В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.
Показание чешского хрониста о захвате и ограблении Кракова существенно расширяет круг молниеносного военного набега, преследующего цель захватить добычу и овладеть пограничной Силезией. Именно поэтому Б. Кшеменьская делает попытку отвести это сообщение Козьмы Пражского, утверждая, что оно было всего лишь плодом домыслов и произвольных комбинаций самого хрониста. По ее мнению, Козьма приплел к своему рассказу Краков лишь потому, что хотел подчеркнуть93 удачу места Бржетислава I за унижение Чехии при Болеславе III.
Такой трактовке слов Козьмы противоречат данные немецких источников, сообщающих под 1041 г. о том, что германский король Генрих III заставил силой Бржетислава I отказаться от попыток подчинить себе какие-либо другие польские провинции, кроме двух, уже находившихся под его властью94. Одной из этих провинций была Силезия, другой — скорее всего Моравия95. Обе они прежде входили в состав Древнепольского государства: первая — до 1038—1039 гг., вторая — до 1031 г. Чешский князь, однако, был неудовлетворен этими завоеваниями и претендовал еще на какие-то другие польские территории. Простого взгляда на географическую карту достаточно для того, чтобы решить, что Бржети-слав в первую голову должен был думать о Кракове и Малой Польше. А это означает, что вторжение чешского князя в Польшу преследовало значительно более широкие цели, чем полагают Б. Кшеменьская, Д. Тржештик и 3. Фиала. Об этом весьма красноречиво свидетельствует и рассказ Козьмы о захвате Гнезно.
Чешское войско, по-видимому, без боя овладело церковной столицей Польши, которую некому было защищать96. Далее, в отличие от Галла Анонима, Козьма сообщает о захвате и перенесении в Прагу не только останков св. Войтеха, но и мощей пяти братьев-мучеников и архиепископа Гаудентого97. Важно подчеркнуть при этом, что в глазах хрониста самовольное нарушение, покоя останков святого захватившими Гнезно чехами, без всякого сомнения, являлось святотатством. Потребовались три дня поста и молитвы и “чудесное” явление во сне пражскому епискому Северу св. Войтеха, потребовалось наконец, утверждение (именно в Гнезно перед гробницей св. Войтеха) так называемого Статута Бржети-слава, гарантировавшего права и привилегии церкви98, чтобы попытаться снять с гнезненской акции Бржети-слава I черное пятно святотатства. Именно так изображает дело Козьма Пражский98. По его словам, святотатственный перенос мощей чешским князем стал предметом специального разбирательства в Риме, где чешские послы, “не рассчитывая на красноречие, дары щедро давали” 10°. Если чешский князь и пражский епископ пошли на такое рискованное предприятие101, то, очевидно, потому, что они придавали этому акту особое государственное значение.
Покаяние, пост, молитвы и другие церемонии в Гнез-но, торжественность вступления в Прагу чешского князя и пражского епископа, который тоже участвовал Б походе с войском, “причем “сам князь и епископ несли на плечах дорогую ношу — мощи мученика Христова Адальберта, за ними аббаты несли останки пяти братьев, дальше шли архипресвитеры, неся (мощи.— В. /(.) архиепископа Гаудентого” 102,— все это, без всякого сомнения, свидетельствовало о том исключительно большом значении, которое придавали походу не только чешский князь, но и чешское духовенство.
Значение перенесения мощей св. Войтеха и его брата и пяти братьев-мучеников из Гнез'но в Прагу на самом деле было исключительным по понятиям того времени. С мощами Войтеха Чехия получала еще одного, помимо Вацлава, христианского патрона, причем на этот раз такого патрона, которого равно чтили как в Чехии и Польше, так и в Германии и Италии. С перенесением мощей св. Войтеха связывались, очевидно, планы чешского князя и пражского епископа учредить в Праге архиепископство и добиться для Чехии церковной независимости от Империи 103. Участие в походе на Гнезно пражского епископа полностью убеждает в таком решении вопроса.
Замыслы Бржетислава не могли, однако, сводиться только к плану создания пражского архиепископства. Гнезненский поход, лишая Польшу ее “небесного” патрона, подрывал основы ее церковной >и государственной самостоятельности. В том, что чешский князь стремился не только усилить Чехию, но и нанести сокрушительныйудар Древнепольскому государству, подорвать его типичную для феодализма государственную идеологию, лишить пястовскую династию покровительства святых и церкви, убеждает тот факт, что вместе с останками Адальберта были вывезены останки Гаудентого и пяти братьев-мучеников.
