Николай Шпанов - Старая тетрадь (рассказы)
Извечная тишина, на мгновение разрезанная визгом полозьев и хрустом снега под лыжами, снова будто на века смыкалась за спинами охотников. Вечная тьма над вечным безмолвием.
Для Яльмара позади, за звонкой морозной мутью, были четыре зимы. Впереди возвращение на материк. А на материке... На материке много такого, что еще следует доделать... Да, да, много недоделанных дел! Чтобы в них ни от кого не зависеть, ему и нужно-то ерунду – ровно столько, сколько необходимо для скромной жизни.
Для Кнута позади, за пением полозьев, ставшим почти таким же точным мерилом температуры, как спиртовый термометр, были двенадцать зим. Впереди песцы, кроны н еще кроны. Кнут уже не знал, есть ли еще что-либо за этими кронами. И есть ли что-нибудь важнее крон? Может быть, тринадцатая зима?.. Нет, нет, только не это!
3Йенсен успел поесть и выспаться – Свэна все не было.
Кнут не спеша занялся сортировкой шкурок, собранных за зиму. Он разбирал их и, подобрав по сортам, паковал в плотные тюки для перевозки на свою основную базу в Айс-фиорд.
За этим занятием незаметно прошел весь день, тот условный день, что обозначался движением стрелок на старых часах, пыхтевших на ходу подобно паровозу. Перед ужином, выйдя кормить собак, Йенсен внимательно послушал серую молчаливую мглу. Проголодавшиеся собаки скулили, мешая что-нибудь разобрать. Он хотел еще раз выйти после ужина, чтобы послушать, не доносится ли откуда-нибудь скрип свэновских лыж, да, выпив лишнее, забыл о своем намерении. Так и лег спать, не дождавшись товарища. Впрочем, в его сознании слово "товарищ" давно утратило свое истинное значение. Свэн представлялся ему просто соседом, чаще досадным, чем приятным. Слово "лишний" не приходило на ум только потому, что в этих местах жить одному еще хуже, чем с неприятным соседом.
На следующий день у Йенсена неуклюже повернулась в голове мысль: "Это слишком долго даже для Яльмара. Не свихнул ли он себе шею?.. Дурень!"
К вечеру, так как Яльмара все не было, эта мысль обросла уже несколькими простыми догадками. Они, догадки, не шли дальше основных опасностей, вылезавших навстречу охотнику из серой мглы ледяных полей Шпицбергена, но и этого было достаточно, чтобы на целый день занять маловместительное воображение Йенсена.
В обычное время Йенсен охотно съедал свой ужин без Саэна, – тогда он ел не торопясь, без опаски, что сосед съест больше него. Но сегодня ужин в одиночестве показался ему скучным. Сознание, что, быть может, Свэн исчез навсегда и он, Йенсен, обречен теперь на одиночество до конца зимы, было неприятно. Один, совсем один!.. Эта мысль была главной.
Кнут решил, что завтра, вместо охоты, придется выйти на поиски Яльмара. Перед сном он еще раз крепко выругал своего компаньона и, прежде чем ложиться, приготовил все для завтрашнего похода. Очень не хотелось тратить силы и время на поиски, но... еще хуже была перспектива одиночества. Засыпая, он решил, что запишет лишние продукты и собачий корм, ушедшие за эти дни ожидания, на счет Свэну. Уж он-то получит их с этого увальня!
С этим он и заснул. Когда часы отметили еще только половину ночи, Йенсен проснулся от возни, поднятой собаками у дверей избушки. Он вышел и разогнал собак. Но не успел снова улечься, как возня и визг повторились. Собаки скулили так, как это бывает с ними только в минуты сильного волнения.
Раскидав собак ударами ног и заставив их замолчать, он прислушался. Ничего особенного, необычного не было в скупой и унылой музыке полярной ночи. Наградив нескольких собак напоследок пинками. Кнут полез обратно в низкую дверь избушки, и вдруг ему показалось, что он слышит далекий жалобный вой. Собаки снова вскочили и, подняв заиндевевшие морды, принялись дружно выть.
Через несколько минут это повторилось. Потом еще. Йенсен решил, что возвращается Свэн, и, успокоенный, лег спать, не обращая больше внимания на собак. На этот раз, когда он проснулся, часы показывали утро.
Но и утром Яльмара не оказалось.
Кнут быстро собрался и двинулся в том направлении, откуда должен был прийти компаньон.
Собаки дружно бежали вдоль трещины, прорезавшей глетчер. Этот глетчер был велик, как настоящая ледяная река. Его серый простор терялся вдали, где за много-много миль отсюда ледопад срывался в Зордрагерфиорд.
Собаки волновались и тянули без понуканий. Кнут едва успевал за упряжкой. Он ухватился за обод саней и поехал на лыжах, как во время рождественского катания.
