Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь

На это Таймас только фыркнул и закричал, что это только для тебя, голодранца, то, что Тевкелев здесь оставил — немыслимые богатства. А для него это — тьфу, плюнул и забыл. Тевкелев — самой императрицы человек, он по ее милости всем доволен и богат. Ему эта пожитка — так, нищим раздать, ему главное — что он казахов в подданство российское привел, его за это императрица так подарит, как тебе, оборванцу, даже во сне присниться не может, потому что ты даже таких чисел не знаешь. Поэтому то, что его ничем здесь не подарили — ерунда, за это он зла держать не будет. И если вы себя нормально вести будете, хорошими подданными станете — ничего против вас он не затаит.

Тут собрание опять взорвалось воплями: казахи кричали, что Таймас это только что придумал, что не бывает таких богатств, чтобы ради них награбленную пожитку простить, что башкир хитрый это все специально говорит, чтобы Тевкелева у них выручить.

Тут наконец, поднялся один из вождей оппозиции, вышеупомянутый Тенгри-Берды, и обратился прямо к Абулхаир-хану. Он потребовал от него, чтобы тот никуда не отпускал Тевкелева, пока не приедут люди из Среднего жуза, не соберется большой курултай и не решит его судьбу. А если Абулхаир все-таки отпустит русского посла — «то он, Абулхаир-хан, примет себе великую изневагу».

Тут, наконец, встал молчавший до сих пор Абулхаир и ответил очень коротко:

— Тевкелева я уже отпустил, и он уедет, когда захочет. С ним уедет мой сын. И слова своего я не нарушу, чем бы вы меня не пугали и что бы ни сделали. Убьете меня до смерти — дети мои останутся. Детей моих порешите — останется сын, который уедет с Тевкелевым. Белая Императрица его своей милостью не оставит — и кровь мою вам отомстит сын мой.

На том и закончилось собрание. «И киргис-кайсаки-де с Абулхаир-ханом розъехались с великой злобою».

Все слова были сказаны, и оставалось только собраться.

На следующий день к Тевкелеву приехал Абулхаир-хан и привез своего сына и брата, которые должны были ехать с русским послом. Потом подъехали люди Букенбая — двое старшин и племянник батыра, которые должны были ехать в Петербург вместе с сыном Абулхаира, и Худай-Назар-мурза, который должен был отвести малый отряд до Уфы. Прибыл «доброжелательной кайсаченин роду машкар Тюлебай-Сакав», который тоже ехал до Уфы. Этот Тюлебай много доброго сделал Тевкелеву в орде, и за это русский посол пообещал помочь выкупить его сына у башкир. Неожиданно для всех приехал никому не известный казах по имени Монак, который привез русскую пленницу — «Сибирской губернии слободы Погоролики порутчикова жену Ивана Ерофеева, сына Серкова, Марину, Иванову дочь». Выкупленную у соседа русскую женщину Монак просил обменять на его дочь, захваченную башкирами в одном из набегов — Тевкелев пообещал сделать и это.

Лошадей у Тевкелева не было ни одной. Абулхаир, Букенбай и другие верные старшины собрали 15 лошадей — по одной на каждого. Конечно же, никто зимой на одной лошади в путь не пускается, надо, как минимум, еще одну заводную иметь, но Тевкелев был рад и этому. Во-первых, потому, что мечтал поскорее вырваться из степи — и поехал бы даже на осле верхом, а во-вторых, прекрасно понимал, что собрать даже эти 15 лошадей для казахов было не просто. Казахи были очень бедны в то время, и даже Абулхаир-хан, с точки зрения обычного русского помещика, был нищим. Не случайно, прощаясь, хан, отводя глаза в сторону, посетовал, что сын его для приема во дворце «не имеет доброва платья, и чтоб також и в том не оставил он, Тевкелев». И Тевкелев с чистым сердцем пообещал, что «також и сына ево в приезде ево в Уфу удовольствуют». О материальных проблемах хана ему давно уже рассказал Букенбай: обычно доход хана большей частью складывался из налогов, которые платили «сарты, то есть посадские мужики» принадлежащих хану городов. Но после того, как джунгары Ташкент, Туркестан и Сайрам отобрали, Абулхаир постоянно балансировал на грани нищеты — кочевые казахи никогда никаких налогов не платили, и хан жил едва не подаянием: «и токмо тем довольствуетца, разве мало хто что с воли даст, а в неволе взять ни с кого ничего не могут».

С тем и выехали. Букенбай и Абулхаир со своими людьми провожали их весь день, опасаясь погони. Там, вечером, и расстались уже насовсем. Опытный Букенбай посоветовал ехать с опаской, а лучше всего дня три-четыре ехать и по ночам, пока не оторвутся от казахских кочевий изрядно. Они же, Абулхаир и Букенбай, зашлют людей разузнать — не отправит ли все-таки оппозиция погони за русским послом. И если что такое прослышат — непременно придут на помощь.

