Бандиты - Эрик Хобсбаум
В САО и, без сомнения, других, сходных и даже политически более серьезных группах могли встречаться люди такого типа — и они действительно там оказывались, потому что группы в поисках народных корней и идеологической легитимизации прилагали большие усилия, чтобы привлечь символические фигуры чернокожих, латиноамериканцев или пролетариев. Но несмотря на это, основная часть их членов происходила из совершенной другой социальной среды. Они — дети представителей средних классов (как бы их ни определять в каждом случае), а зачастую и из их верхушки (хотя и вряд ли в случае САО).
Аргентинскими институтами, разрушенными террором военной расправы с вооруженными повстанцами, стали старшие классы элитных школ. Подобные активисты делали свободный выбор в пользу преступной деятельности. И самое большее, что можно сказать, это то, что в 1960-х и 1970-х годах по причинам, выходящим за рамки проблематики данной книги, этот свободный выбор скорее делали выходцы из средних классов и элит.
Опять же действия классического социального бандита, профессиональные или «политические», составляют часть ткани его общества и в некотором смысле логически из нее вытекают. Большая часть этой книги посвящена демонстрации того, почему это так. Действительно, как я утверждал, они настолько вплетены в эту ткань, что не являются по сути революционерами, хотя в определенных обстоятельствах могут становиться таковыми. Их действия могут иметь символическое значение, но они направлены не против символов, а против определенных и, если угодно, естественных целей: не «системы», а шерифа Ноттингемского.
Бывают, особенно среди террористических групп с высокой организацией и технологией, с хорошей политической информированностью, и отдельные атаки, нацеленные на конкретных людей, от которых ожидаются определенные результаты: как, например, убийство Карреро Бланко баскской ЭТА. или похищение и убийство Альдо Моро итальянскими Красными бригадами. В таких случаях сама сложность политических расчетов, стоящих за атакой, подразумевающая очень высокий уровень информированности о высшем уровне национальной политики, устанавливает значительную дистанцию между этими лицами и той сферой, где обычно действуют социальные бандиты, старые или новые[134].
С другой стороны, в большинстве случаев списки потенциальных целей, иногда обнаруживаемые в бумагах схваченных нео-робин гудов, включая членов САО, весьма произвольны, кроме тех инцидентов, когда они ввязываются в личную схватку полицейских и воров и сосредотачиваются в первую очередь на обороне, защите и освобождении арестованных и заключенных товарищей. Этим деятельность таких групп, как правило по психологическим причинам, и ограничивается. Их отношение к декларируемым группами политическим целям становится все более косвенным. В остальном возможные жертвы, поскольку они главным образом символизируют «систему», могут легко заменяться на других: еще один банкир вместо покойного Понто, еще один промышленник вместо покойного Шлейера становятся жертвами «Фракции Красной армии». Более того, в случае таких символических жертв от акции не ожидается никаких определенных политических последствий, кроме того что публично подтверждается существование и сила революционеров, их деятельности.
В этой точке обнаруживается сходство между старыми бандитами и новыми активистами, хотя оно и подчеркивает фундаментальное различие их социальных контекстов. В обоих случаях главной целью действий является «миф». Для классического бандита он является наградой сам по себе, для нео-бандитов его ценность в предполагаемых для пропаганды последствиях, да и в любом случае, согласно самой природе таких подпольных групп, миф должен быть коллективным, а личности, как правило, остаются анонимами[135]. Но в обоих случаях сутью является то, что мы бы сегодня назвали «публичностью». Без него ни бандиты, ни группы не получали бы публичного существования. Однако природа этого существования изменилась коренным образом с появлением массмедиа.
Классические бандиты строили свою репутацию на прямом контакте со своей родной средой с помощью устной культуры. В примитивный эквивалент массмедиа — баллады, брошюры и т. п. — они попадали уже обладая какой-то репутацией.
Некоторые из персонажей этой книги так никогда и не перешли от устной и личной (лицом к лицу) репутации к более широкому мифу — например, Мате Косидо из аргентинского Чако (насколько нам известно). На позднем этапе истории социального бандитизма некое подобие современного массмедиа уже начинает подхватывать и распространять бандитский миф: возможно, в Австралии во времена Неда Келли, в США во времена Джесси Джеймса, вероятно, в Сардинии XX века (хотя такие знаменитые бандиты региона, как Паскуале Тантедду, несмотря на свою тягу к публичности, приобретали славу за пределами своего региона только среди интеллектуалов и с их же помощью) и уж определенно в эпоху Бонни и Клайда.
И все же медийная известность оставалась по большей части дополнительным бонусом в довесок к справедливой награде бандитской славы. Сегодня медиа полностью доминируют, вероятно оставаясь единственными создателями мифа. Более того, у них есть возможность осуществить мгновенное и при нужных обстоятельствах широчайшее освещение того или иного события, которого не было ни в одной из предыдущих эпох (постулат Уорхола о «15 минутах славы» для каждого не мог быть сформулирована в немедийном мире). У мифа, созданного медиа, есть свой недостаток — встроенная недолговечность, ведь его создает экономика, адаптированная к одноразовым душам, так же как и к одноразовым пивным банкам, но это может быть сбалансировано повторяемостью акций, которые обеспечивают медийное освещение. Однако в этом отношении черепаха классического бандита может обогнать электрического зайца его последователей. Никто никогда не спрашивает «Что случилось с Джесси Джеймсом?», но многим, даже сегодня, нужно напоминать, кем была Патти Херст. И все же «Симбионистская Освободительная Армия» завоевала свою краткую известность с той скоростью и в том масштабе, которые (пока она действовала) значительно превосходили распространение сведений о достижениях живого Джесси Джеймса.
Политический имидж и эффективность новых робин гудов достигаются, таким образом, не благодаря непосредственно самим акциям, а через успешное попадание на первые полосы газет и в прайм-тайм новостных программ, и акции планируются главным образом для достижения именно этой цели. Отсюда возникает тот парадокс, что некоторые из действий, которые классический бандит употребил бы для создания своего мифа, его последователи предпочитают не афишировать, поскольку они создают неправильный имидж (например, образ преступника в противоположность образу политического боевика).
Львиная доля похищений для выкупа и банковских ограблений, благодаря которым боевики собирают порой довольно значительные средства для своей обычно дорогостоящей деятельности, в нынешних обстоятельствах, несмотря на значимость публичной атаки на богатых, почти наверняка остаются анонимными и неотличимыми от прочих профессиональных ограблений или похищений[136]. Лишь немногие «экспроприации» подавались как дело рук таких групп, если только из этого не могли извлекаться определенные политические дивиденды — например, раскрытие темных дел каких-то известных вкладчиков (уругвайские Тупамарос были сильны в
