Анатолий Белов - Через костры и пытки

Кирилл отвел глаза в сторону, словно ни к кому не обращаясь, начал говорить о том, что жаждет умиротворения среди горожан, что нескончаемые распри отвлекают от служения господу. Но что поделаешь, если есть люди, которые смущают умы, ненавидят христиан, мешая всеобщему примирению. Он, Кирилл, давно протягивает руку префекту, желая вместе с ним установить мир в Александрии. У него только одно требование: чтобы никто не препятствовал христианам исповедовать свою веру, ведь его обязанность — заботиться о своих чадах, которые вручили ему епископский жезл, доверив свои судьбы. Но язычники препятствуют этому, пытаются настроить против него префекта. И главная среди них — Гипатия…

Он говорил долго, вышагивая по мраморным плитам, лишь краем глаза поглядывая на Петра. Потом неожиданно остановился подле него, просверлив глазами:

— Готов ли ты выполнить свой христианский долг во имя величия церкви Иисуса, во имя погибели проклятых язычников, врагов христовых?

— Готов, — отозвался Петр.

— Готов ли ты именем господа поклясться, что сохранишь тайну во веки веков до судного дня, когда воздастся тебе по заслугам?

— Готов.

— Тогда слушай, ибо святая церковь вверяет в руки твои богоугодное дело…

Волны набегали на берег, бились о скалы и, бессильные сокрушить каменную твердыню, откатывались назад. Теплые брызги обдавали лицо Гипатии. Она не уклонялась от них, а, напротив, тянулась к ласковому дыханию моря.

Гипатия любила уходить в рассветные часы к морю, оставаться одна и предаваться размышлениям, слушая шум прибоя. Вечерами, когда мгла опускалась на землю, Гипатия поднималась на плоскую крышу своего дома и наблюдала за звездами, стараясь постичь тайны их движения на небосводе. И до рассвета оставалась наедине со своими мыслями.

О чем думала эта удивительная женщина? Может быть, о стремительном беге жизни, о том, что человеку слишком мало отпущено природой, чтобы он мог до конца раскрыть себя? Ей было уже сорок пять. Большая часть жизни осталась позади. А ведь она еще постигла так мало.

Гипатия не тратила бездумно время, всегда ценила его. Пожалуй, не было в жизни ее и часа, о котором она могла бы сожалеть, что прожит он зря.

Гипатия родилась в ученой семье. Ее отец Теон был видным математиком и астрономом, он трудился в стенах Александрийского Мусейона. От отца она унаследовала пытливый ум, жажду познания и глубокий интерес ко всему, с чем приходилось сталкиваться в жизни. Гипатия с юных лет пристрастилась к чтению, проявила интерес к математике, прежде всего к геометрии. Она поражала окружающих своими познаниями, самостоятельными суждениями, к которым прислушивались даже маститые ученые, приезжавшие в Александрию из разных стран. И неудивительно, что молва о необычайных познаниях дочери Теона, о ее незаурядных способностях разнеслась во все концы империи. Так родилась слава о прекраснейшей и достойнейшей Гипатии.

У нее появились ученики. Она начала читать лекции, привлекавшие множество слушателей. И те, кто приходил послушать ее, не разочаровывались. Молва о талантливой женщине ничуть не преувеличивала ее достоинств, как это обычно случалось. Казалось, нет такой области познания, в которой бы она не преуспела. Гипатия увлеченно занималась философией, скрупулезно штудируя сочинения Платона и других мыслителей его школы. Она комментировала трактаты своего соотечественника Диофанта, прославленного математика из Александрийского Мусейона, труд другого известного математика Аполлона Пергского «Конические сечения». Ее интересовали механика, навигация и другие науки. Гипатии приписываются изобретение ареометра — прибора для определения плотности жидкости, идея создания астролябии, с помощью которой можно было определить положение корабля в открытом море.

Она превосходно знала древнюю литературу, повторяя во время лекций наизусть гекзаметры Гомера, поэтические творения Сапфо и Анакреонта, драматические диалоги Эсхила и Софокла, мудрые притчи Эзопа.

Познания Гипатии были так обширны, ее научный авторитет так высок, что вполне естественным было решение городских властей просить ее возглавить кафедру философии в Александрии. По общему признанию, она являлась самой достойной из достойных.

Не сразу магистрат решился на такой шаг. Никогда еще женщина не возглавляла кафедру. Но Гипатия действительно превзошла всех философов, и не было никого, кто мог бы соперничать с ней. Она приняла предложение.

