Борис Греков - Грозная Киевская Русь
Стоит ближе всмотреться в вышеприведенное сообщение летописи, чтобы основной его смысл сделался ясен.
Летописец повествует в только что процитированном тексте о двух моментах: один прошлый, связанный с непосредственной деятельностью Ольги, второй современный, доживший до времени писания «Повести временных лет», т. е. до середины XI в. Первый момент для Деревской земли выражен летописцем так: «И иде Вольга… уставляющи уставы и уроки»; в I Новгородской — «и устави по Мете повосты и дани и по Лузе оброки и дани». Что же из этого вышло? В Деревской земле: «Суть становища ее и ловища», а в Новгородской «ловища ее суть по всей земли, знамения и места и повосты. И сани ее стоять в Плескове и до сего дне, и по Днепру перевесища, и села по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе». Летописец даже несколько вынужден был расширить территорию деятельности киевского князя (может быть, уже и не Ольги даже), включив Днепр и Десну (где стояли Ольжичи), прихватив для своих итогов по аналогии следы работы и других князей.
При чем тут сани? Я думаю, что сани — это вещественное доказательство (предмет материальной культуры) того, что Ольга ездила по Новгородской земле. Сани эти берегли в Пскове подобно тому, как в Ленинграде бережется ботик Петра, в Новгороде — баржа Екатерины II и т. п. Ольга ездила в этих санях. Летописец это хорошо знал или крепко в это верил. Он использовал этот факт в своих целях. Дальше остались от времен Ольги «по всей земле» Новгородской — ловища, знаменья, места, повосты, а по Деревской земле становища и ловища, по Днепру и Десне — перевесища и села.
Летописец понимает, что он пишет о прошлом, связывая его, однако, с настоящим, и поэтому в заключение опять прибегает к доказательству: «И есть село ее Ольжичи и доселе». Но ведь Ольга «сел» как будто и не устраивала! По крайней мере, летописец об этом выше ничего не говорил. Вот тут-то и необходимо присмотреться ближе к тому, что делала здесь Ольга. Начнем с самого простого — с погостов («повосты»). Конечно, Ольга их не устраивала, так как она их застала давно существующими. Не в этом суть. Летописец говорит совсем о другом. Ему нужно сказать, что Ольга известную часть погостов взяла на себя, освоила их. В состав погостов входили и села. И вот в доказательство того, что это так и было, летописец приводит факт их наличия уже в его время. Более убедительного доказательства он не смог привести, да и едва ли это было нужно.
Но кроме погостов и входящих в них сел Ольга брала на себя и «места». Что это за места? На этот вопрос, мне кажется, удачно отвечает И. И. Срезневский. «Не один раз находим в наших древних сказаниях, — пишет он, — место в смысле особенного сельбища. Так, например, в „Повести временных лет“ читаем: „Ярослав церкви ставляше по градом и по местом“, в Лаврент. летописи: „Несть места, ни еси, ни сел тацех редко, иде же (татарове) не воеваша“; в другой летописи (Ипатьев, летопись под 1290 г.) — „въеха в место, а в город нельзе бысть въехати…“»[387]
Основная мысль, заключенная в вышеприведенном тексте летописи, — это освоение Киевским князем земель, населенных и ненаселенных, на периферии государственной территории.
Обращаю внимание еще на одно место того же текста: Ольга ездит по Деревской земле «уставляющи уставы и уроки», «уставляет» она и по Мете и Луге. Уставы эти, по-видимому, главным образом сводились к определению повинностей населения по отношению к Киеву и киевскому князю, практическому осуществлению чего и служили княжеские места, погосты и села. Вспомним «Правду» Ярославичей с ее изображением княжеского имения, где огнищанин, подъездной (ездовой), вирник едва ли замыкаются в своей деятельности границами княжеской вотчины.
Уставы и уроки нам очень хорошо известны по «Правде Русской»: «Уставлена была Правда Русской земли», известны «уроки смердам, оже платят князю продажу», уроки о скоте, уроки ротные, мостовые, железные, городнии и др.
Я думаю, мы имеем полное основание привести здесь и аналогичный факт из времен Ярослава Мудрого. По отношению к Ростово-Суздальской земле он вел, по-видимому, ту же политику, что и его не очень далекие предки по отношению к Древлянской земле и бассейнам Меты и Луги. В IV Новгородской летописи отмечен факт: Ярослав в 1024 г. ездил по Ростово-Суздальской земле и «устави ту землю».
