Русы во времена великих потрясений - Михаил Леонидович Серяков
Насколько позволяют судить археологические данные, именно в этом регионе возникает и новый обряд трупосожжения в ладье. По мнению Г.С. Лебедева, он не является естественным развитием вендельских традиций и впервые фиксируется вне зоны влияния вендельской знати. На Аландах и побережье Финляндии появились самые ранние сожжения в ладье. Наиболее ранние образцы датируются VII–VIII вв., а в материковой Швеции новый обряд распространяется с начала IX в. На территории Руси сожжения в ладьях появляются в IX – Х вв., а на Рюгене – в VIII–XII вв. С другой стороны, наиболее раннее сожжение в ладье в прусском урочище Ирзекапинис датируется первой половиной VIII в. Как видим, новый ритуал тяготеет к восточному побережью Балтики. С учетом наиболее ранних известных на сегодняшний день примеров логично предположить, что он возник где-то посередине между Финляндией и Пруссией. Понятно, что, пока не будут найдены археологические подтверждения этого обряда, это предположение так и останется гипотезой. Однако помимо чисто логических соображений в его пользу свидетельствует и прямое указание Саксона Грамматика о соответствующем ритуале Прибалтийской Руси с гуннских времен. Следы его встречаются именно на данной территории. Так, например, в Эстонии железные заклепки были найдены примерно в 40 доисторических захоронениях. Три из них определяются как погребальные ладьи, где судно было кремировано с человеческими останками[415]. Патриарх Алексий ІІ отмечал, что язычники-эсты на месте погребения складывали каменные могильники, а зажиточные люди и островитяне сжигали умерших в ладьях[416]. Таким образом, на территории Прибалтийской Руси данный ритуал был известен, и для подтверждения или опровержения высказанной гипотезы необходимо определить время его возникновения.
Исключительно важным представляется указания Саксона Грамматика о том, что у прибалтийских русов «тела рулевых должны были предаваться пламени по десяти на корабле». Если не считать трупосожжения, то этому описанию вполне соответствует захоронение на ладье Сальме I. Как было показано выше, подобные групповые захоронения в ладьях практически отсутствуют у скандинавов, а единичные захоронения с числом тел более трех, как правило, содержат и женские тела. Наличие же братской могилы в корабле воинов является одним из существенных отличий памятника на Сааремаа от захоронений как вендельского периода, так и эпохи викингов. О том, что подобный ритуал на эстонском острове не был случайным, говорит еще более массовое захоронение в соседнем корабле. Насколько мне известно, подобные массовые погребения в ладье не обнаружены не только в Скандинавии, но и у западных и восточных славян. Однако пришедшие к последним варяги, по всей видимости, были знакомы с данным ритуалом. В пользу этого говорит знаменитый летописный текст о княгине Ольге. Мстя древлянам за убитого мужа, она приказала закопать заживо в ладье двадцать древлянских послов (рис. 25). Более поздняя традиция, изложенная в «Книге степенной царского родословия» XVI в., утверждает, что будущая жена Игоря была «от рода Варяжского». Если это так, то в критический момент родовая память подсказала ей способ первой мести, для которой она использовала форму известного ей погребального ритуала, наполнив его неожиданным содержанием.
Рис. 25. Ольга велит закопать заживо в ладье двадцать древлянских послов. Миниатюра Радзивилловской летописи
Поскольку летопись однозначно констатирует, что «новгородцы суть люди от рода варяжского», представляет несомненный интерес надпись № 21 на северной стене Софийского собора в Новгороде: «…(ки) те пиро(ге въ) печи, гридьба въ корабли… перепелъка пар(е в)ъ доуброве, пост(ави) кашоу, по(ст)ави пироге, тоу иди». А.А. Медынцева интерпретировала ее как песенку-считалку, однако с ней не согласилась Т.В. Рождественская, совершенно справедливо связав ее с комплексом похоронных представлений: «Однако ее метафорический смысл и местоположение в Мартирьевской паперти собора вблизи от гробницы архиепископа Мартирия позволяют связать этот текст с погребальным ритуалом. Представления о покойнике в замкнутом пространстве гроба как гребной дружине (гридьбе) в корабле или как о пироге в печи, о покинувшей тело душе как о перепелке, парящей в дубраве, упоминание о поминальной тризне с ритуальными кушаньями (“постави кашу, постави пироге…”) и о проводах на тот свет (“ту иди”) восходят, несомненно, к языческим истокам. Видимо, не случайно оба этих текста были тщательно зачеркнуты современниками, а чуть ниже надписи на стене Мартирьевской паперти тогда же появилась надпись: “оусохните ти роуки” (№ 204)»[417]. Как видим, какой-то новгородец в контексте погребальных представлений упомянул в корабле не одного человека, а целую княжескую дружину: гридьба – собирательное от гридь – воины княжеские[418]. Все это свидетельствует о распространении обряда коллективного погребения в ладье, впервые зафиксированного в Прибалтийской Руси, в землях новгородских словен и псковских кривичей.
Однако этой важной параллелью между Прибалтийской и Киевской Русью не ограничивается значение уникальной эстонской находки. Необходимо обратить внимание и на форму ладьи Сальме I. Она отличается от драккаров, но, поскольку их стали строить несколько позднее, для более корректного сравнения обратимся к более близким по времени к найденному на эстонском острове кораблю скандинавским судам. К их числу относится судно из Нидама (рис. 26, 27), построенное во второй половине IV в., длина 15 метров и ширина в середине 0,56 метра, и судно из Квальзунда V–VIII вв. (рис. 28, 29), длина 18 метров и наибольшая ширина 3,2 метра. Как можно увидеть, конфигурация ладьи Сальме I отличается и от этих скандинавских судов. С другой стороны, сравним эстонскую находку с западнославянскими кораблями: ладьей на 10 пар гребцов из Гданьска (IX–XI вв.), рыбачьей лодкой VIII–IX вв. из Щецина (рис. 30) и ладьей из Ральсвика на Рюгене, построенной около 977 г. (рис. 31, 32).
Рис. 26. Чертёж судна из Нидама
Рис. 27. Носовая оконечность судна из Нидама
Легко заметить, что ладья Сальме I практически тождественна более поздним славянским судам, плававшим по Варяжскому морю. Это говорит о том, что все они принадлежат к единой кораблестроительной традиции. Понятно, что представление о том, что древнейшее из известных на сегодняшний день славянских судов обнаружено на эстонском острове, звучит необычно, но необычность эта обусловлена лишь традицией игнорирования как многочисленных указаний Саксона Грамматика о существовании в данном регионе в древности Прибалтийской Руси, так и того, что впоследствии источники упоминали там в Средневековье каких-то русов, а сам
