Анатолий Белов - Через костры и пытки
И все же свет мысли до конца не погас. Даже в этот период он пробивался в непроглядной ночи: ничто не могло остановить естественного стремления человека к познанию мира. В обстановке разгула религиозной нетерпимости находились смельчаки, бросавшие вызов застою и косности, стремившиеся разорвать цепи, в которые церковь пыталась заковать свободную мысль.
Среди них был францисканский монах Роджер Бэкон…
2Слухи о таинственной башне ползли самые разные. Говорили всякое. Одни, оглядываясь по сторонам, нашептывали, будто в этой самой башне монах-чернокнижник по ночам занимается колдовством, вызывает дьявола и ведет с ним беседы. Не зря же в башенном окошке до утра не гаснет свет. Другие передавали, тоже шепотом, что дело тут не в колдовстве. Монах по ночам варит в своих ретортах золото, но, конечно же, с помощью сатаны. А кое-кто высказывал мысль, что золото тут ни при чем, что в монастырской башне он приготовляет колдовское зелье, чтобы потом спаивать доверчивых людей.
Слухи ползли по Оксфорду, передавались из уст в уста, и суеверные жители города стали с опаской поглядывать на францисканский монастырь, а башню обходить стороной, чтобы не навлечь на себя беды.
То было время расцвета невежества и суеверий, которые насаждались церковью. Вера в дьявола и в колдовство, нечистую силу и злых духов прочно укоренилась в сознании людей, стала неотъемлемой частью жизни.
Слухи о таинственной башне дошли до генерала ордена францисканцев Бонавентуры. Генерал повелел вызвать к нему монаха, возмутившего спокойствие горожан.
Он знал этого монаха, которого именовали братом Роджером. Знал давно, с той самой поры, когда этот самый монах испросил разрешения отправиться в Парижский университет, чтобы слушать лекции известных богословов. Брат Роджер имел недурную репутацию. Он отличался незаурядными способностями, усердно занимался богословием, ни в чем предосудительном до той поры замечен не был. Его считали знатоком церковного вероучения и богословских писаний. И когда встал вопрос о его поездке в Париж, начальство не возражало.
В те годы Парижский университет был самым знаменитым из всех университетов Европы. Сюда съезжались известные богословы, чтобы высказать друг другу свои мысли, провести диспут. Здесь читали лекции самые именитые теологи, и поэтому в Париж устремлялись многие тысячи слушателей, чтобы увидеть и послушать ученых мужей.
Просьба брата Роджера не удивила генерала ордена, предшественника Бонавентуры. Что ж, если любознательный монах желает пополнить знания, познакомиться с виднейшими христианскими богословами, подобное стремление следует поощрять. Церкви, и францисканскому ордену в частности, нужны люди, досконально знающие христианское вероучение, умеющие вступить в ученый диспут, отстоять свою веру от нападок разного рода толкователей священного писания, впадающих в ересь.
А такое случалось. Не часто, но случалось. Находились люди, которые были заражены еретическим учением арабского философа Аверроэса, доказывавшего вечность и несотворимость материи и отрицавшего бессмертие души. Поразительно, что взгляды Аверроэса, исповедовавшего мусульманскую веру, разделяли и некоторые христиане.
Церковь должна была принять решительные меры, чтобы пресечь распространение еретических суждений. В начале XIII столетия церковный суд в Париже предал сожжению десять священнослужителей, разделявших крамольное учение Аверроэса. Это, казалось, должно было устрашить еретиков. Но к сожалению, они не перевелись, и церковникам приходилось быть все время начеку, чтобы не допустить дальнейшего распространения ереси.
Да, церкви нужны были люди, умеющие отстоять христианские догматы. Потому руководители ордена и благословили брата Роджера на поездку в Париж. Но едва монах, высказав слова благодарности, покинул покои генерала, тот отдал распоряжение зорко следить за братом Роджером и доносить о его поведении. С этой минуты монах оказался под неусыпным оком шпионов, следивших за каждым его шагом.
Вскоре генерал ордена стал получать сведения о поведении брата Роджера. Ему сообщали, что по прибытии в Париж он с головой окунулся в университетскую жизнь: не пропускал ни одной лекции, посещал богословские диспуты, все свободное время проводил в библиотеке, где штудировал труды древних философов и современных теологов. В общем, он проявлял рвение в учебе, что вызвало похвалу тех, кто возлагал на него надежды.
