Александр Снисаренко - Рыцари удачи. Хроники европейских морей
На ганзейских ярмарках фламандские полотна встречались с английской шерстью, аквитанские кожи - с русским медом, кипрская медь - с литовским янтарем, исландская сельдь - с французским сыром, рейнские вина - с египетской пшеницей, венецианское стекло - с багдадскими клинками.
Торговля, как и война, стала всеобщей, представление о ее масштабах может дать речь венецианского дожа Томмазо Мочениго, произнесенная в 1420 году: из нее явствует, что товарооборот одной только Венеции в торговле с Ломбардией составлял два миллиона пятьсот сорок семь тысяч дукатов и приносил ежегодный доход купцам не менее шестисот тысяч. Три года спустя он указывал в своем завещании, что оставляет соотечественникам три тысячи триста сорок пять кораблей, готовых плыть, куда им укажут, тридцать шесть тысяч отлично обученных моряков и шесть тысяч искусных корабелов, вытесывающих на верфях, оборудованных по последнему слову техники, морское могущество Венеции.
Интенсификация торговли с Венецией и Генуей побудила ганзеицев переместить ее центр из Брюгге в Лисабон. В XIV веке ганзейский флот насчитывал почти тысячу судов, но и их не хватало, и с середины века был возрожден известный еще с античности метод фрахта. Из таможенных документов известно, что в 1386 году из любекского порта вышло восемьсот сорок шесть судов, в следующем году из гамбургского - пятьсот девяносто восемь.
Венецианская гавань на рубеже XV и XVI веков. Гравюра Джакопо Барбари.
8 сентября 1308 года стараниями фламандских и норвежских купцов было отменено полупиратское «береговое право». Владельцы потерпевших крушение кораблей теперь могли спокойно ремонтировать их и подбирать уцелевшее имущество, не отдавая его ни целиком, ни частично какому-нибудь предприимчивому феодалу, вздумавшему объявить своей собственностью приглянувшийся ему участок побережья и на этом основании присвоившему себе право прикарманивать все, что будет выброшено сюда морем.
Однако на большинстве побережий «береговое право» осталось и существовало еще многие столетия - дольше всего в Англии, где при Адмиралтействе существовал даже специальный Департамент морских находок. «Все, что находится в море, все, что пошло ко дну, все, что всплывает наверх, все, что прибивает к берегу,- все это собственность генерал-адмирала»,- писал Гюго в «Человеке, который смеется». Нашедший что-либо на побережье или в прибрежных водах и не передавший находку властям приравнивался к рангу «королевских воров» со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Образование Ганзы несколько умерило разбойничьи замашки прибрежных феодалов, сковав свободу их действий. Их кошельки начали очень быстро пустеть, и после убийства короля Эрика Клиппинга 22 ноября 1286 года в Дании наступила эпоха смут. Разорившиеся аристократы нередко в это время залезали в долги - ровно настолько, чтобы можно было снарядить корабль и выйти на нем в море, дабы расплатиться с долгами. Для некоторых это был побочный доход, иные сделали его основным. Известен курьезный случай, когда немецкие князья оптом запродали датскому королю... все побережье южной Балтики от Ютландии до Одера. Эта сделка была немногим реальней для датского короля, чем подаренный португальским королем остров Святого Брандана для Луиша Пердигона: балтийское побережье по крайней мере не надо было разыскивать. Неразрешимой оставалась лишь одна мелочь, мучившая в свое время и португальского идальго: как вступить во владение? Ас 1319 года уже и сама Дания отдается в залог по частям всем желающим. За нею последовал полуостров Сконе, проданный Швеции в 1332 году изгнанным датским королем Кристофером И. С 1332 по 1340 год Дания была без короля, в 1346 году новый ее король Вальдемар IV Аттердаг продает Эстонию Тевтонскому ордену, а тот год спустя перепродает ее другому ордену - Ливонскому.
Возможно, что на мысль торговать побережьями навели предприимчивых феодалов трагические события 1282 года, когда в результате катастрофического опускания двухсотпятидесятикилометрового участка побережья Северного моря в районе нынешнего Амстердама образовался обширный залив Зёйдер-Зе - «Южное море», в 1932 году разделенный шлюзованной дамбой на два залива - Ваддензе и Эйселмер. Ушли под воду фризские города Нагеле, Энс и несколько других, от материка отделились огромные куски суши, образовавшие цепочку Фризских островов, еще и сейчас меняющих свою конфигурацию.
