Л Дайнеко - Меч князя Вячки
Прошла пасха, и Альберт повел свое войско на юг от Риги. Вскоре в город пригнали толпу измученных дорогой пленных пруссов. Это были высокие светловолосые люди с крупными прямыми носами. Их сразу же заставили работать на строительстве городской стены. Под присмотром епископских латников пруссы копали ямы, разбивали валуны, месили глину, сплавляли по Двине плоты. Один из них, свалившись со стены, сломал ногу. Ногу ему вылечили, и Альберт приставил прусса слугой к пленному кукейносскому князю.
Сначала они никак не могли понять друг друга - пленный полочанин и пленный прусс. Молчали, раздумывая каждый о своем. Но неволя сближает даже самых разных людей, и постепенно они открылись друг другу, и оказалось, что в речи прусса и полочанина немало похожих слов.
- Я жил на берегу моря,- медленно, чтобы Вячка его понял, говорил прусс.- Имя мое тебе, князь, знать не нужно. Зови меня Пруссом. У меня были жена Дануте и трое детей. Пришли псы из Риги, и моя семья, как и все наши соседи, спряталась в земляной пещере, под корнями священного дуба. Но рижские псы разожгли огромный костер у входа в пещеру. Они бросали в огонь еловые лапки, мухоморы, шишки, мох... Дым убил всех. Я даже не увидел трупы своих детей и жены... Боже, как я хочу отомстить тевтонам!
- Я тоже этого хочу, Прусс,- доверился ему Вячка.- Давай вместе думать, как нам быть.
- Хорошо, князь,- сразу же согласился Прусс.- Мы не сможем справиться с тевтонами силой. Нас только двое, и мы в плену... Только ум и хитрость нам помогут. А хитрости будем учиться у врагов.
После этого разговора Вячка долго не мог заснуть. Он целиком был согласен с Пруссом. Да, тевтоны берут хитростью. А еще - своей дисциплиной, организованностью. Уж как, казалось бы, враждуют меченосцы с епископом Альбертом, готовы сожрать его, как пожирают друг друга пауки в банке, а увидели, догадались, что князь Кукейноса точит на них меч, и сразу отбросили свои обиды, объединились с Альбертом, и вот он, Вячка, гниет в тевтонской темнице. Как не хватает полочанам, новгородцам, эстам, ливам, пруссам такого согласия, единения в смертный час. Каждый князь, каждый боярин и старейшина дальше своего терема, своей усадьбы ничего не хотят видеть, только о власти, о казне думают. "Я - князь. Ни один листок в моих лесах не шелохнется без моего разрешения". Вот о чем думают, о чем мечтают они и днем и ночью. А надо объединять силы. Надо, чтобы на Двине встретил тевтонов могучий железный кулак, иначе наделают тевтоны дудок из наших костей.
Как слуга пленного кукейносского князя Прусс мог выходить из темницы в город. Он прислушивался, о чем говорят между собой тевтоны, выслеживал, выглядывал все вокруг. Особенно интересовала его городская стена, те ее места, где она еще достраивалась, была не такой высокой.
- Как же ты за городскую стену вырвешься? - спрашивал Вячка.- Крыльев же у тебя нет, стену не перелетишь.
- Думать надо, князь... Думать...- мрачнел Прусс. Однажды он спросил князя:
- Ты, князь, не собираешься менять православную веру на римскую?
- Нет,- твердо ответил Вячка.
- Тогда тевтоны не отдадут тебе дочь. Никогда. Понимаешь меня? Не дочь твою они надумались украсть, а душу твою.
Князь Вячка молчал. Казалось, все чувства, все страсти умерли в его сердце. Те, кто видел князя вблизи и издалека, так и думали. Но если бы их взгляды могли проникнуть в самую сокровенную глубину этого сердца, открылось бы, что сердце князя не мертвое, не пустое. В нем кипела, полнила его до краев ненависть.
Вячка словно окаменел за эти дни, а Прусс все больше возбуждался, стучал кулаками о стены темницы, громко кричал. Он был из тех людей, у которых часто и резко меняется настроение. Однажды за буйство, за крики латники Альберта долго били его древками копий. Но как только они вышли, Прусс весело рассмеялся.
- Ну и человек ты,- удивился Вячка.- Терпеливый, как кремень. Неужели не больно?
- Открою тебе свою тайну, князь,- понизил голос Прусс.- Я не знаю, что такое боль, не чувствую ее. С самого детства не чувствую. Случалось, так стукнусь пальцем о камень или о корягу какую-нибудь - другой клубком крутился бы на земле от боли. А я бегу дальше смеясь. Не дал бог моему телу боль. Не знаю я, что это такое. Великую милость оказал мне всевышний.
Вячка ничего не сказал, но подумал: "Это тебя и погубит, Прусс. И тело человеческое, и душа должны чувствовать боль. Без боли нет жизни".
