Ричард Хоптон - Дуэль. Всемирная история
Надо ли говорить, что фраза cherchez la femme — ищите женщину — не раз прозвучит справедливо, когда речь зайдет о поисках причин, заставивших мужчин кромсать друг друга в кровавых поединках. И все же для Индии она окажется несколько менее актуальной, чем для прочих стран, но единственно потому, что в описываемый период (примерно до 1850 г.) в Индии нечасто встречались европейские женщины. С конца первой четверти девятнадцатого века количество европейских женщин в Индии стало раз за разом прибавляться, хотя, как и ранее, длинное путешествие вокруг Африки и мыса Доброй Надежды, а также считавшийся нездоровым климат служили сдерживающим фактором. Поступлению женщин в Индию в заметно больших количествах дало старт открытие в 1869 г. Суэцкого канала, вследствие чего дорога туда сильно сократилась.
Как бы там ни было, и в Индии неизбежно случались дуэли из-за слабого пола. Лоренс Джеймс приводит пример 1836 г. с участием 60-летнего майора кавалерии и его жены, юной ирландки, которую соблазнил молодой офицер из того же полка. Майор застукал парочку in flagrante delico — так сказать, в самый пикантный момент — и, естественно, вызвал любовника жены на дуэль. Когда дошло дело до поединка, молодой офицер, чувствуя себя обидчиком, поначалу не захотел стрелять в майора, однако во втором круге все же сделал в свою очередь выстрел после соперника и… уложил им его наповал. Смерть официально списали на холеру{366}.
Рассказ этот — а Джеймс цитирует и другой случай, когда «холера» при сходных обстоятельствах пожрала фактически убитого на дуэли человека, — явное свидетельство того, как власти в Британской Индии откровенно закрывали глаза на поединки чести. Другие доказательства тому предоставляет «Ост-Индский ваде-мекум»[50] Томаса Уильямсона, вышедший в 1810 г. Книга Уильямсона — двухтомник объемом свыше 1000 страниц — действительно дает читателю массу информации: вряд ли есть хоть какой-то аспект жизни британцев на чужбине, в Индии, который остался бы незатронутым. Поразительно, но там ничего не говорится о дуэлях. Все это, несмотря на тот факт, что в первые годы девятнадцатого столетия молодой человек в Индии — неважно, штатский или солдат — весьма вероятно, так или иначе сталкивался с рассматриваемым нами явлением. Ключ к разгадке тайны такой немоты прост — Уильямсону требовалось официальное одобрение, а потому он почел за благо не раскачивать лодку, в которой сидел, ненужными упоминаниями о дуэлях как о привычной части жизни европейцев в Индии. Власти явно предпочитали не выносить сора из избы.
Существует много рассказов о дуэлях в Индии. Самое грустное из сказаний (возможно, из-за особой бессмысленности и несправедливости) о поединке, в котором погиб полковник Генри Херви Эстон — командир 12-го пешего полка. Его можно считать завзятым дуэлянтом, на счету которого находилось, по меньшей мере, три дуэли в Англии до перевода в Индию, в том числе и с печально знаменитым «Бойцом» Фицджералдом. 23 декабря 1798 г. в Арни полковник дрался с майором Элленом, служившим в том же 12-м пешем полку. Пуля попала Эстону в нижнюю область живота, отчего тот через неделю скончался. Дуэль стала развязкой сложного сплетения событий, в ходе которых участники их сполна продемонстрировали друг другу заносчивость и спесь. Только Эстон вел себя разумно и сдержанно, и именно он и погиб. Эстон, бывший другом принца Уэльского, удостоился похорон с полными военными почестями. Один младший офицер из 12-го полка вспоминал: «Прекрасного арабского скакуна его покрывала траурная попона». Сама лошадь, как отмечал цитируемый очевидец, словно бы сполна осознавала, что потеряла хозяина{367}.
Ближе к завершению восемнадцатого столетия в Британии вошли в моду «политические» дуэли, вследствие чего новшество перекочевало и в Индию. В сентябре 1784 г. Джордж Макартни, губернатор Мадраса, дрался на дуэли с Энтони Сэдлейром, еще одним членом администрации Мадраса, в которой получил ранение. В период нахождения Макартни в этой должности в Индии он стал участником второго поединка, на сей раз с генералом сэром Джеймсом Стюартом, правда встреча происходила не на Востоке, а в Хайд-Парке. Стюарт точил на Макартни зуб с тех пор, как тот снял его с поста главнокомандующего войсками в Индии, отдав предпочтение сэру Джону Бергойну.
