Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин
При всем том до шестидесятых годов наблюдается больше нитей, связывавших Финляндию с Россией, чем после возобновления сеймов. В центральных управлениях России как будто жива была идее о Финляндии, как неразрывной части Империи; после же шестидесятых годов общее либеральное направление, охватившее Россию, более склонно было видеть в Финляндии особое и почти независимое Великое Княжество.
Император Александр I, создатель нынешнего политического положения Финляндии, потребовал, чтобы все дела производились на шведском языке лишь «доколе войдет в употребление российский». В 1812 г. он повелел, чтобы, по прошествии пяти лет, все молодые люди, намеревавшиеся вступить в государственную службу, доказали свои познания в русском языке. Первым докладчиком финляндских дел был M. М. Сперанский. Монета оставалась общею. Финские войска, вместе с русскими, в служебном отношении, т. е. по части инспекторской и строевой, подчинялись командующему войсками округа и через него военному министру, а делопроизводство сих войск сосредоточивалось в штабе финляндского военного округа, в особом финском его отделении. В 30 — 40 годах до 750 финляндцев служило одновременно в русских войсках.
Фридрихсгамский кадетский корпус состоял в одно время (с 1816 по 1836 г.) в ведении главного штаба. Финский морской экипаж по командным и строевым делам состоял «под начальством, находившегося в Финляндии главного начальника российского флота, а при формировании этого экипажа, командир его и почти все офицеры были избраны из офицеров флота Империи.
Говоря о финских войсках необходимо отметить следующий чрезвычайно поучительный эпизод. Дивизионный командир финских войск, генерал-майор Густав Эрнрот, 25 февраля 1822 г. всеподданнейше ходатайствовал перед Государем Императором о том, чтобы финским войскам предоставлено было «право разделить с остальными войсками Его Величества честь защиты Империи». Такое ходатайство вызвано было существованием рескрипта от 6 сентября 1812 г., которым постановлялось, что финские войска не будут употребляемы иначе, как на защиту Финляндии или тех владений Российской Империи, которые расположены по берегу Балтийского моря Финляндцы находили в 1822 г., что подобное постановление «может опозорить их чувства в глазах их новых соотечественников», а потому они просили, как милости, разрешить им «сражаться везде, где прикажет им их Монарх». Император оцепил «благородное рвение» и исполнил их желание... «Я принимаю их просьбу с настоящим удовольствием. Исполненные Благородного рвения к защите общего отечества и достойные таким образом присоединиться к русским войскам, они получать возможность сражаться повсюду, где представится возможность заслужить славу. Статья (2-ая) постановления 6-го сентября 1812 г. будет изменена»...
В 1827 г. Император Николай I, «сообразно с обязанностями Державного своего сана», предоставил лицам греко-российского исповедания право поступления в гражданскую и военную службу края.
Тогда же для Финляндии составлены были университетский устав и устав цензурный (1829 г.); оба они были русского происхождения. Университетский устав 1828 г. рассматривался в Петербурге, при министерстве народного просвещения, под председательством министра народного просвещения, светлейшего князя К. Ливена. Член этой комиссии, статс-секретарь Финляндии Ребиндер, находил, что изучение русского языка «со дня на день становилось более необходимым для финляндского юношества» и вместе с тем он признавал, что Финляндия сохранила свое прежнее законодательство, но «вступила во многие совершенно отличные от прежних отношения». Потому он старался «сблизить» учреждение Финляндского университета с уставами Российского университета. И кн. Ливен с своей стороны свидетельствовал, что у Ребиндера была «совершенная готовность применяться со всем, где было можно, к законам Российской Империи».
Александровскому университету указано было тогда, что он обязан «образовать финляндское юношество для службы Государю и Отечеству», причем под этими словами, конечно, не Финляндия подразумевалась, а Империя.
В 1832 г. университет посетил Император Николай I. Консистория и студенты поднесли Его Величеству адресы, составленные на русском языке.
В 1835 г. был поднят вопрос о систематизации Финляндских законов. Учрежденная для этого комиссия находилась в известном подчинении у Начальника II Отделения Собственной Его Величества Канцелярии гр. Блудова. При работах комиссия должна была взять за образец Свод Законов Российской Империи. В те времена финляндские постановления вообще чаще проходили через русские учреждения и сеймовое законодательство совершенно отсутствовало.
В 1842 г. появился «Альманах в память 200-летия юбилея Императорского Александровского университета», составленный из статей русских и финляндских писателей. Этот своеобразный литературный памятник свидетельствует 0 дружеских отношениях ученых двух народностей. Характеризуя эти взаимные отношения, можно повторить слова составителя сборника Я. К. Грота:
«Сыны племен когда-то враждовавших,
Мы встретились, как старые друзья».
В 1844 г. основана была юнкерская школа главным образом для обучения русскому языку.
Было время, когда русский гимн исполнялся в прекрасном шведском переводе; его пели студенты, вызывая восторг слушателей. Прежде в Финляндии на частном празднестве пили «за здоровье Государя и благоденствие России». В 30-х годах в г. Або выходило два повременных издания: «Абоская Газета» и «Абоские Известия» и оба, вместо заглавной виньетки, были украшены большими двуглавыми орлами.
Прежде русский язык, хотя и недолго (с 1814 по 1840 г.), пользовался в Финляндии даже некоторым почетом: в университете произносились на нем торжественные речи.
В университете имелись кафедры русской истории и статистики и русского языка и литературы.
Некоторую заботу о распространении русского языка выказали влиятельные финляндцы, вроде гр, А. Армфельта, сенатора Гартмана, губернатора Котена, генерала Мандерштерна, полковника Вендта и др. Но по нашей малоспособности к систематическому и аккуратному ведению дела, вследствие нерадивого отношения к собственным интересам, мы не сумели в известных случаях поддержать хороших начинаний, и они исчезли, как буквы на песке.
В Финляндии происходили разные движения, а мы, по замечанию Я. К. Грота, смотрели на них «равнодушно и праздно», не овладели ими и «не дали им направления по своим видам». Фенномания[1] крепла, а о «руссомании» или «россианстве», как выразился П. А. Плетнев, ничего не было слышно, точно Финляндия не составляла части русского царства. Одна из причин наших неуспехов, по замечанию сенатора Гартмана, заключалась в том, что «в Финляндии почти нет ни одного русского, который бы достойно представлял своих соотечественников и играл какую-нибудь роль в обществе, отчего финляндцы более и более отдаляются от русских. Напротив, в первые времена присоединения жили в главном городе русские, которые деятельным участием в общественной жизни, гостеприимством и т. п. умели привязать к себе финляндцев, производили некоторый восторг к России и способствовали вожделенной амальгаме обоих народов. Тогда русскому языку учились по охоте, из честолюбия, чтобы не быть совсем немым в лучших домах»…
В таком положении рисуется дело в Финляндии до шестидесятых годов. Разъединительная тенденция
