Пётр Толочко - Власть в Древней Руси. X–XIII века
Великий киевский князь не был неограниченным монархом, но определенно являлся старейшиной русских князей. Причем не только на раннефеодальном этапе, но и в период феодальной раздробленности Руси. Был сюзереном удельных владетелей, что выражалось, по терминологии древнерусского времени, формулами «быть в воле», «ходить в послушании», быть «во едино сердце». Вот только несколько примеров этому. Под 1140 г. летопись сообщает о возвращении на родину двух полоцких княжичей, сосланных Мстиславом Владимировичем в Царьград за то, что они «не бяхуть его воли». В 1168 г. великий киевский князь Мстислав Изяславич приказал черниговским князьям прибыть в Киев. Летописец в связи с этим заметил: «бяху тогда Ольговичи в Мстиславли воли». Ростислав Мстиславич согласился на предложение князей занять великокняжеский стол при условии, что они будут считать его своим отцом и в «его послушании ходити».
Здесь княжеско-родовое старейшинство обретало политическую форму сюзеренитета, что, в свою очередь, порождало систему вассальных отношений. Но также в их специфическом родовом варианте.
Глава 2
Княжеская (боярская) дума
Своеобразным продолжением князя в X–XIII вв. являлось его ближайшее окружение, с которым он обсуждал и решал наиболее важные вопросы в жизни страны, княжества или волости. В летописи эта практики зафиксирована уже для середины X в. Закончившийся трагически поход 945 г. на древлян, был навязан князю Игорю его дружиной. «Поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы. И послуша Игорь».[71] Святослав заявил Ольге и боярам о желании жить в Переяславце на Дунае: «Рече Святослава къ матери своеи и къ боляромъ своимъ: „Не любо ми есть в Киевѣ быти, хочю жити в Переясллвци на Дунаи“».[72]
Результатом совместных дум князя Владимира и его советников явилось принятие Русью восточного христианства. Неоднократно приходилось Владимиру собирать бояр и старцев градских на думу для обсуждения этого непростого вопроса. В изложении летописца, именно думцы предложили князю послать мужей добрых и смышленых для испытания веры и они же окончательно склонили его к принятию христианства из Византии. «Аще бы лихъ законъ гречьский, — говорили бояре Владимиру на очередном совместном совете, — то не бы баба твоя прияла Ольга, яже бѣ мудрѣиши всѣхъ человѣкъ».[73]
В свое время исследователи пытались ответить на вопрос, кто скрывается под определением «бояре и старцы». Одни видели в них земских бояр, другие княжеских. В. О. Ключевский думал, что под старцами следует понимать военно-правительственную старшину торгового города. Разумеется, это важно знать. Но, в данном случае, более существенным является не то из какого сословия происходили княжеские думцы, а то, что они представляли органическую часть княжеской власти. Без них, без того чтобы не «сгадать с мужьми своими», не поведать «мужемъ лѣпшимъ думы своея», князья обычно ничего не предпринимали.
Точнее, не должны были предпринимать. Это следует из «Поучения» Владимира Мономаха своим детям, в котором он призывает их начинать день с молитвы Богу и совета с дружиной. «И сѣдше думати с дружиною, или люди оправляти, или на ловѣ ѣхати».[74] В пользу такой практики свидетельствует и «Житие Феодосия Печерского», в котором говорится, что возвращаясь утром из загородного княжеского дворца, он встречал по дороге бояр, спешивших на совет к князю.
Прежде чем продолжить анализ летописных известий о княжеской думе, необходимо хотя бы коротко остановиться на отношении к ней историков. Оно не отличается единомыслием Одни считали думу органом княжеского управления, другие отводили ей значение совещательного элемента. Такого мнения, в частности, придерживался В. И. Сергеевич. Он утверждал, что князья имели не совет, а лишь советников, выслушивали их мнения по разным вопросам, но эти мнения не были для них обязательными Князья могли действовать и помимо воли думцев, правда, это было сопряжено с определенными для них рисками. Общие действия возможны были, согласно В. И. Сергеевичу, только тогда, когда думцы соглашались с князем, в противном случае ему приходилось отказываться от задуманного. Думы как учреждения на Руси не было, а в летописях нашли отражения лишь акты думания или советования князя с людьми, которым он доверял.[75]
Как видим, несмотря на решительное неприятие думы как властного института, думцам или советникам князя В. И. Сергеевич все же отводил существенное место в жизни княжества — земли.