Самой печально знаменитой дуэлью в Индии следует считать поединок Филиппа Фрэнсиса и Уоррена Хастингса — дуэль «политическую», так сказать, par excellence — по определению. Хастингс служил губернатором Бенгалии в 1772 г., но когда в соответствии с Индийским актом лорда Норта в 1773 г. администрация подверглась реструктуризации, Хастингс получил повышение в должности и стал генерал-губернатором, чтобы править в округе при содействии совета из четырех человек. Фрэнсис же изначально занимал одно из мест в этом органе. С помощью еще двух членов совета Фрэнсис с первых дней прикладывал максимум усилий для дискредитации Хастингса и ограничения свободы его действий. Фрэнсиса, судя по всему, симпатичным парнем не назовешь, один историк охарактеризовал его как «человека зловредного и ничего не прощающего — источник яда и злобы»{368}. Раздоры в совете правительства выливались в периоды административного паралича. Так или иначе, когда в начале 1780 г. на западе Индии возобновилась война с маратхами, потребность в решительном руководстве стала очевидна, а потому было жизненно необходимо найти выход из тупика.
С этой целью между двумя господами удалось кое-как достигнуть компромиссного решения, что позволило Хастингсу развязать руки для управления военными действиями. Фрэнсис согласился «не препятствовать никаким мерам, которые генерал-губернатор сочтет нужным предложить для ведения войны». Как бы там ни было, скоро сделалось несомненным, что Фрэнсис условий соглашения придерживаться не собирается. В первые шесть месяцев 1780 г. Фрэнсис выступал против Хастингса в нескольких оперативных вопросах, которые явно входили в круг военных. В конце концов Хастингс потерял терпение и в начале июля написал чрезвычайно враждебную памятку для сведения совета, изложив в ней все жалобы на поведение Фрэнсиса. Хастингс полагал, что по условиям февральского соглашения 1780 г. он «имеет право на его безоговорочные уступки».
Я не верю в искренность его [Фрэнсиса] обещания, убежден, что он не в состоянии держать слово и что единственная его цель и желание затруднять и сводить на нет любые меры, которые я могу предпринять или же которые способны вызвать общественный интерес, если они связаны со мной и моей репутацией{369}.
Более чем откровенные слова, способные разжечь страсти, но Хастингс продолжал:
Я сужу о его публичном поведении по его личным поступкам, в которых, как я нахожу, нет ни правды, ни чести. Это суровое суждение, но обдуманное и выраженное намеренно…{370}
Когда записка в конце концов попала к Фрэнсису, что было неизбежно, у того не осталось выбора, кроме вызова Хастингса на дуэль. Оба участника спора оставили воспоминания о том, как проводили часы перед боем (см. в четвертой главе). Вот данное Хастингсом описание поединка, происходившего ранним утром 17 августа 1780 г.
Следующим утром полковник Пирс, как и назначено, пришел ко мне, но до времени, примерно в четверть 5-го. Я прилег обратно на кровать на полчасика, затем встал, оделся и пошел с ним к коляске… Прибыли в Бельведер точно так, как и предполагали, — в 5.30. По дороге нагнали мистера Ф. и полковника Уотсона. Какое-то время ушло на поиски уединенного места. Наши секунданты предположили, что мы будем стоять на расстоянии в 14 шагов (по недавнему примеру в Англии), и полковник Уотсон отмерял семь. Я смотрел в южном направлении. Ветра (как я припоминаю) не было. Наши секунданты (полковник У., как я думаю) предложили, чтобы никто не искал себе преимуществ, но каждый стрелял по своему выбору. Я, должно быть, сказал, чтобы полковник Пирс зарядил мои пистолеты на месте двумя патронами, которые он заготовил. Я сразу решил не спешить с выстрелом, чтобы его огонь мне не мешал. Я спустил курок, но пистолет дал осечку. Секундант положил новый порох на полочку и почистил кремень. Мы вернулись на позиции. Я все так же собирался прежде дождаться его выстрела, но мистер Ф. дважды целился, однако потом опускал пистолет, и я рассудил, что можно, пожалуй, и мне в него прицелиться всерьез. Я так и сделал, а когда решил, что взял верное направление, выстрелил. Его пистолет выпалил в тот же момент, причем настолько точно в то же мгновение, что я даже не уверен, кто был первым, но думаю все же, что я, а он сразу за мной в ту же секунду. Он тут же закачался, на лице его читалось удивление от того, что в него попали, а конечности его не сразу, но постепенно стали слабеть под ним. Он упал и произнес негромко: «Я мертв». Я побежал к нему, услышав такое. Меня это поразило, причем могу сказать откровенно, что не испытал немедленной радости от моего успеха. Секунданты тоже бросились ему на помощь. Я увидел, что плащ его пробит справа, и испугался, что пуля могла пройти навылет. Но он несколько раз садился без особых затруднений и раз было попробовал встать с нашей помощью, да конечности подвели, и он сполз обратно на землю{371}.
