Нина Соротокина - Канцлер (Гардемарины, вперед - 3)
- Есть... - несколько удивился Никита. - А что вас интересует?
- Где он сейчас?
- В Кенигсберге, который захватили наши доблестные войска. Он уехал в армию еще в ноябре.
- Он ничего вам не писал про Нарву?
- Писал, - обрадовался Никита, всегда приятно удовлетворить чужой интерес, если есть возможность. - Он там был проездом и, вообразите, попал на губу.
- За что? - по лицу Екатерины блуждала невинная улыбка, обычный светский разговор.
- Вот этого он не писал. Но я думаю, какая-нибудь пустая провинность, карты или дуэль. Сам Белов редко дерется на дуэлях - из принципа. Но вечно попадет на роль секундантов. - Никита помолчал минуту, желая переменить тему. - Я ответил на все ваши вопросы, ваше высочество. Теперь прошу ответить мне на один вопрос- самый невинный. Уверяю вас, это не пустое любопытство. - Опять небольшая пауза. - Как выглядит мальтийский рыцарь Сакромозо?
Изумлению Екатерины не было предела. Она даже прекратила танец, замерла вдруг на месте, а потом поспешно вывела Никиту их круга танцующих.
- А зачем вам это, князь?
- Ну... я имею право знать, как выглядит человек, по вине которого я провел несколько месяцев в заточении.
- Но это было так давно, - Екатерина была озадачена. - Вы хотите свести с ним счеты? Но он же меньше всего виноват в этой ужасной истории.
- То есть вы не хотите сказать?
- "Нет, отчего же... У рыцаря Сакромозо нет особых примет. Он красив, очарователен, он шутник, галант и женский угодник. На нем нет шрамов, он не хромает, у него две руки, и он недурно поет.
Никита понял, что большего он не добьется.
- Вы кого-нибудь ищете, князь? - спросила Екатерина, наблюдая за взглядом Никиты.
- Я не вижу здесь фрейлин Ее Величества.
- Нет государыни, нет и фрейлин. А позвольте полюбопытствовать, какая из этих очаровательных дев занимает ваши мысли настолько, что вы желаете ее видеть? - вопрос был задан кокетливым и вместе с тем ревнивым тоном.
- Ах, ваше высочество, это не то, что вы предполагаете. Я опекун одной особы... - он усмехнулся, - с трудным характером. Она невообразимо юна, а потому обидчива. Некоторое время назад я получил от нее письмо, которое показалось мне странным. Вообразите, кто-то рылся в ее вещах. И даже что-то похитили из шкатулки, а потом положили на место. Никогда не слышал, что во дворце бывает воровство,
- Но если украденное положили на место, какое же это воровство? Екатерина странным, внимательным взглядом окинула своего собеседника. - Как зовут вашу подопечную? - она словно знала ответ.
- Княжна Мелитриса Репнинская.
В огонь
Вечером после бала в голове Екатерины сложился примерный план- как действовать и как вести себя дальше. Многое было неясно. Но на будущее она пока не заглядывала, сейчас надо было решать насущные, сиюминутные задачи.
Интуиция подсказывала, что главную опасность представлял "манифест". Ясно было, что эти бумаги Бестужев сжег в первую очередь. Манифест о престолонаследии переписывал статский из коллегии иностранных дел Пуговишников, человек исполнительный, но недалекий. Его надо было сразу предупредить, чтоб не трясся от страха и, еще того хуже, не наделал бы глупостей.
Роль посыльного на этот раз выполняла Владиславова, поскольку Пуговишников был ее зятем, и неурочный визит тещи ни у кого бы не вызвал подозрения. Записка была лаконичной: "Вам нечего бояться, успели все сжечь". Екатерина никогда не говорила Владиславовой о бестужевском манифесте, но, слава Богу, умной женщине ничего не надо было объяснять. По возвращении Владиславова выглядела благостно:
- Слезно благодарит вас зятек и в ноги кланяется. Очень он, сердешный, - она перешла на шепот, - крепости боится.
- Ее все боятся, - вздохнула Екатерина. Вошедшая в комнату Анна уловила только конец фразы, заинтересованно глянула на Владиславову, но ничего не спросила. Анну Екатерина сама вызвала в кабинет. Ей надлежало завтра же с утра пойти в дом к графу Бестужеву и спросить там немца-музыканта. Екатерина объясняла подробно, Анна понимающе кивала. Решили, что первому, кто откроет дверь, Анна скажет, что пришла к Зигфриду Дитмару передать пакет из Мюнхена... или Нюрнберга... или Бибирах-ан-лер-Риса, какая разница? Главное, увидеться с музыкантом.