В. О. Ключевский считал княжескую думу учреждением постоянным, действовавшим ежедневно. Князь обладал суверенным правом в выборе себе советников, мог разойтись с ними во мнениях, но не мог обойтись без этого учреждения. Совещание с боярами было не политическим правом бояр или обязанностью князя, а практическим удобством обеих сторон. Собиралась дума случайно, по мере надобности.[76]
Еще более определенно о политическом значении княжеской думы высказался М. Ф. Владимирский-Буданов. Согласно ему, дума являлась обязательным элементом в составе государственной власти каждой земли. Он называл ее третьим властным учреждением, аристократическим по своему содержанию, поскольку думцами князя были лучшие люди земли — княжие мужи и бояре.[77]
Обстоятельное исследование княжеской думы выполнил М. А. Дьяконов. Продолжая мысль В. О. Ключевского о том, что нельзя смешивать политическую обязательность с практической необходимостью, он подчеркнул, что в сфере обычного права факт и право не только не могут быть противополагаемы, но нередко не могут быть и разграничены. Право рождается из фактов, то есть из практики. Явления, порождаемые практической необходимостью, служат самой благопристойной почвой для зарождения и укрепления обычного права. Политические интересы каждого князя, утверждал М. А. Дьяконов, изо дня в день повторяющиеся, порождали все государственные порядки и не могли не найти отражения в государственном строе.[78]
А. Е. Пресняков в своем исследовании княжего права на Руси отмечал, что «сѣдше думати съ дружиною» — входило в расписание постоянных занятий князя, как это можно заключить на основании свидетельства «Поучения» Мономаха. О постоянных совещаниях князей с дружинами говорит нам и летопись. И, тем не менее, А. Е. Пресняков не видел в этих совещаниях государственный институт. Их характер, согласно ему, носил личностный и бытовой отпечаток. Они стояли вне политического строя земель-княжений, как более или менее частное дело князя, а его «дума» с дружиною не сложилась в учреждение. Князь, будто бы, думал не с советом должностных лиц, а с близкими окружавшими его людьми.[79]
Разумеется, вывод этот не бесспорен, поскольку различить «близких людей» и «должностных лиц», находившихся в окружении князя, не так просто. Как и В. И. Сергеевич, А. Е. Пресняков не был последователен в своих определениях. Наряду с приведенными выше, ему принадлежат и другие, в которых значение дружины приравнивается к княжескому двору, а советы с ней названы такими, которые сильно влияли на действия князей.[80]
Не большей определенностью по отношению к княжеской думе характеризуются взгляды С. В. Юшкова. Они также не лишены внутренних противоречий. Одним из неопровержимых аргументов в пользу отсутствия думы как учреждения в Киевском государстве он считал тот, что источники не знают такого названия. Ни «княжеской», ни «боярской» дум в них нет. При этом сослался на В. О. Ключевского, утверждавшего, что термин «боярская дума» ученый, а не документальный. «Уже этот один факт отсутствия названия — восклицал С. В. Юшков, — является одним из сильнейших доводов, говорящим против существования предполагаемого учреждения».[81]
В действительности, отсутствие адекватного термина не может являться аргументом в пользу отсутствия и самого явления. С. В. Юшков определенно знал, что ученое или кабинетное происхождение имели и термины «Киевская Русь» или «Киевское государство», между тем не был столь щепетилен в их употреблении и не считал отсутствие их в источниках «сильнейшим доводом», говорящим против существования такого «учреждения».
Из дальнейших рассуждений становится ясным, что С. В. Юшков, как и его идейные предтечи, был категоричен не столько в отрицании явления, сколько его названия. «Князь, — утверждал он, — не нуждался в особой боярской думе потому, что, начиная с момента образования Киевского государства, у него был нормальный, постоянно действующий совет — его дружина». Правда, озаботившись вопросом состава княжеского совета, он пришел к выводу, что его составляла не вся дружина, а только определенная группа феодалов — боярства и министериалитета, составлявшая окружение князя.[82]
