Пётр Толочко - Власть в Древней Руси. X–XIII века
Но одно дело генезис явления, а другое его развитая форма. Что касается княжеского института, такая определенно имела место уже с конца IX в. И неважно, была ли Русь в это время сословно-классовым организмом или общинно-племенным. Важно, что образовалось обширное восточнославянское объединение с центром в Киеве и оно нуждалось в определенной системе власти и управления. И такая сравнительно быстро сформировалась. Сначала в ее симбиозной княжеско-племенной форме, а затем, после реформ Ольги, Святослава и Владимира, и в княжеско-родовой.
И, конечно же, киевские князья в это раннее время меньше всего зависели от общины. В летописи на этот счет нет и малейшего намека. Ни в одном летописном сообщении о военных походах князей, будь-то на Византию, Болгарию или же на своих восточнославянских соплеменников, ничего не говорится о том, что князья выполняли поручение общины. Князья могли интересоваться ее мнением через совет с городскими старейшинами, как это было при обсуждении вопроса о принятии новой религии, но решение принимали сами. Иногда, как в случае с походами Святослава, община (точнее, те же старейшины), могла быть недовольна действиями князя, но оказать влияние на его решения была не в состоянии. Выслушав упрек киевлян, — «ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабивъ»,[19] — Святослав вновь пошел на Дунай, собрав для этого многотысячную армию воев.
Согласно С. В. Юшкову, правительственные функции первых Рюриковичей не отличались особой сложностью. Правда, принявшись их перечислять, исследователь по существу, сам же и возразил себе. Среди них он назвал организацию военных ополчений, установление и взимание дани с подчиненных племен, реализацию товаров на внешних рынках. При этом, отметил и тенденции к усложнению этих функций, которые достаточно отчетливо обозначились, будто бы, со второй половины X в. Одну из них он видел в стремлении Ольги установить связи с Византией и принять христианство.[20]
Но в этом стремлении Ольги нового было не так много. Разве не этой же тенденцией характеризовалась деятельность ее предшественников? Уже Олег предпринял поход на Византию не с целью элементарного грабежа, а чтобы «построить мир и положити ряд межи Русью и Грекы»,[21] другими словами, заключить с мировой империей договор о торгово-экономических отношениях. Аналогичную задачу решал и Игорь, стремившийся «створити любовь съ самѣми цари, со всѣмъ болярьствомъ и со всѣми людьми гречьскими на вся лѣта».[22] Еще более амбициозные цели, связанные с территориальным расширением своего государства, были у Святослава. Они не отличались реализмом, но определенно характеризуют его как государственного деятеля.
В X в. русские князья являлись не только военными руководителями, но и гражданскими управленцами, обладавшими судебной и законодательной властью. По мнению Л. В. Черепнина, уже в начале этого века существовал какой-то правовой кодекс, служивший руководством для суда. Он называл его «Уставом и поконом русским» и видел в нем ранний прототип «Русской Правды».[23] А. А. Зимин полагал, что «уставы» и «поконы» имели место уже при Игоре, а Ольга подвела юридическую основу под княжеское хозяйство и ввела закон, охранявший дружинников.[24]
Исследователям, отводившим князьям ранней поры только роль военных предводителей, такие выводы представлялись весьма сомнительными. Но, в таком случае, им следовало бы хоть как-то отреагировать на те аргументы, на которых они покоятся. К примеру, показать некорректность замечания составителя «Повести временных лет» о том, что восточные славяне «имяху обычаи свои и закон отець своих», равно как и ссылок в договорах Руси с греками на «Закон русский». Кроме того, следовало бы подвергнуть сомнению летописные свидетельства об установлении княгиней Ольгой «уставов» и «уроков» по «всей земли», а также составления «Земляного устава» Владимира, о чем также говорится в летописи. «Бѣ бо Володимеръ любя дружину, и с ними думая о строи земленѣм, и о ратехъ и о уставѣ земленѣм».[25]
