Евгений Долматовский - Зеленая брама
Когда ситуация стала безнадежной и оставалось только погибнуть в рукопашной схватке, контуженный и раненный в голову двадцатилетний лейтенант закопал во дворе хаты, а точнее, в саду полевую сумку с документами.
Он закапывал сумку, а вокруг шла беспорядочная стрельба, от ее грома до срока срывались наземь яблоки с дерев... Старался запечатлеть в памяти это место, измерял взглядом и проверил шагами направление и расстояние — от угла хаты до места, где захоронена сумка.
Много тяжелого и страшного пришлось пережить Петру Грищенко, что вспоминать об этом. А все же ему посчастливилось быть в рядах тех, кто штурмовал Берлин весной сорок пятого.
Увы, после долгой кочевки по госпиталям в сорок седьмом году он вернулся домой без ног. (Высокая ампутация бедер — так было определено при выписке.)
Долгие годы собирался Петр Иванович посетить места, где завершились первые пять недель беспрерывного боя. Ему необходимо было вновь побывать здесь, его звала земля, где были зарыты и ждали его документы.
И вот на грейдере, ведущем в село и как бы разграничивающем поля и дубраву, опять появился «Запорожец» с ручным управлением. От Сухуми до Подвысокого близок ли путь? К счастью, осень стояла ясная, дороги твердые и не очень пыльные.
В селе он легко восстановил по памяти картину далекого сражения и нашел хату и сад, где ждала или не ждала его лейтенантская полевая сумка.
Второй раз познакомился он с хозяйкой хаты — оказалось, что зовут ее Ксенией Илларионовной, что фамилия ее Антошко и что фамилия эта и имя ее мужа — на обелиске памяти погибших граждан села Подвысокого.
Повспоминали, повздыхали, помолчали...
А потом нежданный гость попросил у хозяйки лопату и двинулся в сад. Он уже не мог теперь шагами измерить расстояние, война отняла эту возможность. Но точен глаз артиллериста, ошибиться он не мог.
А на том месте, именно на том месте, где он закопал полевую сумку, стояла, широко раскинув отягощенные словно светящимися плодами ветви, прекрасная и могучая яблоня.
Смутное, труднообъяснимое чувство овладело Петром Ивановичем. Оно было окрашено скорей радостью, чем печалью. Он забыл давно, как чувствуют землю ступнями ног, он ощущал ее тепло теперь всем телом, всем своим существом.
Правда, боли, в минуты особого волнения всегда мучившие ветерана, нахлынули с новой силой. У этих болей есть медицинское название — фантомные, то есть боли- призраки. Как могут болеть конечности, которых нет?
Грищенко отложил в сторону лопату. Нельзя ранить эту землю, нельзя потревожить корни прекрасного дерева, выросшего на его полевой сумке, да так, словно она и была тем зерном, из которого рождаются яблони.
Вот две истории о зернах и плодах. Мне кажется, я имею право объединить два случая и две судьбы, но не потому, что оба героя правдивой легенды приехали в Подвысокое на «Запорожцах» с ручным управлением.
А за то, что и Гафизов и Грищенко — люди такой трудной судьбы, мы ни у кого не будем просить прощения. В зоне, куда я привел тебя, читатель, в Зеленой браме, не найдешь легких судеб и веселых сюжетов...
Думаю, что можно назвать эту правду легендой, а героев ее — легендарными.
Центр узнал
Один винницкий журналист рассказал мне историю, что называется, гражданскую-прегражданскую, мирную-пре- мирную, имеющую лишь косвенное отношение к поиску следов и фактов героизма и мужества воинов 6-й и 12-й армий. В областной газете было упомянуто имя бывшего партизана Николая Иосифовича Сидоренко. Газета сообщала, что он ныне кандидат наук.
Газета ошиблась, упомянув о «кандидатстве», фактов не проверила. Сидоренко действительно занимался научной деятельностью, медленно и трудно готовил диссертацию, но кандидатом наук он тогда еще не стал. Случай, скажем прямо, не такой уж существенный. Неужели поправку давать, писать письмо в редакцию? Прочтут и забудут? Газета живет один день...
Ошибка журналиста причинила прямо-таки страдания Николаю Сидоренко. Никогда и никому, кроме гестаповцев, не лгавший воин, военнопленный и партизан был выбит из колеи, сильно расстроен, чтоб не сказать — сражен наповал. Он выглядел лгуном, хвастуном, бахвалом! Вдруг подумают, что это он дал о себе неверные сведения!
Как исправить ошибку газеты, как спасти свою честь? В Виннице, с которой связано столько трудного и важного, хорошего и светлого, теперь и показаться нельзя!
