Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
В истории арабских вторжений можно выделить три этапа, различавшихся как интенсивностью военных действий, так и их географией. Первый и самый важный приходится на 718–759 гг., когда арабы полностью контролировали Руссильон и Лангедок, в начале тридцатых годов, вероятно, также Западный Прованс. Второй, наиболее спокойный, длился с 759 г. до 80-х годов IX в. Он отмечен всего одной сухопутной экспедицией из-за Пиренеев, в ходе которой пострадали Нарбонэ и Каркассэ (793 г.)[768], и эпизодическими нападениями с моря, впервые — в 813 г., на Ниццу[769]. В это время инициатива, безусловно, принадлежала франкам, отвоевавшим на рубеже VIII и IX вв. территорию Испанской Марки и к тому же располагавшим, по крайней мере при Карле Великом и Людовике Благочестивом, достаточно сильным флотом, способным не только защитить побережье, но и противостоять арабам у Корсики, Сардинии и Майорки. Положение изменилось в конце 30-х годов, когда арабские пираты стали все чаще появляться у берегов Прованса, иногда проникая по Роне далеко вглубь христианских земель: их жертвами пали Марсель (838 и 848 гг.), Арль (842, 850, 869 гг.), Баланс (860 г.). Третий этап начался, после недолгого затишья, в 80-е годы с обоснованием арабов под Фрежюсом, в Ле Френэ, откуда они терроризировали весь юго-восток Галлии, а также Пьемонт и швейцарские Альпы, не пересекая, однако же, за одним известным исключением, Рону, и завершился лишь в 972 г., когда их удалось наконец изгнать из Ле Френэ и Галлии в целом.
Арабы представляли для региона, хотя и наибольшую, но не единственную внешнюю угрозу. В середине IX в. в Средиземноморье появились норманны, в первой половине X в. имели место набеги венгров. В Европе были местности, пострадавшие сильнее, но ни одна не столкнулась сразу с тремя врагами, пришедшими к тому же без намерения обосноваться, исключительно с целью грабежа. Поэтому, с точки зрения истории народонаселения, равно как хозяйственной жизни и социально-политической организации, все три волны вторжений следует рассматривать в одном контексте.
Притом, что начиная с А. Пиренна этим вторжениям придается, на уровне концепций, очень большое значение, степень их изученности оставляет желать лучшего[770]. Хорошо исследованы лишь франко-арабские конфликты VIII — начала IX вв., последующие события привлекали гораздо меньше внимания, так что нет ни цельной картины, ни даже ясности по поводу всех эпизодов. Хуже всего изучены вторжения венгров[771].
Конечно, многое упирается в источники. Они не только немногословны и фрагментарны, но порой оставляют впечатление, что авторы путали арабов с норманнами или же списывали все потрясения и потери на какой-то один "вражеский род": чаще на арабов, иногда — на венгров. Не так уж редко речь и вовсе идет просто о "варварах" и "язычниках"[772]. Можно считать доказанным, что набеги норманнов пришлись на 40-е и 50-е годы IX в. Стоянкой им обычно служил Камарг, и бесчинствовали они по большей части в низовьях Роны и прилегающих к ней местностях, особенно Арля и Нима[773]. Сообщение о том, что в 841 г. они взяли Нарбон, нельзя считать вполне надежным[774]. Более достоверно известие, что поднявшись вверх по Гаронне, они в 844 г. опустошили окрестности Тулузы[775]. Что же касается венгров, то они проникали во французское Средиземноморье как из Италии, так и из-за Рейна. В 924–928 гг. они доходили до Тулузы и Нарбона, не взяв, однако, ни того, ни другого города[776], а в 942 г. пересекли Пиренеи и совершили набег вглубь Каталонии, вплоть до Лериды[777].
Войны каролингской эпохи, несомненно, нанесли региону огромный ущерб. Об этом красноречиво говорят как нарративные источники[778], так и грамоты, где часты сентенции о прежних трудных временах, о разрушенных церквах и виллах[779], о разорении и обезлюдении[780], о бегстве местных жителей[781] и т. д. Об опустошениях, вызванных набегами арабов, вспоминали еще в XI в.[782] Вслед за их изгнанием в некоторых местностях началась активная аграрная колонизация. Особый интерес представляют сообщения на этот счет из южного Прованса, наиболее пострадавшего в арабского владычества в Ле Френэ. "После того, как языческий род был изгнан из своих пределов, а именно из Фраксинета, и тулонская земля начала осваиваться и возделываться земледельцами, каждый сообразно своему достоинству захватывал землю в свое владение, нарушая границы", — читаем мы в грамоте конца X в.[783] Cущественным для понимания обстановки представляется распространение в это время института апризио, связанного с захватом пустующей земли, и комплантационного договора, тоже возможного только при наличии неосвоенных земель[784]. Сошлюсь также на полное отсутствие документации и нарушение местной исторической традиции: для ряда диоцезов юго-восточного и центрального Прованса мы не располагаем даже апокрифическими списками епископов VII–X вв.
Однако, по всей видимости, разрушения и опустошения этого периода не были настолько тотальными, как думали до недавнего времени. Известия франкских анналов и хроник касаются кульминационных и единовременных событий франко-арабских войн. Сетования нарбонских архиепископов на разорение едва ли не всех церквей в диоцезе повторяются из диплома в диплом на протяжении десятилетий[785] и, следовательно, имеют несколько риторический оттенок. Критически нужно оценивать и сообщения о том, что монастырь или светский сеньор владеют данной территорией в силу того, что вывели ее в свое время из дикого состояния[786]. Монастыри обычно создавались в пустынной местности, располагавшей к аскезе и созерцанию; этими соображениями руководствовался, выбирая место для своей обители (к слову, в пределах отцовских владений) и Бенедикт Анианский. Тем не менее, из его жития следует, что по соседству с нею имелись какие-то поселения, в том числе в горной местности[787]. Ссылки на захват и хозяйственное освоение ничейной земли часто были продиктованы стремлением получше обосновать свои права на то или иное владение, далеко не всегда подтвержденное документами[788]. Если землевладельцем был монастырь, к меркантильным соображениям прибавлялись престижные: распашка нови считалась богоугодным делом и предусматривалась бенедиктинским уставом. Не следует преувеличивать и значение того факта, что единственные королевские капитулярии, посвященные специально Средиземноморской Франции, касаются именно аграрной колонизации. Это было законодательство ad hoc, и вполне логично, что внимание королевской власти привлекло такое своеобразное явление как иммиграция из Испании.
Общественная и экономическая преемственность между "доарабской" и "арабской" эпохой не была полностью нарушена. Документы конца VIII в. говорят о существовании многочисленных старых имений даже в Нарбонэ, наиболее пострадавшей от войны, и об уважении границ, установленных "во времена готов"[789]. В Руссильоне еще в середине IX в. юридическую силу
