Пётр Толочко - Власть в Древней Руси. X–XIII века
И. Я. Фроянов отказывает княжеской власти в ее сословно-классовом характере на том основании, что Русь, будто бы, и в XI–XII вв. не пришла к феодальным общественным отношениям. И теперь русские князья кажутся ему сродни вождям доклассовой эпохи, а не феодальными государями. Но такой вывод не только не находит подтверждений в письменных источниках, но разительно расходится с ними. Чтобы составить объективное представление о социальном облике русского князя, достаточно обратиться к летописным свидетельствам Ипатьевской летописи 1146 г. о разграблении дворов новгород-северского князя Святослава Ольговича. Один из них находился в Игоревом сельце, а другой — в Путивле и оба были богатейшими феодальными хозяйствами.
«Идоста (черниговские князья Давыдовичи — П. Т.) на Игорево селче, идеже бяше устроилъ (Святослав Ольгович — П. Т.) дворъ добрѣ, бѣ же тоу готовизны много въ бретьяничахъ и в погребѣхъ вина и медовѣ, и что тяжкого товара всякого, до желѣза и до мѣди, не тягли бяхоуть от множества всего того вывозити. Давыдовича же повелѣста имати на возы собѣ и воемъ, и потомъ повелѣста зажечи дворъ и церковь святаго георгия, и гумно его, в немже бе стогов девять сот».[48]
«И ту (в Путивле — П.Т.) дворъ Святославль раздѣли на три части, и скотьницѣ бретьяницѣ, и товаръ иже бѣ немочно двигнути, и в погребѣхъ выло 500 верковьсковъ меду, а вина 80 карчагъ, и церкви святого Вознесения всю облупиша, съсуды серебреныя, и индитьбѣ и платы служебныя, а все шито золотом, и кадѣльничѣ двѣ, и кацьи, и еоуанглие ковано и книгы, и колоколы».[49] К этому следует еще прибавить захваченных союзниками «кобылъ стадныхъ 300, а коней 1000».
Такие дворы были не только у Святослава, но и у других русских князей. Согласно статьи 1175 г. Лаврентьевской летописи, двор Андрея Боголюбского в Боголюбове имел «злато и сребро, порты и паволокы, и имѣнье емуже не бѣ числа».[50]
Любопытные сведения о княжеском хозяйстве содержатся в летописной статье 1149 г., рассказывающей о заключении мира между Изяславом Мстиславичем, потерявшим Киев, и Юрием Долгоруким, добывшим его себе. Согласно его условиям, Изяслав уступал Юрию Киев, а Юрий возвращал Изяславу «всѣ дани Новгороцкыи». Кроме того, Юрий Долгорукий должен был вернуть Изяславу и все награбленное в Переяславском полку. «Иди стада, иди челядь, что ли кому будеть свое познавши, поимати же по лицю». Для опознания своего имущества Изяслав «посла мужи своя и тивуны своего дѣля товара и своихъ дѣля стадъ, егоже бѣ отшелъ, а мужи своего дѣля, они самѣ ѣхаша, а друзии тивуны своѣ послаша».[51]
В летописи княжеские хозяйства-вотчины получили название «жизнь». Рассказывая о разграблении княжеских дворов в Игоревом сельце и Путивле, летописец уточняет, что пострадали не все села, но только княжеские. «А жизнь есмы его (Игоря — П.Т.) взяли, а имѣнье его раздѣлилѣ».[52] В послании к князьям Давыдовичам Святослав Ольгович жаловался, что они «се еста землю мою повоевали, а стада моя и брата моего заяли, жита пожьгли и всю жизнь погубила еста».[53] В 1148 г. аналогичная ситуация имела место с имениями черниговских князей в окрестностях Чернигова и Любеча, подвергшимися разграблению воями Изяслава Мстиславича. «Нача Изяславъ молвити: „Се есмы села их пожгли вся и жизнь их всю, и они к намъ не выидуть, а поидемъ к Любчю, идеже их есть вся жизнь“».[54] О том, что представляла собой «вся жизнь» волынского князя Ярополка Изяславича узнаем из статьи 1158 г. Ипатьевской летописи. «Они ко Ярополкъ вда всю жизнь свою (Печерскому монастырю — П.Т.), Небльскую волость, и Дерьвьскую, и Лучьскую, и около Киева».[55] О «всей жизни» князя Рогволода Борисовича говорится в статье 1159 г. Полочане, решив отступиться от Ростислава Глебовича, тайно послали приглашение занять полоцкий стол друцкому князю. При этом, повинились за то, что раньше изгнали его и разграбили именья. «Оже въстахомъ на тя без вины, и жизнь твою всю разограбихомъ».[56]
Кроме собственных хозяйств, князья, являясь верховными собственниками земли, имели право на определенную долю прибавочного продукта из подвластной территории, который изымался через систему податей. Зная все это, как-то даже неудобно всерьез рассуждать на тему социального статуса княжеской власти в X–XIII вв. И при очень большом желании обнаружить ее общинный характер невозможно.