Это не значит, конечно, что в лице Бржетислава восставший трудовой люд Польши встретил союзника против своих феодалов. Не может быть никакого сомнения в том, что, предавая огню >и мечу польские города и села, чешский князь расправлялся заодно и с восставшим польским крестьянством. Это значит только, что, используя социально-политический кризис Древне'польского государства, резко проявившиеся IB Польше тенденции феодальной раздробленности, чешский князь попытался сокрушить старых противников Пшемыслидов — Пястов и поддерживавшие Пястов группировки польской знати, подорвать и уничтожить их политическую программу.
Таковы факты, которые заставляют отвергнуть тезис об ограниченном, исключительно грабительском характере польской акции Бржетислава I в 1038— 1039 гг. Для того чтобы награбить добычу и захватить Силезию, не 'было необходимости рубить под корень идеологические основы польской раннефеодальной государственности. Поэтому более правильными представляются взгляды тех исследователей, которые усматривают в польской политике Бржетислава концепцию создания крупного западнославянского государства. Само собой разумеется, конечно, что даже в самых смелых планах чешского князя такое государство не могло охватывать все западное славянство. Едва ли мог мечтать чешский князь и о подчинении себе всех польских земель. Скорее всего речь могла идти о восстановлении границ монархии Болеслава II Чешского и о воскрешении его смелых церковных планов, с чем, возможно, связано и покровительство Сазавскому монастырю, игравшему важную роль в культурном и церковном общении с Русью104. Чешскому князю, конечно, важно было заинтересовать в своих политических замыслах Римский престол.
На пути честолюбивых замыслов чешского князя оказалась, однако, Империя. В результате двухлетней борьбы с германскими феодалами Бржестислав I, принявший в 1035 г. Чехию в качестве имперского лена105, вынужден был отказаться от своих широких замыслов в отношении Польши и признать себя “новь вассалом императора 106. За Чехией сохранилась только Моравия и Оилезия с Вроцлавом.
В отличие от событий 1031 г., нет никаких оснований полагать, что польский поход чешского князя в 1038— 1039 гг. мог быть в какой-либо степени поддержан Киевской Русью. Союз вернувшегося около этого времени в Польшу Казимира с Ярославом Мудрым и русская помощь IB восстановлении государственного единства Польши в 40-е годы XI в. исключают даже возможность такой постановки вопроса.
Более вероятно, что Бржетислав мог координировать свои действия с Венгрией 107 и Маславом Мазовецким, которого поддерживали поморяне и пруссы 108, может быть, ятвяги. К сожалению, в этом случае пойти дальше простого предположения нет никакой возможности.
Итак, далеко перешагнувшая за рамки этнографически польских земель раннефеодальная монархия Боле слава Храброго оказалась довольно эфемерным и недолговечным образованием. Пользуясь внутренним ослаблением Древ'непольского государства, Чехия и Русь легко вернули себе захваченные польскими феодалами земли — Моравию и Червенские города. В этом случае (1031 г.) они выступали против Польши как союзники, координируя свои действия с Империей.
Социально-политический кризис Древнепольского государства, приведший в конце 30-х годов к его распаду и ознаменовавшийся взрывом широкого антифеодального движения в стране, привел к такому изменению расстановки политических сил в Центральной и Восточной Европе, при котором чеа!ский князь Бржетислав I попытался даже восстановить в прежних, конца X в , границах монархию Пшемыслидов и воскресить планы Болеслава II учредить архиепископию в Праге Возможно, что Бржетислав рассчитывал при этом на заинтересованность Империи в подавлении крестьянского восстания в Польше, проходившего под языческими лозунгами, ставил ставку “а интерес папства и Империи к организации восточной миссии и даже действовал в контакте с некоторыми группами польской знати, представлявшими собой центробежные силы в раннефеодальной Польше.
Однако усиление Чехии, как это показали уже события 1031 г, отнюдь не устраивало германских феодалов Тем более не могли устроить их планы создания большого западнославянского государства. Вмешавшись в восточные дела, Империя не допустила осуществления государственных и церковных замыслов Бржетислава I. Восточная политика германских феодалов, преследовавшая цель подчинения Империи всего западного славянства, сводилась поэтому к тому, чтобы сохранять известное равновесие сил между Польшей и Чехией, поддерживая таким образом истощающее обе страны соперничество Пястов и Пшемыслидов.