В связи с таким пониманием деятельности Ольги стоит и наше отношение к другим документам и, как мне кажется, прежде всего, к мало изученному Уставу Новгородского князя Святослава Ольговича 1137 г. Из его содержания и из заголовка видно, что новгородский храм св. Софии, по-видимому, со времен его построения содержался из средств княжеского двора[388], что Святослав Ольгович застал здесь уже хорошо налаженный порядок содержания княжеского храма. Приехавший с юга князь в Уставе своем пишет: «А зде в Новегороде, что есть десятина от даний, обретох уряжено преже мене бывшими князи». То, что он застал здесь, его не удовлетворило, и он решил произвести реформу: вместо неопределенной и, по-видимому, слишком большой суммы поступлений от княжеских вир и продаж, поступавших из его двора в пользу св. Софии, он решил выдавать св. Софии определенную сумму в 100 гривен новых кун из Онежских земель, управляемых его уполномоченным (домажирич из Онега)[389]. И только если у онежского домажирича не хватит средств выплатить всю сумму, то 20 гривен князь обещает выплачивать по-прежнему из своей казны. Далее идет перечень отдельных погостов и мест, расположенных к северу до самого моря, с которых князь решил отдавать св. Софии десятую часть своих даней: «В Онеге на Волдутове погосте 2 сорочка, на Тудорове погосте 2 сорочка, на Ивани погосте с даром 3 сорочка» и т. д.[390] Обращаю внимание на то, что часть имен географических в этом перечне происходит от имен личных, которые, по моему мнению, надо относить к лицам, возвышавшимся над массой, может быть даже к прежним собственникам этих мест, теперь входящих в состав владений новгородского князя Святослава, получившего их после изгнания Всеволода.
К числу имен географических, получивших свои названия от имен личных, можно отнести следующие: Волдута, Тудор, Иван, Спирк, Вихтуй, Чюдин, Лигуй, Вавдит, или Валдит, и др. Я не беру на себя смелость утверждать, что я правильно отделил географические имена от личных, тем менее буду настаивать на тождестве лиц, упоминаемых в договорах с названными в грамоте Святослава Ольговича (Спирк-Сфирк, Тудор-Тудор, Лигуй-Лидул). Но я допускаю, что «преже бывшие князи» в Новгороде, т. е. предшественники Святослава Ольговича, его «прадеды и деды» (отец Святослава Олег, дед — Святослав Ярославич, прадед Ярослав Мудрый, прапрадед Владимир Святославич, дальше идут по восходящей Игорь и Ольга — это и есть «прадеды и деды» Святослава Ольговича) «уставили» Новгородскую землю, т. е. завели здесь свои княжеские погосты и села, обложили их «оброками и данями», снабдили их «уставами и уроками». Иными словами, я допускаю, что освоение земли в Новгороде началось давно, и что Ольга «уставляла» лишь там, где еще этих княжеских владений не было. Если Ольга устраивала свои земли, погосты и села в местах, мало освоенных (Деревская земля, бассейн Луги и Меты), то центральные части владений киевского князя (земля полян, прежде всего) были «устроены» раньше. Иначе едва ли могло быть.
Барсов, стало быть, считает, что в Уставе Святослава Ольговича названы все места, занятые новгородскими славянами. Едва ли это на самом деле так, потому что на основании разысканий самого Барсова видно, что тут названы места в самых разнообразных пунктах Новгородских владений: на севере по рекам Онеге, Ваге, на р. Вытегре, на юге Онежского озера. Не исключена возможность наличия и еще более южных мест (Барсов называет даже район Тихвина), на востоке — р. Вытегра и оз. Лача. Очень маловероятно, чтобы «колонизация» шла такими огромными и ничем не оправдываемыми скачками. Несомненно, что между Тихвином и Онегой были и другие земли, принадлежавшие новгородцам. Но самое главное возражение против толкования Устава Барсовым падает не на эти шаги колонизации, а на необходимость прибегать к «колонизации» вообще для объяснения Устава. Без «колонизации» Устав объясняется, как мне думается, лучше. Перед нами не славянская колонизация, а освоение земли и сидящего на ней населения без различия этнических его особенностей вооруженными дружинами новгородской знати, тоже без различия этнической ее принадлежности. Все эти Волдуты, Тудоры, Сфирки и др. едва ли были славянами. Предки их либо приходили сюда в богатую пушниной и другими ценностями страну из какой-либо соседней земли, либо, с такой же вероятностью, могли быть местной знатью, как думает не без основания М. К. Любавскйй. И те и другие, однако, могли попадать и в дружину к русским новгородским князьям, что, несомненно, и случилось с Чудином и, возможно, с некоторыми другими.
