Леной и Алданом, Майей и Годомой. Перейдя горы, он спустился по реке Улье. Берег был изрезан, белые венцы пены окружали обломки скал. Живая гладь, седая, пустынно-свинцовая, подымалась в тусклом блеске до самого туманного неба.
