Мэтью Деннисон - Двенадцать цезарей
Античные источники приводят любые туманные предчувствия, чтобы подчеркнуть законность правления Веспасиана. Археологи в поисках древних амфор по указанию прорицателей, как сообщает Светоний, раскопали в священном месте Тегеи в греческой Аркадии сосуды с портретными изображениями, удивительно напоминающими Веспасиана. Но Светоний и Дион идут еще дальше, обращаясь к мистическим небесным силам. Они описывают, как новоявленный император лечит слепоту слюной и парализованную руку целительным ударом ноги. Это не циничный отчет (мы читаем, например, что это исцеление не произвело впечатления на александрийцев, и более того, оно вызвало у них искреннее отвращение[231]). Но в Древнем Риме те, у кого отсутствовал авторитет, получали выгоду от указаний на божественность. Сам Веспасиан, последовательно непритязательный, мечтает в Греции об удаче для себя и своей семьи, и этому можно верить, независимо от того, догадываемся ли мы о степени этой удачи или нет. Даже если подозревать гиперболу, послужной список принцепса в том виде, как он сохранился, прочно подкрепляет его соответствие верховной власти. Знамения, предполагаем мы, указывали на правильную кандидатуру. Говоря словами Светония, «Державу, поколебленную и безначальную после мятежей и гибели трех императоров, принял наконец и укрепил своей властью род Флавиев». Веспасиан привел в порядок казну, долг которой достигал сорока миллиардов сестерциев, после полутора лет, в течение которых насильственную смерть приняли четыре императора. Принцепс же, пользовавшийся уважением легионов, жестко контролировавший преторианскую гвардию и оптимизировавший членство в сенате, продолжал жить. Измученной гражданской войной империи необходим был верховный правитель, в то время как восстановление Республики осталось мечтой безрассудного меньшинства. Существовала вакансия. Разбросанные по провинциям легионы выбрали на нее Веспасиана. Закаленный солдат с характерным выражением лица, которое описывали как страждущее, не возражал. Все, что было нужно для этого, — стремление к величию и обладание дигнитас, которой дорожили римляне.
Едва ли он был мечтателем, этот приземленный солдатский император, умевший поддерживать воинскую дисциплину и имевший вкус к грубым шуткам. Удивленный гигантским фаллосом встреченного человека высокого роста, он по-ребячески продекламировал строку из Гомера. Он исповедовал деловой подход даже в постели. По словам Светония, «одна женщина клялась, что умирает от любви к нему, и добилась его внимания: он провел с ней ночь и подарил ей четыреста тысяч сестерциев, а на вопрос управителя, по какой статье занести эти деньги, сказал: „За чрезвычайную любовь к Веспасиану“». Он отозвал высокое назначение в армию, когда новый офицер явился благодарить его, благоухая ароматами. Объяснение было коротким: «Уж лучше бы ты вонял чесноком!» Запахи дороги и кухни были предпочтительнее для этого сабинянина, чем все арабские благовония. Он не обращал внимания на преклонный возраст и проводил дни в трудах, начиная с рассвета, когда солнечные лучи еще не касались неба, потому что это был практичный, решительный, привыкший к действиям человек. Он питал надежду на династическое бессмертие, надеялся, что его собственный принципат станет прелюдией к правлению сыновей, и легитимировал подобные нереспубликанские устремления в другой мечте, отраженной в письменных источниках. Однажды Веспасиан увидел во сне, будто в Палатинском дворце стоят весы. На одной их чаше стоял он сам и его взрослые сыновья, Тит и Домициан, а на другой — Клавдий с Нероном. Для римского склада ума значение сна было очевидно: трое Флавиев будут править столько же, сколько последние представители Юлиев-Клавдиев, — двадцать семь лет. Так и произошло с благословения ясновидения. (Иначе Светоний вряд ли удосужился бы упомянуть этот случай.) Веспасиан видел сны, когда это было выгодно для него, поскольку по большей части ему не нужно было фантазировать благодаря присутствию в свите личного астролога, как утверждает Тацит.
Когда-то Веспасиана подтолкнуло на государственную службу только презрение его честолюбивой матери, Веспасии Поллы. Она попрекала его успехом старшего брата Сабина, консула в 47 году, а позже дважды назначавшегося городским префектом Рима. Полла заставила Веспасиана надеть сенаторскую тогу материнской властью и решимостью, которая проходит красной нитью в римской истории: новая, быстро достигшая успеха Ливия, Волумния с Сабинских холмов, мать Вителлия, Секстилия. Позже, поддержанный легионами, Веспасиан сместил Вителлия и поднялся к вершинам славы. После этого материнские уговоры не понадобились. Он получил энергичное содействие военачальников, наместников провинций и вассальных царей — Сохемы в Софене, Ирода Агриппы II в Перее, богатого и великолепного Антиоха в Коммагене и Вологеза в Парфии, предложившего выделить ему в помощь сорок тысяч лучников. Это был невероятный и непредсказуемый путь. На его протяжении Веспасиан едва избежал смерти и банкротства. Он добровольно уехал в изгнание (спрятавшись в безвестности от недовольства Нерона) и подвергался осмеянию. Веспасиан испытал унижение на улицах Рима, когда Гай Калигула «велел солдатам навалить ему грязи за пазуху сенаторской тоги» за то, что он, как эдил, не заботится об очистке улиц. Впоследствии он претерпел такое же унижение — возможно, по собственной вине — на рыночной площади в Гадрумете (на территории современного Туниса), только в этом случае грязь заменила брюква.
