Русское дворянство времен Александра I - Патрик О’Мара
Еще до кризиса, в котором оказался Александр I, вследствие негативной реакции российского общества на Тильзитский мир 1807 года, Кочубей весной 1806 года подал официальное прошение об отставке, в котором ясно выражались его глубокие опасения по поводу правления Александра I. Он предупредил, что в обеих столицах есть громкие жалобы на царя, которые прежде всего свидетельствуют о полном отсутствии доверия к его правительству. Но в очень личном плане Кочубей добавил, что вынужден просить об отставке в первую очередь из‐за явного недоверия Александра I к нему в течение предыдущих двух лет, его личного поведения по отношению к нему, холодности и нетерпения со стороны царя. Однако прошение Кочубея было отклонено на том основании, что наряду с недавними просьбами об отставке двух других бывших членов Негласного комитета, Новосильцова и Чарторыйского, которые также разочаровались в Александре I, просьба Кочубея могла бы привести к спекуляциям, что за всем этим стояла какая-то партия («cela aurait l’air d’un parti»)[512].
В конце концов, в ноябре 1807 года просьба Кочубея была удовлетворена, и он немедленно уехал из Петербурга в Диканьку, а оттуда в Париж. Однако события 1812 года побудили его вернуться к выполнению своего патриотического долга на государственной службе. Действительно, к 1819 году он возобновил свою прежнюю роль министра внутренних дел, поддерживая отношения с царем в строго официальном тоне до своего окончательного ухода из правительства Александра I в 1823 году. Богданович завершает свой рассказ об их отношениях кратким наблюдением, что в конце их жизни не осталось ничего от пылкой дружбы их ранних лет, «кроме холодной преданности со стороны Кочубея и полного равнодушия со стороны Александра»[513].
М. С. Воронцов: от преданности к унижению
Возможно, Александру I следовало обратить более пристальное внимание на совет, который он получил от таких людей, как Мордвинов и Н. Г. Вяземский (упоминавшийся ранее в этой главе), о решающей важности достижения и поддержания гармоничных отношений с дворянством. К сожалению, его правление изобилует примерами того, как он не смог сделать ни того ни другого в ущерб его собственному положению и России. Вопиющее и необъяснимо неверное суждение Александра I о двух других лицах дает нам возможность обратиться к исследованию его отношений с членами дворянского сословия: М. С. Воронцовым и А. А. Аракчеевым. Мы рассмотрим их кратко по очереди.
Граф (впоследствии фельдмаршал) М. С. Воронцов (1782–1856) был одним из самых образованных, компетентных, эффективных и уважаемых государственных деятелей не только эпохи Александра I, но и всей истории Российской империи. М. А. Давыдов, недавний исследователь, относится к нему как к одному из «наиболее ярких представителей недекабристской и неаракчеевской России» и «наиболее последовательному легальному оппозиционеру Его Величества Александра I». Он далее называет главными фигурами «оппозиции Его Величества» Д. В. Давыдова, А. П. Ермолова, П. Д. Киселева, И. В. Сабанеева и А. А. Закревского, все они дворяне в высоких военных чинах[514].
Как один из крупнейших в России крепостников, а также ввиду его весьма успешного командования русской оккупационной армией во Франции (с 1815 по 1818 год), Воронцов имел все основания рассчитывать на благосклонность и поддержку Александра I. Однако он имел несчастье фигурировать в донесении, направленном царю в 1821 году Бенкендорфом о «Союзе благоденствия» декабристов. Его написал полицейский осведомитель М. К. Грибовский, являвшийся вице-губернатором Симбирска, а также членом этого тайного общества. В нем Грибовский утверждал, что члены общества возлагали самые большие надежды на графа Воронцова и его корпус, так как моральный дух под его командованием был столь высок[515]. На самом деле заговорщики справедливо полагали, что он в принципе поддерживает освобождение крепостных, учитывая, что и сам Воронцов этого не скрывал. Однако он никогда не давал им никаких оснований полагать, что он их поддержит, будучи убежденным, что любое решение по крестьянскому вопросу принадлежит только императору. В действительности Николай I назначил его членом Следственного комитета, созданного 15 декабря 1825 года после восстания накануне на Сенатской площади. Таким образом, хотя у Александра I был потенциально лояльный и весьма компетентный союзник в лице Воронцова, царь давно подозревал его в либерализме и, следовательно, на несколько лет задерживал его повышение до генерала от инфантерии. И это несмотря на то, что выдающийся военный послужной список Воронцова убедил многих, что его корпус не следует расформировывать по возвращении с Запада, а следует сохранить как образец, которому другие подразделения должны стремиться подражать. Однако при дворе высказалось мнение, что полки Воронцова настолько проникнуты свободомыслящим и независимым «либерализмом», что они действительно были расформированы по возвращении в Россию[516].
Либеральная репутация Воронцова была основана также на его космополитическом происхождении: он вырос и получил образование в Лондоне, где его отец был российским послом, а его сестра вышла замуж за графа Пембрука. Это было еще более усилено его известной поддержкой движения ланкастерских школ, очевидно невинной целью которого было распространение грамотности среди солдат, в противном случае они остались бы не способными ни читать, ни писать. Однако это, по-видимому, было еще одной причиной потери доверия Александра I к Воронцову. Некоторый свет на позицию царя проливает содержательное письмо от 27 октября 1820 года, написанное секретарем императрицы Н. М. Лонгиновым отцу графа С. Р. Воронцову. В нем Лонгинов объяснил, как царь относится к его сыну еще до получения компрометирующего доноса Грибовского: «Император не любит и никогда не полюбит, я думаю, графа М. Никогда превосходный человек не мог быть у него в фаворе, тем более человек твердый, мужественный и благородный в своих чувствах, неизменный в своих принципах, недоступный никаким унижениям, любящий солдат, уважающий общественность».
Доказательство неизменного отношения Александра I и правильности объяснения Лонгинова пришло осенью 1823 года, когда на крупном смотре 2‐й армии Воронцов, будучи членом императорской свиты, был поражен холодностью, которую проявил к нему царь, обычно очень внимательный и добрый. Худшее последовало всего несколько недель спустя. В декабре, в день его именин, Воронцов не