Возможно ли описать, что творилось в то время на море! С начала XIV века Бремен был вынужден закрыть свой порт и откупаться от фризов ежегодной данью в тысячу четыреста марок серебром. Судоходство по Всзеру прекратилось совершенно. Проливы были наглухо перекрыты пиратами. В 1338 году Висмар, Гамбург, Любек и Росток заключают союз с несколькими северогерманскими княжествами, направленный против пиратов, но, как и следовало ожидать, он остался на бумаге (предвидя такой оборот, Бремен не присоединился к этому союзу и оказался прав). Более того, многие германские князья, члены этого союза, вступили в сговор с пиратами и совместно с ними выкачивали деньги из Ганзы, получая недурные дивиденды. Возможно, они делились ими и с германским королем, иначе трудно объяснить издевательский совет Карла IV Люксембургского в ответ на слезную жалобу гамбурж-цев о бесчинствах пиратов на Эльбе - изловить злодеев и привлечь их к суду.
С большой долей вероятности можно утверждать, что многие пираты состояли у него на службе в роли каперов - точно так же, как у других европейских монархов, например датских и английских.
Этот вид разбоя известен с древнейших времен, а само это слово произошло от латинского capio - завладевать, захватывать. Позднее появились и производные от него - голландско-немецкие kappen (разбойничать на море) и карег (легкое морское судно), французское сарёег (лежать в дрейфе: например, поджидая добычу, то есть, по существу, сидеть в засаде) и другие.
Каперство было делом обоюдовыгодным: для короля тем, что он ни гроша не вкладывал в снаряжение судна и, ничем не рискуя, получал доходы, для капера - тем, что он в глазах закона оказывался теперь не просто разбойником с большой дороги, а в некотором роде «государственным служащим» и всегда мог рассчитывать на поддержку своего патрона. Так оно и выходило: когда в 1351 году капер захватил возле Брюгге ганзейский корабль и по требованию Ганзы был привлечен к суду, английский король Эдуард III приказал захватить в качестве заложников ганзейских купцов, торговавших в Лондоне, и дело было быстро улажено.
Надо заметить, этот капер, выведя свой корабль в море, рисковал ничуть не меньше, чем его жертва. Во-первых, сам Эдуард был не той фигурой, с коей можно было позволить себе шутки: из хроники Фруас-сара известно, что этот отчаянный монарх - «последний из могикан» - сам промышлял пиратством, самолично совершив однажды беспримерное по дерзости нападение на конвой испанского купеческого каравана. Во-вторых, что тоже немаловажно, в те годы все европейские берега к западу от Ютландии знали только одного хозяина. Точнее - хозяйку, так как их держала в постоянном страхе представительница «слабого пола», и ее нечеловеческая жестокость заставляла содрогаться даже видавших виды пиратов Балтики.
После того как в 1343 году (по другим данным - тридцатью годами ранее) в Нанте жертвой клеветы перед королем пал бретонский рыцарь Оливье де Клис-сон и его голова была выставлена для всеобщего устрашения на воротах родного города, его вдова баронесса Жанна де Бовиль (или Бельвиль) с двумя сыновьями вышла в море на снаряженной ею в Англии с ведома и согласия Эдуарда III эскадре из трех кораблей. Добыча не имела для нее особого значения: чтобы купить корабли и набрать команды из самых отъявленных головорезов, каких только ей удалось сыскать, баронесса, наоборот, продала все, что имела, а имела она немало. В течение нескольких лет неуловимая прекрасная дама, мстя за мужа, буквально выжгла все побережье Франции, безжалостно вырезала почти всех его обитателей, не успевших спастись бегством в глубь страны, и методично пускала ко дну все без разбора встречавшиеся ей корабли, не обращая ровно никакого внимания на мольбы о пощаде.
Внеся таким образом свой вклад в Столетнюю войну и опустошив побережье сильнее, чем это смогли сделать обе воюющие армии, Жанна исчезла со сцены так же внезапно, как и появилась на ней. Корабельщики долго еще не верили, что можно безнаказанно приблизиться к берегам Франции, где витала зловещая тень пиратствующей баронессы. Из сотен слухов и версий о причинах исчезновения этой фурии, которое считали одной из ее дьявольских уловок, самым правдоподобным было предположение о ее гибели в штормовой Атлантике, куда ее увлекла погоня за каким-нибудь флагом, скорее всего - французским.
