Николай Шпанов - Старая тетрадь (рассказы)
Йенсену не было бы так жалко пальцев, если бы один из них не оказался указательным. Пришлось приучаться плавно спускать курок средним пальцем, не теряя мушки. Ему самому не верилось, что это не так-то просто сделать. То был период, когда неповоротливый Яльмар Свэн посмеивался над промахами шпицбергенского ветерана. Но Кнут был не только жаден – он был еще и очень упрям; в конце концов, его прицел стал так же верен, как был.
То, что сегодня пришлось заночевать под открытым небом, Йенсен тоже приписал неповоротливости Свэна. Один он, Йенсен, без спутника наверняка успел бы добраться до базы. Что, устали собаки? Ну, на то они и собаки, чтобы уставать. Длину перехода надо измерять силами хозяина – человека. Если бы не суровые уроки прошлой зимы, он не отказался бы от продолжения этой формулы: человек хозяин и погоде.
Ловко зацепив тремя уцелевшими пальцами котелок, набитый снегом, Йенсен сунул его под колпак походной кухни.
Струйка пара, уютно вившаяся из прорези свэновского мешка, раздражала Кнута. Он толкнул товарища в бок носком мехового сапога.
Яльмар разодрал заиндевевшие края своей меховой спальни, поеживаясь, вылез наружу и стал размахивать руками, чтобы размяться. На его обязанности лежало накормить собак, пока Йенсен приготовляет завтрак.
Яльмар исполнил это методически. Точно отмерил каждой собаке причитавшуюся ей порцию сухой рыбы. При этом он не следовал манере Иенсена кидать рыбу не глядя, кому попало, а старательно соразмерял величину порции с размерами каждой собаки. Лучше работавших собак он награждал лишним куском. Если бы он был один, то сказал бы при этом несколько ласковых слов и, может быть, даже похлопал бы старательного вожака по загривку. Но при Кнуте он этого делать не стал, чтобы не вызвать града насмешек.
Покончив с этим делом, Яльмар закусил и стал терпеливо ждать, когда вскипит котелок.
Йенсен пренебрежительно поглядывал на темные, подмороженные щеки Яльмара. Еще и еще раз повторял он себе, что в последний раз связался с этим неопытным увальнем. Сегодня Свэн подморозил щеки себе, а завтра из-за него отморозит себе лицо сам Йенсен!
В противоположность Йенсену, кончавшему подряд двенадцатую зимовку, Свэн с трудом дотягивал четвертую. При этом он не скрывал от товарища желания бросить Свальбард и вернуться на материк. Быть может, он сделает это теперь же, ближайшим летом. Охота на Свальбарде была неподходящим для него занятием.
Возвращаясь в одну из промысловых избушек, Свэн каждый раз с большим трудом покидал ее. Ему трудно было решаться снова и снова отдавать свое тело во власть звонкой холодной темноты. Мороз цепко хватал за лицо, за пальцы рук и ног. При малейшей оплошности холод забирался внутрь груди и вызывал сухой кашель. И тут уж нужно было держать ухо востро: если мороз прихватит верхушки легких – конец. Это валило с ног и более крепких, чем Свэн.
Нет, все это не для него! Ему, в конце концов, наплевать на те золотые горы, что сулил Йенсен, коль скоро для них нужно проводить целые недели без крыши, даже ночами кутая голову в мех. Человек с нормальными нервами может сойти с ума от одного нескончаемого гудения бури. Что толку в деньгах, если нужно просыпаться по десять раз в страхе, что не проснешься никогда.
Подчас Йенсену казалось, что Свэна не интересует заработок, словно он и явился-то сюда, на край света, вовсе не для того, чтобы сколотить капиталец. А Йенсен не мог понять, что еще, кроме погони за кронами, может пригнать человека в этот ледяной ад. Ад? Ну конечно! А что же еще?!
Кто это выдумал, будто в аду тепло и в наказание за грехи там сажают на сковородки? Кто из отцов церкви был там? Кто из них имеет представление о том, что такое ад? А вот он. Кнут Йенсен, там был. Да, да, был и сейчас еще сидит там, хотя вовсе не чувствует себя грешником больше, чем любой другой, кого он встречал в своей жизни. И уж он-то может с уверенностью сказать: ад вот тут, вокруг, куда ни глянь – зеленоватое серебро снежней пустыни; темный горизонт на протяжении бесконечных месяцев полярной зимы; завывание ветра и бесовская пляска шторма. И ко всему – мороз. Мороз!.. Вот где должен был обосноваться сатана – где-нибудь на ледниках Норд-Остланда или, скажем, поставить свой трон на острове Карла. Тут он мог бы выдавать пропуска не в тот липовый ад, что придуман монахами для устрашения старух, а вот в это подлинное, трескучее царство дьявола, где вой оголодавших песцов казался бы грешникам поистине ангельской музыкой.