Для многих наиболее удивительным аспектом восхождения Веспасиана, как и гегемонии Августа столетием ранее, было его низкое происхождение. Его семья принадлежала к всадническому сословию, запятнанная сборами пошлин и подрядами в артелях (хотя последнее Светоний отрицает). В его атриуме отсутствовали восковые маски предков, которые в аристократических домах в дни празднеств восстанавливали в памяти жизнь великих римлян на службе у государства. К заслугам этого императора можно отнести тот факт, что свое скромное, отнюдь не аристократическое происхождение он не только не скрывал, но и часто выставлял напоказ. За такой дымовой завесой он мог спокойно составлять планы и плести интриги. Но Веспасиану помогало не восхваление своего происхождения, а знамения, которые, по утверждениям историков, формально определили его стремления. Знамения помогли, а связь рода Флавиев с божествами — нет. Веспасиана не интересовали неразумные лизоблюды, желавшие обнаружить родство Флавиев с компаньоном сына Юпитера, Геркулеса. В попытке укрепить личный авторитет принцепса и обеспечить себе широкую поддержку принадлежность к небожителям скорее ограничивала его, чем давала преимущество. Его образ как обыкновенного человека не был обманом. Веспасиан был далек от снобизма и слишком осторожен, чтобы позволить поставить на себе клеймо Юлиев-Клавдиев. Даже в своих портретах он тщательно избегал сходства с этой семьей — лысый, с бычьей шеей, бородавками и остальными возрастными признаками, несовершенство которых заменяло классическое совершенство богоподобных наследников Августа. В публичной жизни Веспасиану требовалась свобода заурядности, в личной жизни он явно отдавал ей предпочтение. В момент восхождения на трон он был вдовцом, но впоследствии женился на дочери Флавия Либерала, писца в казначействе. Возможно, она была дальней родственницей, но тем не менее ее статус свободнорожденной подвергается сомнению. Она едва ли была ему блестящей парой. Давняя любовница Веспасиана, Ценида была доверенным лицом матери Клавдия, Антонии, будучи ее рабыней.[232] В этом качестве, несмотря на любовь к Веспасиану, длившуюся всю жизнь, она не могла стать его женой, поскольку законы Августа запрещали браки между всадниками и вольноотпущенницами.[233]
Волевая, социально амбициозная мать Веспасиана, как и его жена и дочь, не дожили до момента его славы, который он пережил в шестьдесят с лишним лет. Возможно, он этого не желал. Светоний приписывает его воспитание в основном Тертулле, бабке по отцу, чье небольшое поместье лежало в гористой местности к северо-востоку от Рима. Именно Тертулла, а не Полла, осталась объектом благоговения Веспасиана. Ее дом, уже будучи императором, он посещал снова и снова. Меблировка и общее состояние он сохранил как дань ее памяти (и определенно как воспоминание о счастливом детстве, не омраченном грубыми насмешками матери). О доме отца, Тита Флавия Сабина, который, по словам Светония, находился в маленькой деревушке Фалакрины под Реатой (ныне Риети), мало что известно, утеряно даже точное его местонахождение.
И все же из истории не исчезли ни имя Веспасии Поллы, ни род занятий предков Сабина. Несмотря на провинциальный акцент, который преследовал Веспасиана всю жизнь, он принадлежал к семье, которая уже начала продвижение по социальной лестнице. По иронии судьбы, принимая во внимание узурпацию трона Юлиев-Клавдиев, семья стала добиваться успеха именно в их эпоху. Его дед по матери три раза служил военным трибуном, дядя по матери был сенатором преторского звания. Полла не ошибалась, когда лелеяла надежды на большее. Будущий император взял именно его имя. Веспасиан продолжил путь своей семьи наверх, превзойдя по числу памятников Веспасиям маленькое местечко на дороге из Нурсии в Сполеций, которое само носит название Веспасий и в котором расположены семейные надгробья. Со своей стороны, Сабин получил признание за честность при сборе налогов в Азии. Прежде чем скончаться, он сколотил состояние на ростовщичестве. Именно это богатство, а не честность, ускорит социальную мобильность его сыновей, молодых Сабина и Веспасиана, и в краткосрочной перспективе его хватит, чтобы пройти имущественный сенаторский ценз и ненасытный аппетит римского электората. Память о недостатке в деньгах укрепляла чрезмерную скаредность Веспасиана, которую высмеивают источники и признает сам император.