Однако доносили генералу ордена и иное, что заставило его насторожиться. Брат Роджер порой начинал вести такие речи, которые можно было услышать лишь из уст самых дерзких еретиков и вольнодумцев. Диспуты богословов он не раз называл словоблудием. Речи духовных отцов, заявлял он, не стоят и жалкого гроша, ибо в них есть лишь словесная шелуха и нет никакой сердцевины.
За такие речи дерзкого монаха можно было бы и призвать к ответу. Но генерал ордена не стал прибегать к крайним мерам. Брат Роджер ему положительно нравился: он умен, образован, усерден, любознателен. Таких немного было среди монастырской братии.
Что же касается его вольных взглядов, то они с годами выветрятся — в этом генерал был уверен. Если же нет, то к крайним мерам можно прибегнуть всегда…
Все же, когда брат Роджер вернулся из Парижа, генерал ордена сделал ему внушение, что членам францисканского братства не пристало выступать с речами, которые могут смутить умы людей. Это брату Роджеру следует запомнить на всю жизнь, если он не желает, чтобы к нему были применены крайние меры. А что это такое, он должен знать. В Париже он видел, как возводили на костры еретиков, посмевших усомниться в истинности учения святой церкви.
Генерал ордена говорил, а монах, стоявший перед ним, молчал, опустив голову.
Генерал в упор смотрел на него.
— Ты понял, сын мой? Ты все понял? — настойчиво говорил генерал ордена. — А теперь ступай и свято выполняй свою миссию служения господу.
И вот опять брат Роджер. Он не внял предупреждениям. Теперь его имя связано с монастырской башней, о которой ходят самые невероятные слухи.
И снова брат Роджер стоит перед генералом ордена. Теперь это место занимает Бонавентура, молодой, но уже широко известный в католическом мире богослов, ведущий, как говорят, аскетический образ жизни, ревностно служащий господу. Он требователен к себе и другим, и тон генерала далеко не снисходительный. В его покоях шли совсем иные разговоры, чем те, которые доводилось вести Бэкону с предшественником Бонавентуры.
Брат Роджер пытался оправдываться, говорил, что в башне не занимался ничем предосудительным. Он проводил физические опыты, занимался алхимией. Но разве это богопротивное дело?
Бонавентура словно не слышал доводов монаха. Физические опыты? А к чему они члену братства? Алхимия? Разве помогает она прославлять величие божие?
Он сам учился в Парижском университете, а затем был в нем профессором богословия. Едва ли кто-либо в ту пору мог сравниться с ним в знании христианской догматики. Генерал был совсем не похож на тех руководящих лиц в францисканском братстве, которые считали невежество чуть ли не главной добродетелью. Он скептически относился к схоластическим спорам философов, отнюдь не осуждал стремления к познанию. Однако считал своим долгом предостеречь своих собратьев от заблуждений. Познание не нуждается в опыте, ибо знание достигается без помощи чувств, а лишь через мистическое созерцание, через слияние с божеством. Ведь только в боге заключена высшая истина.
Брат Роджер, не понимая этого, стоит на опасном пути. Так можно впасть в ересь. И Бонавентура знает, как предостеречь его. Он уже принял решение.
3Летом 1257 года Роджера Бэкона отправляют в Париж с запрещением читать, писать, проводить опыты. Он должен одуматься. На это ему дается время. Много времени. Целых десять лет…
О жизни монаха, брата Роджера, известного под именем Роджера Бэкона, мы знаем очень немного. О нем дошли скупые сведения, по которым можно лишь весьма схематично составить его биографию.
Известно, что родился он около 1214 года в Англии. В молодости вступил в члены монашеского ордена францисканцев, названного по имени его основателя Франциска Ассизского. Франциск выступил с проповедью, в которой осудил стремление христиан к обогащению, призвал к отказу от всякого имущества, видя в этом путь к возрождению идеалов раннего христианства, давно забытых католической церковью. Это был своеобразный протест против богатства и роскоши папской иерархии, против тех мирских соблазнов, которые давно занимали главное место у служителей божьих.
«Апостол нищеты», как называли Франциска, стал бродить по дорогам Италии, проповедуя свои идеи. У него появились ученики и последователи. Их число росло. Подобно Франциску, они раздавали свое имущество, одевались в рубище, беря на себя обет добровольной нищеты.