Отобью, не бойся, — улыбкой закончил свою речь задержавшийся дольше всех Букенбай. Он хлопнул друга по плечу медвежьей лапищей в знак прощания, повернул коня, и уехал не оглядываясь.

Здесь мы навсегда расстанемся с Абулхаиром и Букенбаем. Судьба их сложилась по-разному. Абулхаир за свою верность и приведение под государеву руку казахских племен был вознагражден сполна. Он так и дожил свои дни казахским ханом, часто наезжал к пограничным русским властям, его неизменно принимали с несусветной для казаха пышностью и исключительно богато одаривали подарками. Благоволение русских властей к Абулхаиру было столь велико, что всех казахских ханов чуть не до середины XIX века мы ставили исключительно из абулхаировых потомков, в упор не замечая не менее легитимные, с точки зрения казахов, династии.

Букенбай же… Букенбай в отличие от хитрого хана напоминать о себе не любил, и выпрашивать награды, как мы помним, брезговал. Потому за все свои добрые дела и огромные заслуги перед русской государственностью не получил, почитай, ничего. Седой батыр один раз, в 1740 году, приехал в Оренбург, был там награжден от русского правительства какой-то парадной саблей с серебряной насечкой, от которой в степи не было никакого проку, после чего уехал и повторять визит не стал. А через год после этого визита — погиб в стычке с туркменами вместе с сотней других воинов Младшего жуза, которых он вел в бой. Все случилось именно так, как он и предсказывал. Похоже, Букенбай, постоянно смотревший безносой в глаза, и впрямь чуял, какова будет его смерть. Если будете в Иргизском районе Актюбинской области Казахстана, местные вам покажут высокий остроконечный холм «Бокенбай шокысы» — «Пик Букенбая». И это — единственный памятник «особенному человеку».

Но вернемся к Тевкелеву. Маленький отряд после прощания задерживаться не стал и поскакал к северу. Мешкать никакого резона не было. Мало им возможной погони, так еще и припасов было в обрез. Перед отъездом только «кайсаченин Чеккур привез кобылу да жеребенка, да Букенбай-батырь кобылу ж и жеребенка на пищу, чем доехали до горы Аририурук, а ехали з 9 дней».

А после горы начался чистый ад. После того, как «мясные» лошади были съедены и все припасы вышли, еще и погода взяла несчастных на излом. Завьюжили бураны, а жухлую осеннюю траву надежно спрятал высокий снег. Из-за высокого снега отряд Тевкелева еле тащился, а скоро от бескормицы стали падать лошади. Через неделю положение стало безнадежным. Из-за постоянных буранов они сбились с дороги, лошадей не осталось ни одной, и отряд пешком тащился наугад — просто из упрямства. Шли, куда глаза глядят, делая не больше пяти-шести верст в день.

Декабрьским днем где-то на севере Великой степи умирал небольшой отряд.

Почти два года назад русский посол Тевкелев ехал во главе блестяще экипированного посольства, удобно восседая в коляске. Сейчас в этом укутавшемся тряпьем доходяге и его спутниках никто не признал бы остатки того великолепного посольства. Слава богу, ночью буран стих, но идти легче не стало — в снег проваливались иногда по пояс. Утром переводчик коротко переговорил с Худай-Назаром, и они с удивившим их самих спокойствием констатировали — им осталось день-два, не больше. Еды нет никакой, силы вышли, куда идти — ни у кого ни малейшего представления: сколько хватает глаз, вокруг безбрежная белая скатерть степи, и никаких ориентиров. Похоже, к вечеру кого-то из пятнадцати уже придется хоронить: сказались «несносные и неизреченные трудности, от которых невозможностей многие люди ослабели и в болезнь пришли».

По всему выходило, что помирать Тевкелеву сотоварищи здесь, в глухой степи, пешими и голодными. А что — не так уж и плохо. Буран похоронит, снегом занесет, до весны пролежишь спокойно, весной кто-нибудь наткнется, к лету слухи до начальства и дойдут — чем закончилось посольство Мамбета Тевкелева.

И не пеняйте за цинизм, просто в те времена люди относились к смерти куда спокойнее, нежели сейчас. Это и по документальным свидетельствам видно, да и так в принципе понятно. В отличие от нас, сталкивающихся с безносой хорошо если раз в десятилетие, для них смерть была настолько частой гостей, что к ней неизбежно привыкали. Ну посудите сами — практически любой взрослый человек похоронил хотя бы одного своего ребенка, потому что детская смертность была огромной. Любая женщина знала, что может умереть родами — эта судьба настигала одну из трех минимум. Да и вообще — смерть всегда ходила рядом. Здоровенный мужик мог зацепиться за торчащий гвоздь и за месяц сгореть от антонова огня. Это ведь только вырастить человека, на ноги его поставить и человеком сделать — долго, трудно, и требует много времени и стараний. А вычеркнуть его из жизни можно быстро, легко и без особых усилий. Ткнули в драке или на войне в мягкий живот куском железа — и готов. Даже в начале XX века ранение в живот считалось смертельным.