Черт побери, он, Кнут Йенсен, мог бы быть здесь смотрителем. За сходную плату. А такие, как Свэн?..
Всякий раз при мысли о товарище недобрый огонек загорался в глазах Йенсена и губы его кривились в усмешку под усами, с концов которых всегда свисали сосульки, – Йенсен срывал их, входя в избу.
В последнее время Свэн чувствовал некоторое облегчение в предвидении скорого окончания зимы. С тех пор как на востоке на миг появилась светлая полоска зари, он приободрился и больше интересовался результатами охоты. Его даже немного увлекло соревнование с Йенсеном. Было приятно сознавать, что хотя бы за счет счастья, повернувшегося к нему лицом, он может почувствовать некоторое превосходство над суровым спутником. Впрочем, Свэн больше радовался поводу отвести душу в подшучивании над Кнутом, чем отчетливому сознанию, что каждая шкурка, вынутая из капкана или добытая пулей, означает лишнюю сотню крон в его кармане, тогда, как эта сотня проплывала мимо жадных рук Кнута.
С возвращением солнца Яльмар осмелел. Не в пример прошлому, стал далеко уходить один. Он расставлял свои капканы в самых неприступных местах ледяного плато. А приходя в избушку, весело насвистывал, чего с ним прежде не бывало. Это злило Кнута.
Сегодня мороз был еще крепче, чем вчера, но Яльмар не побоялся, как бывало, сразу после завтрака расстаться с Кнутом. Это был последний день перед возвращением на берег Зордрагерфиорда, то есть перед отдыхом по крайней мере на три-четыре дня в теплой избушке. Там можно будет спать, не боясь застудить себе легкие, пить утренний кофе, не обжигаясь и не опасаясь того, что жидкость замерзнет в кружке, прежде чем попадет в рот.
Укрепив пожитки на санях, Яльмар еще раз набил трубку.
– Разгонную трубочку, Кнут?
Кнут мрачно молчал, возясь с укладкой своих саней.
– Эй, Кнут, с тобой говорят!
– Слышу.
– А раз слышишь, то не следует заставлять собеседника глотать лишнюю порцию мороза, чтобы повторять приглашение. Держи! – и Яльмар бросил ему свой кисет.
Кнут с сумрачным видом набил трубку. Сильными затяжками раскуривая ее, он сказал из-за окутавших его голову клубов дыма:
– А ты не думаешь, Яльмар, что следует пересмотреть наше условие?
– Что ты хочешь сказать? – насторожился Яльмар. – Между нами же нет никаких условий.
– Не следует ли нам восстановить наше товарищество? – проговорил Кнут, не глядя на собеседника.
Яльмар помахал огромной рукавицей.
– Эге-ге! Теперь, когда песец пошел ко мне, ты снова заговорил о товариществе.
– Это случай.
– Ну, а если завтра случай улыбнется тебе, ты снова разорвешь товарищество?
– Этого больше не будет.
– Нет, Кнут. Сегодня он, этот господин случай, улыбается в мою сторону, и я возьму то, что мне с него причитается. Я, брат, тоже понимаю, что значит лишняя шкурка.
– Именно ты-то этого и не знаешь, – обозлился Кнут.
– Ты что же, за дурня меня считаешь?
– Дурень не дурень, а...
– Хочешь я тебе скажу?.. Берген знаешь?
– Ну?
– А Хильму Бунсен знаешь?
– Ну?
– А аквавит[3] Хильмы знаешь?
– Я начал о деле, а ты... вон куда!
– А я не хочу говорить с тобой о деле, – рассмеялся Яльмар.
– Ну и дурак! – отрезал Кнут и выбил трубку о край саней. – Коли так, прощай... Завтра к вечеру сойдемся у Зордрагер?
При этих словах он не спускал со Свэна пристального взгляда исподлобья. Он криком поднял собак и щелкнул бичом.
– Сойдемся у Зордрагер, – ответил ему Яльмар.
Он поднял своих собак и, тяжело наваливаясь на лыжи, пошел вдоль обрыва.
Кнут несколько раз оглянулся ему вслед. Через несколько минут он свернул с прежнего направления и тоже погнал собак вдоль обрыва, но в другую сторону. Две темные фигуры медленно расходились в сумерках полярного утра, сопровождаемые упряжками.
Снег повизгивал под лыжами, и монотонно пели полозья саней.
Яльмар добродушно бурчал что-то себе под нос в такт поскрипыванию лыж и прислушивался к дыханию собак.
Кнут бранился и нетерпеливо подгонял своих животных.
Прежде чем охотники потеряли друг друга из виду, Йенсен еще два или три раза оглянулся на Свэна. Но скоро узкая полоска света на востоке исчезла. Ее отсвет над горизонтом погас. Утро кончилось. Наступила ночь. Серая, неверная муть неба, ничем не отграниченная от земли, лежала над снежным простором Норд-Остланда.
