Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки
В конце марта 1876 года Милютин связался с Обручевым относительно возможности разработки нескольких альтернативных планов мобилизации в ответ на «разные, наиболее вероятные случаи при тех или других политических обстоятельствах»[637]. В конце июня 1876 года военный министр ставил под вопрос принцип дипломатического невмешательства, принимая во внимание поддержку, которую оказывали Турции Англия и Австро-Венгрия, в то время как «турки и черкесы производят в Болгарии возмутительные жестокости, истребляя тысячами безоружное беззащитное население»[638]. Посреди разговоров о неготовности России к войне Милютин предоставил царю план Мобилизационного комитета Главного штаба, который свидетельствовал о том, что, «несмотря на многие, еще остающиеся недостатки, никогда наша армия не была в такой готовности к войне как сейчас»[639]. В июле 1876 года Милютин отмечал, что Сербия создала партизанские отряды и начала «народную войну»[640].
Весной и летом 1876 года Александр II все еще опасался, что объявление войны Османской империи повлечет за собой формирование новой антирусской коалиции. В то же время растущее сочувствие царя к славянскому делу выразилось в разрешении русским офицерам брать отпуска для вступления в сербскую армию в качестве добровольцев. Среди многочисленных русских офицеров, которые воспользовались такой возможностью, были и мусульмане из личной свиты царя, включая сына имама Шамиля. Милютин скептически писал об обещании последнего создать «шайку черкесов для действий против турок»[641]. В сентябре 1876 года, после поражения сербских сил под командованием Черняева и ввиду нежелания Порты официально принять требование Лондона о перемирии, отношение Александра II резко изменилось, и он более не исключал ни официального разрыва с Турцией, ни новой войны с ней[642]. Милютин дал зеленый свет Главному штабу на разработку плана действий.
Основную роль в этом процессе сыграл Обручев. Около 1875 года он составил для Академии Генерального штаба описание Европейской Турции как потенциального театра военных действий. Это обозрение суммировало наличные военно-статистические данные о регионе, давало оценку опыту прошлых русско-турецких войн и определяло оптимальные стратегии для возможных столкновений в будущем[643]. При этом Обручев мог быть знаком с обзорами, составленными Липранди в 1840‑е и 1850‑е годы. По крайней мере, он также разделял Дунайскую Болгарию на три части, отмечал скудость Добруджской степи, труднопроходимость Делиормана и воинственность его обитателей, а также обращал внимание на западную часть страны, населенную преимущественно болгарами, и их сильные национальные чувства[644]. Он также отмечал, что забалканские территории представляют собой гораздо более благоприятное для русской армии пространство ввиду их преимущественно болгарского населения и больших возможностей снабжать армию провизией и фуражом[645].
В выборе возможной операционной линии для русской армии Обручев сознательно отошел от того сценария, который был избран российским командованием в 1828–1829 годах. Он отверг наикратчайший путь на Константинополь через восточную Болгарию, которому последовали русские войска полувеком ранее. Обручев отмечал скудость Добруджи, «воинственное, фанатическое население» Делиорманского леса, а также трудность и малополезность захвата Шумлы и Варны, продемонстрированные неудачной кампанией 1828 года[646]. Напротив, пути на Константинополь через центральную Болгарию, хотя и были длиннее, выгодно отличались тем, что обходили Шумлу и проходили «по стране нам сочувствующей»[647]. Наиболее западный путь, который был самым длинным, имел те же преимущества, поскольку привел бы русскую армию в долину Марицы через Софию, где ее появление произвело бы «такое нравственное впечатление на турков и на все население полуострова, что успех кампании можно будет считать обеспеченным» (см. карту 3)[648].
Записка Обручева содержала наиболее раннюю формулировку стратегии, которой последует русская армия, однако конечный план боевых действий был плодом коллективных усилий, в ходе которых были рассмотрены и альтернативные варианты. После начала Восточного кризиса и другие русские офицеры представили свои соображения относительно наиболее оптимальной стратегии для России в войне с Османской империей. Самыми оригинальными были мысли русского посла в Константинополе Н. П. Игнатьева. Еще один выпускник Академии Генерального штаба, Игнатьев рано перешел на дипломатическое поприще и сделал блестящую карьеру, которая включала весьма успешные миссии в среднеазиатские ханства и Китай. В результате Игнатьев получил чин генерал-майора, а затем был назначен посланником (а вскоре и послом) в Константинополь. Подобно Фадееву, Игнатьев сочетал панславистские симпатии с оппозиционностью по отношению к консервативной политике, проводимой дипломатическим ведомством под руководством канцлера А. М. Горчакова. В отличие от Фадеева, Игнатьев имел значительное, хотя безусловно не решающее влияние на императора.
Первой опубликованной работой Игнатьева был обзор истории русско-турецких войн, составленный им в бытность студентом Академии накануне Крымской войны. В этой работе будущий дипломат противопоставлял огромные потери русских войск от болезней на европейском театре военных действий исключительной успешности небольшой армии князя Паскевича в Азиатской Турции в 1828–1829 годах[649]. С тех пор Игнатьев был убежден, что в будущем русская армия должна будет сосредоточить свои усилия на азиатском театре. Во время своей дипломатической службы в Константинополе Игнатьев «пользовался любой возможностью», чтобы убедить офицеров Главного штаба, направляемых в Турцию кавказским наместником, в необходимости сконцентрировать на азиатской границе Турции силы, «способные достичь ошеломляющих и решительных результатов»[650].
Помимо климатических соображений, предложения Игнатьева имели далекоидущие демографические последствия, которые хорошо выразил Милютин, с интересом относившийся к идеям Игнатьева. В конце июля 1876 года военный министр поддержал предложение посла и полковника А. С. Зеленого сконцентрировать войска кавказского корпуса на турецкой границе у Александрополя, «чтобы удержать в Азиатской Турции хотя [бы] часть тех войск турецких и тех полудиких орд, которые нахлынут на Балканский полуостров против несчастных славян». Милютин лишь сожалел о том, что сопротивление этому замыслу со стороны кавказского наместника великого князя Михаила Николаевича вызвало промедление, так что «вся сволочь азиатская уже выброшена на Балканский полуостров»[651].
Помимо сопротивления великого князя, предложение Игнатьева наткнулось на контраргументы других русских офицеров. Одним из них был полковник Н. Д. Артамонов, который еще в конце 1860‑х годов занимался сбором военно-статистической информации о Европейской Турции[652]. В мае 1876 года Артамонов составил записку, в которой обобщил опыт предыдущих русско-турецких войн и предлагал наиболее выгодную стратегию действий. Для Артамонова разрешение Восточного вопроса равнялось прекращению существования Османской империи на Балканах, а потому азиатский театр военных действий мог иметь