А через два дня Прусс пошел в город, схватил камень, которыми пленные укрепляли подножье стены, ударом в висок убил латника, попытался убить рыцаря Макса, чтобы завладеть его конем и вырваться за городские ворота. Ворота как раз были распахнуты - в Ригу въезжал купеческий обоз. Однако рыцарь Макс не растерялся - ударом железного башмака сломал Пруссу нос, соскочил с коня, повалил Прусса на землю, крепко связал ему руки веревкой и пригнал на епископское подворье.
Били Прусса без пощады, кровь брызгала во все стороны. Вячка думал, что Альберт прикажет повесить или четвертовать пленного. Но епископ решил сохранить Пруссу жизнь и даже отпустить на родину, выколов глаза.
- Ветер приведет тебя в Пруссию,- сказал он несчастному пленнику,- а глаза ты оставишь в Риге. Иди к соплеменникам. Пусть дрожат они от страха в своих лесах и болотах. Пусть увидят, какими безжалостными мы бываем к врагам. В последний раз взгляни на солнце, простись с ним навсегда.
Прусс вздрогнул, поднял к небу большие синие глаза, потом заметил Вячку, крикнул ему:
- Прощай, кукейносский князь! Никогда больше не увижу тебя!
- Ты обо мне услышишь, Прусс,- тихо ответил Вячка, но и до Прусса, и до тевтонов долетели эти слова князя.
Он долго не мог уснуть в ту ночь, лежал в темноте, вспоминал Прусса. Погорячился Прусс. Договаривались же вместе бежать из плена, но увидел раскрытые городские ворота и не выдержал... Правду говорят: "На горячих лошадях глину месят".
Надо выжидать... Надо терпеть... Надо, чтобы тевтоны поверили, что он, князь Вячка, изменился, стал мягкой луговой травой, которую топчут их кони. "Дай мне терпение, святая София",- молил Вячка, вглядываясь в суровый ночной мрак.
Мальчонкой он боялся ночной тьмы, но отец и мать не разрешали зажигать в опочивальне свечку. И он искал в поле, на лугу прозрачные белые камешки, клал их на солнце. Лежа на солнце целый день, они вбирали в себя солнечные лучи. А ночью мальчику казалось, что камни светятся, и он засыпал, спокойный и счастливый.
Ночь плыла над Ригой. Не спал князь Вячка, думал о своей судьбе, о своей дочери, о родной земле. Наконец задремал под утро и сразу же проснулся - почудилось ему, что далеко-далеко отсюда, от этой ненавистной темницы, в светлых полоцких лесах радостно и призывно кричит оборотень.
Епископ Альберт был доволен - еще одно усилие, и лютый враг рижской церкви превратится в послушную овцу, которая будет щипать травку под присмотром святых пастырей. А там можно будет вручить ему ленные стяги, двери на Двину распахнутся, и ветер над ней начнет дуть только с запада на восток - в одном направлении.
- Ты мудр, сын мой,- сказал он Генриху.- Ты умеешь подбирать ключи к сердцам людей.
- Стараюсь для нашей церкви, монсиньор,- скромно опустил глаза Генрих.
Князь Вячка с каждым днем становился все тише, все смиреннее. Глаза его смягчились, стерся с них холодный металлический отблеск. Однажды князь даже попросил послушать мессу, и святые песни, видимо, поразили его. Несколько дней он ходил под их впечатлением, задумчивый, тихий, только слабая усмешка порой набегала на лицо. Ему разрешили выходить на подворье, и он подолгу бродил возле серых каменных стен, разглядывал щели в них и мох, выросший в этих щелях. Попал на лужок с бархатисто-зеленой травой, сел, опустил руки, потом, оглянувшись вокруг - не следят ли чужие глаза,по самую шею спрятал в траву голову, долго нюхал что-то, к чему-то прислушивался, и, когда снова поднял / лицо, в глазах стояли слезы.
"Истинный бог входит в окаменевшую душу",- ду--мал Генрих, который все время украдкой следил за князем через узкое окно епископской читальни. Его радовали изменения, происходившие с князем Кукейноса. Князь на глазах становился спокойным, покладистым, ручным.
Когда минули две седмицы, Вячка попросил позвать епископа и объявил Альберту, что отдает рижской церкви половину своих владений, принимает ленные стяги и готов пустить в Кукейнос зодчих и рыцарей Альберта, чтобы они возвели каменный храм. Сразу же собрали капитул, на котором сам епископ вручил Вячке ленные стяги, обнял его, поцеловал, подарил десять боевых коней и десять стальных рыцарских доспехов. Произошло это в Риге на погосте святого Петра, во времена пребывания на апостольском престоле папы Иннокентия III, во времена царствования императора Оттона.
Отслужили мессу, и Вячка, простившись с дочерью, Альбертом и Генрихом, в сопровождении двадцати рыцарей епископа направился в Кукейнос. Над Ригой плавали невесомые пушистые облачка.