Нет, она не растрачивала свое время, дарованные ей способности. Она жила наукой. И может быть, за эту цельность люди одаривали ее глубоким уважением и любовью.

Конечно, не все. Были и завистники. Были и такие, которые ненавидели ее, хотя и не высказывали открыто своей неприязни. Она знала их. Вот, например, епископ Кирилл, всегда учтивый с нею, но разве трудно заметить в его глазах зловещие огоньки?

Кирилл не мог простить ей то, что она отказалась принять христианство. Но разве можно принять сердцем идеи, которые не приемлет разум? Пойти на сделку с совестью, признать веру, которую считаешь ложной? Этого она не могла.

Гипатия видела, как христианство, набирая силу, претендует на то, чтобы безраздельно господствовать над умами людей.

Церковь, пользовавшаяся покровительством светских властей, следила за тем, чтобы научный поиск не противоречил христианским догмам. Епископы могли потребовать отречения от взглядов, которые, по их мнению, не совпадали с «истинами христовыми».

Как же могла Гипатия принять эту веру, стремившуюся наложить оковы на разум? В ее сознании были живы картины разгрома Серапиума, когда толпа фанатиков безжалостно крушила искуснейшие творения человеческих рук, сжигала на кострах редчайшие книги, лишая жизни тех, кто пытался воспрепятствовать этой дикой оргии. Она знала, что возглавлял толпу фанатиков епископ Феофил.

Гипатия знала, что, отказываясь принять христианство, она навлекает на себя множество бед. Ее пока терпели, ибо слишком велики были ее популярность в народе и научный авторитет. Но при первой же возможности Кирилл выместит на ней свою злобу.

Она старалась оставаться спокойной, когда неизвестные люди ночью разбивали астрономические приборы на крыше ее дома, пытались поджечь ее библиотеку. Она знала, кто стоит за этими гнусными выпадами. Ей говорили, что по городу распространяются слухи, будто она мешает примирению префекта с епископом Кириллом. Она не обращала на это внимания. От всех дрязг, сплетен, мелких уколов Гипатия старалась забыться в научных занятиях.

А уколы становились все более частыми. Епископ Кирилл был не из тех людей, которые отступаются от своих замыслов. И хотя он всегда оставался в тени, было ясно, что все это дело его рук. Не раз, проходя в последнее время по улицам Александрии, Гипатия слышала сзади зловещий шепот: «Чернокнижница!» Не готовит ли ей Кирилл участь несчастных, подвергшихся нападению невежественных фанатиков только за то, что они верили в языческих богов?

Волны набегали на берег, разбиваясь с шумом о скалы. Сидя на камне, Гипатия думала о том, что в суете мирских страстей люди забывают о вечном. Люди приходят и уходят, остается то, что им удалось познать, открыть, передать потомкам, остается стремление к постижению истины. А все остальное разлетается, как пыль, не оставляя ни следа, ни памяти о себе. И, зная это, может ли она поступиться вечным даже под страхом смерти? Может ли она изменить своим убеждениям?

Ей не страшны никакие угрозы. Никто не заставит ее поступать против совести.

Клавдий Турон вел спор о вере. Спор горячий и страстный. До той поры ему никогда не доводилось вести таких споров, когда оказываются бессильными аргументы, когда умолкает логика и место логичных доводов занимают тупое упорство, нежелание здраво взглянуть на вещи. Но разве до логики, разве до здравого смысла, если разговор идет о вере?

В Александрии такие споры были обычным делом. Они начинались там, где собирались приверженцы разных вер, и тогда разгорались словесные баталии, которые могли длиться часами. Приверженцы иудейского бога Яхве, отчаянно жестикулируя, доказывали истинность своего бога. Язычники, воздевая руки к небу, призывали небеса в свидетели правоты своей веры, а христиане клялись именем Христа, что только их религия, выжившая несмотря на жестокие преследования, единственно истинная.

Особенно жаркие страсти разыгрались в пустынях, где жили монахи, расставшиеся с «миром» ради спасения души в обещанном христианскими проповедниками загробном царстве христовом. Им, монахам, пренебрегшим соблазнами жизни земной, церковь в первую очередь обещала ключи от райского блаженства. И за эти посулы люди отказывались от дома, от семьи, от друзей, от всех жизненных радостей ради грядущего счастья на небесах.