По мнению ряда историков, князь в Киевской Руси, несмотря на значительный общественный вес, все же не стал подлинным государем. Этому, будто бы, воспрепятствовала самодеятельность народных общин. К сожалению, в этих общих утверждениях осталось необъясненным, что такое «подлинный государь», а также что понимать под «самодеятельностью народных общин». Согласно И. Я. Фроянову, она проявлялась в том, что князь, приезжая в ту или иную волость, должен был входить в соглашение с вечевой общиной и принимать выдвигаемые ею условия, ставившие его в определенные рамки. В ряде своих работ он распространил эту «самодеятельность» даже на право избирать князей.[57]
Если руководствоваться мерой влияния общины на княжескую власть, тогда окажется, что князья X — первой половины XI вв. были более подлинными государями, чем князья последующих времен. Всех их сажал на столы великий киевский князь, ни в какие договорные отношения с общиной они не входили, а следовательно и не были стеснены ее условиями.
Но ведь и во второй половине XI — начале XIII вв. ситуация с вокняжениями не была принципиально иной. Князья не просто приезжали в ту или иную волость или избирались ее общиной, а ставились великим киевским князем, занимали столы по принципу старшинства, вотчинного права, утверждались на них посредством силового захвата. И реже всего по приглашению. Так называемая вечевая община, могла оказывать на это лишь косвенное влияние. На народных собраниях эти вопросы не обсуждались, и никакие ряды-договоры о занятии столов не составлялись. Тем более между вечевой общиной и князьями. Ни одного такого договора древнерусская общественно-политическая жизнь и не знает.[58]
Историки, настаивавшие на практике рядов, как правило, ссылаются на фразу в рассказе о призвании варяжских князей, — «поищемъ сами в собѣ князя, иже бы володѣлъ нами и рядилъ по ряду, по праву»,[59] — в которой ничего о договоре не сказано. В переводе на современный язык фраза может означать: «Управлять по закону, по праву», м.б. по справедливости, а не по какому-то специальному соглашению. К тому же, в ней ничего не говорится, что решение это принимало народное собрание. И. Я. Фроянов, утверждая это, ссылается, в том числе, и на В. Т. Пашуто, но совершенно некорректно, поскольку последний склонялся к противоположному выводу. «Призванный князь, выражая волю местной знати, „рядил по ряду, по праву“. Право это порождено частной собственностью, феодальной по своей социальной природе».[60]
Для XII в. в качестве примеров практики договорных отношений князя и вечевой общины приводятся свидетельства летописи о киевских княжениях Ростислава Мстиславича и Мстислава Изяславича. В первом случае речь идет не о договоре между князем и городом вообще, а лишь о заручительстве поддержкой киевлян для осуществления похода на Чернигов. Против него были мужи Ростиславли, которые и посоветовали князю обратиться за поддержкой к киевлянам. «А ты ся еси еще с людьми Киевѣ не утвердилъ».[61] С какими людьми в Киеве должен был утвердиться Ростислав, в летописи ничего не сказано.
Во втором — свидетельство летописи более конкретное. Мстислав Изяславич, вступив в Киев, «възма рядъ съ братьею и съ дружиною и с кияны».[62] Как видим, «кияне» здесь стоят в одном ряду с князьями Владимиром Мстиславичем, Рюриком и Давыдом Ростиславичами, а также с дружиной, что свидетельствует о каком-то общем соглашении-ряде. К тому же, под «киянами» здесь следует понимать не все народонаселение Киева, а его лучших представителей, которые вместе с князьями-братьями приглашали Мстислава занять Киев.
Ситуация практически повторилась в 1172 г. при новом занятии Киева Мстиславом Изяславичем. На этот раз в Киев его никто не приглашал. Он, как пишет летописец, пошел туда ратью, заручившись поддержкой брата Ярослава, Святополка Юрьевича, Святослава Всеволодовича и «галичан». Как ив 1169 г., путь его пролегал через черноклобукское Поросье, где его силы пополнились дружинами берендеев и торков. Заняв Киев, Мстислав «взъма рядъ съ братьею, и съ дружиною, и с Кианы».[63]