Очевидно, эти первые княжеские уставы основывались на обычном праве, но они определенно приобретали и новые социальные черты, особенно ясно обозначенные в договорах Руси с греками.[26] И, конечно, существовали не только в устной форме, как это кажется многим исследователям, но и в письменной. В пользу этого может свидетельствовать, в частности, летописное известие о десятине, выделенной Владимиром Святославичем Русской православной церкви. Это было не изустное обещание князя, но грамота или устав, который положили в ризницу Десятинной церкви. «И положи написавъ клятву въ церкви сей».[27] Непонятно, как, зная это, можно утверждать, что до 1015–1016 гг. «Закон русский» существовал в виде устного права. О наличии каких-то записей общинного права, сделанных киевскими князьями, говорил и А. А. Зимин, основываясь на сложности текста Ярославого кодекса.[28]
Кроме законодательной и судебной деятельности, киевские князья X в. занимались административно-территориальным обустройством страны (Ольга, Святослав, Владимир), внешнеэкономическими связями (Олег и Игорь), реформой в сфере веры (Владимир), укреплением государственных границ (Владимир). По существу, занимались тем же, чем и их правящие коллеги соседних стран, с которыми они поддерживали постоянные отношения, дипломатические и брачные. Не случайно известие о думах Владимира «о строе земленом» подытожено летописцем сообщением о его международных успехах. «И бѣ живья съ князи околными миромь, съ Болеславомъ Лядьскымь, и съ Стефаномъ Угорьскымь, и съ Андрихомь Чешьскымь. И бѣ миръ межи ими и люки».[29] Если прибавить к этому союзные отношения Руси с Византией, закрепленные браком Владимира и принцессы Анны, то окажется, что киевские князья в X в. совсем не выглядели как военные вожди эпохи разложения родоплеменных отношений. Определенно это были уже государи.
Их власть была ограничена советом городских старейшин («старцев», по летописной терминологии), но не происходила от них, а поэтому считать князей ставленниками вечевой общины, которая в это раннее время, как будто, и вовсе не обнаруживала себя, можно только по недоразумению. Удивительно, но природу власти первых русских князей лучше, чем некоторые современные историки, определил еще Н. М. Карамзин. Он писал, что первые русские государи, хотя и делились правами с дружиной, и оставляли за народом некоторые вольности, обладали верховной судебной и законодательной властью.[30]
Еще более сомнительным является определение князей XI–XII вв., как военных вождей и предводителей старых времен. На том основании, что им приходилось принимать непосредственное участие в битвах в качестве передовых воинов, увлекавших своим мужеством дружину и воев.[31] Действительно, приходилось, но разве это может быть аргументом для определения характера княжеской власти. Так ведь можно отождествить с «вождями старых времен» даже европейских и российских монархов нового времени. Им тоже приходилось принимать участие в боевых кампаниях и личным примером увлекать своих солдат (Карл XII, Петр I, Фридрих II, Наполеон и многие другие).
Если смотреть на русских князей XI–XII вв. не только через призму их занятий военным делом, то окажется, что на них лежало и много других обязанностей, в том числе в законодательной и судебной сферах, во внутреннем наряде, в образовании, церковном строительстве и др. И далеко не все князья этого времени отдавали предпочтение военному делу.
К примеру, Ярослав Мудрый, после утверждения на великом киевском столе, вообще не участвовал в военных кампаниях. Но зато вошел в историю как законодатель и просветитель. Ему принадлежит первый юридический кодекс, известный в литературе как Правда Ярослава или Правда русская. Она была ответом на требования новгородцев защитить их от произвола варяжской дружины. Кроме статей об убийстве и оскорблении, в ней содержится также законоположения о нарушении прав собственности. Поэтому, несмотря на новгородскую приуроченность, имела общерусское значение, поскольку отвечала изменившимся социальным отношениям на Руси, связанным, в том числе, с формированием княжеского и боярского хозяйства.
А. А. Зимин считал возможным назвать Правду Ярослава правовым оформлением процесса создания Древнерусского государства, в результате чего княжеская юрисдикция распространялась не только на дружину, но и на все восточнославянское общество.[32]