Через полчаса он понял причину необычайного усердия собак: навстречу ему ясно несся вой. Без сомнения, это выли собаки Свэна.
Йенсен удивился: собаки Свэна выли так, точно сидели на одном месте. На ходу им не хватило бы дыхания для такого отчаянного воя.
Это послужило Кнуту поводом еще для нескольких ругательств. По-видимому, Яльмар устроил привал под самой базой, поленившись вчера преодолеть оставшиеся несколько километров. А еще вероятнее, что не сумел ориентироваться и не понял, что уже почти дошел до дома. Как бы там ни было, а у Йенсена появилось желание проучить приятеля и повернуть обратно. Но тут он обратил внимание на то, что визг раздается совсем близко. На таком расстоянии упряжка Свэна даже в серой мгле не могла оставаться невидимой. Кнут присмотрелся внимательнее. Но снова ничего не смог разобрать. Продвинулся еще на полкилометра, но и тогда ничего не увидел.
Лишь через четверть часа он разгадал: собаки скулили далеко внизу, в той самой трещине, по краю которой он шел с самого начала.
Привязав своего вожака к воткнутой в снег палке, Йенсен подошел к трещине и крикнул:
– Эй! Яльмар!.. Алло!.. Свэн!..
Снизу с удвоенным отчаянием ответили только собачьи голоса.
Тогда Йенсен лег на живот и пополз к краю трещины. Он хорошо знал, что края ее достаточно крепки, чтобы можно было спокойно подойти к ним на лыжах и даже без лыж. Но трещины его всегда пугали. За двенадцать лет он привык на Шпицбергене ко всему, кроме трещин. Ледяные пропасти поглотили уже двоих его компаньонов. В глубине души у него всегда копошилось опасение, что и он не попадет на материк именно из-за такой трещины.
Ползя на животе, Йенсен еще несколько раз позвал Свэна. Ответа не было.
Наконец он заглянул вниз. На глубине не более десяти метров, на выступе, выдававшемся из ледяной стены пропасти, Иенсен увидел двух собак и между ними скрюченное тело Свэна.
Первое, на что он обратил внимание: собак было два. Две другие, очевидно, сорвались в пропасть.
Следующей была мысль о санях. С санями у Йенсена связывалось представление о песцах, которых Свэн должен был вынуть из капканов во время обхода.
Мысль о самом Свэне возникла в последнюю очередь. Было очевидно: если Яльмар не разбился при падении, то, наверно, уже замерз.
Мысль о санях, как главная, снова заняла ум Йенсена. Он стал искать сани глазами и наконец различил концы полозьев, торчащие из-под тела Яльмара.
При мысли о поклаже Кнут сердито выругался: "Даже умереть не смог так, чтобы не погубить груз".
Он пополз обратно, мысленно подсчитывая запасы мехов, сложенные Свэном за эту зиму на базах, разбросанных по Норд-Остланду. Увлеченный этим подсчетом, Йенсен забыл о Свэне и присел на свои сани. Его собаки умолкли, навострив уши в сторону человека. Как только они перестали скулить, прекратился и лай собак в трещине. В наступившей тишине Кнут ясно различил стон. Этот стон не мог принадлежать собаке. Мозг автоматически зафиксировал: "Жив!" Но Йенсен не перестал считать и не двинулся с места. Прошло несколько минут, прежде чем он поднялся с решительным видом и отвязал своего вожака от палки. Результат подсчета превзошел ожидания Йенсена. Не было сомнения в большой ценности запасов Свэна: тому всю зиму улыбался случай.
Йенсен сунул ноги в крепления лыж, повернул упряжку назад, к базе. Решение в его уме сложилось ясно: если Свэна не станет, он, Йенсен, может овладеть его имуществом – мехами, оружием, одеждой... А может быть, у дурня припрятано что-нибудь и наличными?.. Конечно, он, Йенсен, возьмет себе все. Решительно все!
Но, сделав несколько шагов, он решил, что совершает ошибку. Ведь он не сможет забрать имущество Свэна, не дав властям правдоподобного объяснения. Всякий дурак в пять минут разберется в деле. Кто же поверит тому, что он набил всех этих песцов, а Свэн – ничего?
Он разочарованно сплюнул и вернулся к трещине. Как и в первый раз, он подполз к краю пропасти на животе.
– Эй, Яльмар!
Свэн пошевелился и приподнял голову. Кнут с трудом узнал товарища: его лицо совсем посинело, вместо носа чернел кусок разбитого и отмороженного мяса. Но Йенсен смотрел на все это довольно равнодушно. Быть может, в сумерках полярной ночи это и действительно не казалось таким страшным? А Йенсен, к тому же, не принадлежал к числу особенно чувствительных людей и перевидал на своем веку всякое...