Теперь было уже доподлинно известно, что Бестужева не отвели в крепость, а содержат под домашним арестом. Камердинер Екатерины Шкурин, малый расторопный и преданный, узнал даже имя начальника караула. У Екатерины мелькнула мысль, а не послать ли вместо Анны Шкурина, но после некоторого размышления она вернулась к первому варианту. Уж очень деликатна была миссия девушки. Шкурин мужчина громкий, заметный, да и слуги бестужевские могут знать, чей он камердинер, а Анна молчалива, сдержана, но всякий, кто увидит ее, захочет перекинуться с ней словцом. Анна должна была наладить постоянную связь с домом Бестужева. Потом, Бог даст, она и с другими арестованными найдет тайный контакт. Тогда удастся корректировать показания на допросах.
Надобно, чтобы не было никаких разночтении, чтоб и Ададуров, и Елагин, и конечно, Бестужев показывали одно и то же по главным вопросам.
Визит Анны увенчался полным успехом. Трубач Дитмар долго не хотел понимать, от какого родственника он должен, вопреки его желанию, получить привет и ценную посылку. Но как только понял, родственников сыскалась целая дюжина. "Дитмар сказал, - конспиративно шептала Анна, - что граф Бестужев заперт в библиотеке, ходить по дому ему не разрешают. Супруга его пребывает в болезни и из комнат своих не выходит. И еще Дитмар сказал, что приходить к нему в дом никак нельзя - опасно, а сноситься можно будет через тайник".
Тайник музыкант придумал самый обыденный и неприметный. Недалеко от особняка Бестужева ремонтировали чей-то дом. Там работало полно народу, завезли много, строительного материала, а в уголке сада лежал всеми забытый битый кирпич. Вот в щелях этого мерзлого кирпича Дитмар и придумал устроить тайнохранилище, как бы почтовый ящик.
На следующее утро Анна в сопровождении Шкурина пошла проведать тайник, но он был пуст. По зрелым размышлениям это ни о чем не говорило, времени прошло слишком мало, но возникло другое непредвиденное осложнение. Когда Анна пробиралась между куч гравия и щебня, каменщики побросали мастерки и смотрели на нее с великим удовольствием. Поскольку Шкурин не удержался и рассказал ее высочеству, какое впечатление на всех оказывает красавица Фросс, решено было впредь к тайнику Шкурину ходить в одиночестве.
Шок, вызванный арестом Бестужева, прошел. Екатерина нашла способ увидеться с Понятовским. Он сказал, что, по счастью, предоставлен самому себе, никакого намека на слежку, он посол другой державы, потому не может быть арестован. Решено было, что в целях безопасности Екатерина сама не будет писать Бестужеву, за нее это будет делать Понятовский.
В четверг Шкурин ходил к тайнику, на этот раз - о, счастье! - канал для сношений начал действовать. Шкурин забрал из тайника записку, а сам положил письмо от Понятовского, написанное накануне. В этом письме Понятовский в самых невинных выражениях спрашивал Бестужева о здоровье, настроении и сообщал, что все ранее им сказанное дошло до нужных ушей. Бестужев должен был догадаться, о ком шла речь. Наконец-то связь наладилась! Можно было передохнуть. И тут громом среди ясного неба грянуло сообщение Бернарди арестован! Об аресте ювелира Екатерина узнала стороной от случайного человека и взволновалась страшно. На скромность и преданность Елагина и Ададурова она могла полагаться полностью, но Бернарди никак не относился к числу ее близких друзей. Ювелирщик был слишком скользок, увертлив, он всегда и во всем стремился извлечь собственную выгоду.
А кто его знает- какой эта выгода предстанет перед его воспаленным тюрьмой взором?
Через тайник Бестужев писал великой княгине, что если у нее есть возможность передать информацию Елагину и Ададурову, то пусть. сообщит: он рекомендует им говорить только правду. "Если бы экс-канцлер знал об аресте Бернарди, - подумала Екатерина, - то вряд ли стал советовать подобное. Ювелирщику на допросах надо было молчать о многом, а еще о большем просто врать, чтобы как-то обелить себя".
Екатерина решила, что пришла пора призвать на помощь князя Оленева, для чего послала к нему Анну Фросс с запиской. Та отсутствовала полдня, если не больше, а потом явилась с заявлением, что все это время прождала князя Оленева, но тот так и не явился.
- Записку оставила?
- О да, ваше высочество.
Что-то в лице Анны не понравилось Екатерине. Этому выражению трудно было найти название. Может быть, отвлеченный, как сказали бы латины, абстрактный взгляд или слегка надменное, простонародное выражение упрямства, так смотрят грязнули-горничные, когда им делают выговор. Или она уловила легкий дух спиртного? Нет, не может быть. Екатерина ненавидела и само вино и его пьющих, все окружающие отлично знали это.