Сидоренко принимает решение — не медлить больше ни минуты, самым срочным образом готовить и защищать диссертацию.
Он оставляет обжитое местечко в Москве и отправляется в далекий северный город Воркуту. Не на день, не на месяц. Всерьез и надолго. Через три года диссертация, основанная на глубоком изучении северных угольных месторождений, была готова и защищена. Ученые признали работу эту отличной, защита прошла триумфально.
Таким вот способом исправил Николай Сидоренко ошибку журналиста, о которой тот, наверное, давным- давно и накрепко забыл. Дело шло о чести: вместе с диссертацией защитил Сидоренко и свою честь.
Характерец, скажу я вам! Впрочем, среди людей, с которыми мне приходилось встречаться на дорогах послевоенного поиска, немало удивительных по своей чистоте и прямоте натур. Совесть и честь на первом месте, все остальное лишь мелочи и подробности.
Я познакомился с Сидоренко как раз тогда, когда он вернулся из Винницы. Теперь уж он мог спокойно ездить в края своей партизанской юности и прямо смотреть людям в глаза. Во всяком случае, он так считал. Он показался мне человеком, знакомство с которым облагораживает. Я узнал, что он снова москвич, что у кандидата технических наук кроме боевого ордена и партизанской медали теперь еще и пять медалей Выставки достижений народного хозяйства. (Это редкие, трудно достигаемые и высокие награды.)
Захотелось мне написать о мужестве ученого, о пребывании моего нового знакомого за Полярным кругом в угольном бассейне, но, когда мы встретились, оказалось, что нам до конца жизни, наверное, не хватит времени на одни только военные воспоминания.
Николай Сидоренко, как говорят, крепко сбитый, малого роста, удивительно спокойный человек с добродушной улыбкой. По моим представлениям, он еще не стар: встретил войну восемнадцатилетним, так что остается приплюсовать пролетевшие годы, и с возрастом все будет ясно.
Он начал срочную службу в 173-й горнострелковой дивизии, в 352-м артиллерийском полку, и успел 22 июня со своим полком выдвинуться вперед к границе. Пришлось не по назначению применять 76-миллиметровые орудия: учили вести огонь по закрытым целям, а стрелять надо было прямой наводкой по движущимся танкам. И не просто движущимся, а ведущим огонь и набирающим скорости.
Мы вспомнили золотящуюся пшеницу с алыми капельками маков, вспомнили, что в первые дни почти в самом пекле боя можно было увидеть беспечных деревенских мальчишек, наблюдающих за единоборством танкистов с пушкарями, а если говорить обобщенно,— за смертельной схваткой двух миров.
Вспомнили горящий Тарнополь, Волочиск и Подволо- чиск, наконец, уманский уникальный парк Софиевка, куда артиллеристы между двумя очень нелегкими боями ходили на экскурсию, будто волшебством на час перенесясь в недавние школьные времена.
Практически артиллеристы 352-го полка с 22 июня по 5 августа не выходили из боя, были на марше. Ни разу не пришлось ночевать под крышей — только на боевых позициях, на батарее, на зарядных ящиках, сначала полных снарядами, а потом и пустых.
Как это ни странно, несмотря на очень тяжкие бои, потери были небольшие, а раненые оставались при орудиях. Я спросил Сидоренко, как это удавалось. Он отшутился: «Так дрались, что помирать было некогда! Все больше с танками схватывались».
Но впереди неизбежно была Зеленая брама.
В той дубраве закопаны замки орудий, замолкших, израсходовавших весь боекомплект и боезапас. Артиллеристы остались с одними винтовками. Неизвестный полковой комиссар собрал их в дубраве, объяснил обстановку, повел на выход из кольца...
В пешем строю сборный отряд — человек триста, может быть, чуть побольше — двинулся на юго-восток. Сидоренко пришлось впервые участвовать в рукопашной, впервые форсировал он вплавь реку. Мы разложили на моем письменном столе карту Кировоградской области. Вот она — река Синюха, какая тонкая синяя жилочка!
Но это на карте она такая, это сейчас она такая. А тогда она была не речкой, а водной преградой, была глубока, с быстрым и стремительным течением. И на противоположном берегу бронетранспортеры, минометы, пехота. Местность открытая, укрыться негде.
Все же Николаю Сидоренко удалось участвовать в рукопашной и на левом берегу Синюхи.
Потом образовалась группа; неизвестный комиссар, уже раненный, но неведомо как еще державшийся на ногах, спросил, есть ли среди них разведчик. Сидоренко ответил: «Есть. Только артиллерийский».— «Ну, ничего, действуй!»
