О Рогова - Богдан Хмельницкий
Пан Адам не любил хозяйственных хлопот и с утра ушел из дома. Он собрал панов комисаров и предложил им пройтись по городу. Это было второе воскресенье великого поста. Из открытых шинков доносился гул и крик пьянствовавшей толпы, по улицам гуляли толпы рабочих с дудками и бандурами и, косясь на панов, отпускали остроты на их счет. За каждым из панов комисаров чинно шествовал провожатый казак и они скорее походили на пленников, чем на гостей.
- Не мешало бы нам воспользоваться свободой и переговорить с московским послом, пан воевода, - вполголоса заметил один из комисаров.
- Попробуем, - отвечал пан Адам. - Боярин Унковский человек набожный и теперь, вероятно, в церкви.
Они направились к собору и несмотря на косые взгляды своих провожатых, начали было разговор с московским послом, только что вышедшим на паперт.
- Паны послы, этого не можно! - решительно возразили казаки, провожавшие их, - поздоровались и будет, гулять гуляйте, а разговаривать с другими послами вам нельзя.
- Это еще что? Какое вам дело? - вспылил было молодой хорунжий.
- Там дело или не дело, да батько не велел, и нам из-за вас в ответе не быть.
Почтенный боярин, мягкий и обходительный, враг всякой ссоры, поспешил раскланяться с панами и уйти.
Паны комисары в недоумении смотрели друг на друга и не знали, что им начать.
- Что же делать? Пойдемте, побродим по городу! - предложил один из них.
Но бродить по городу оказалось тоже неудобно: всюду преследовали их то уличные мальчишки, то пьяные хлопы, да и смотреть на развалины и опустошение оказалось далеко неутешительно. Паны комисары направились все к Киселю и стали поджидать дорого гостя.
Прошел час, другой, третий, гость все не появлялся. У пани все подгорело и пережарилось; паны комисары проголодались, но сесть за стол не решались, боясь оскорбить гетмана.
Вдруг прискакал Ивашко и все бросились к нему с расспросами:
- Что же гетман? Отчего не едет? Не случилось ли с ним чего?
- Чему с ним случиться? - отвечал казак, сбрасывая с плеча бурку. Пьет горилку и шумит с панами полковниками.
- Да, ведь, он хотел приехать обедать, мы его вот уже три часа ждем.
- Должно быть забыл: он уже пообедал.
- Что же ты ему не напомнил, Ивашко? - с неудовольствием заметила Катря.
- Да разве можно к нему нынче подступиться? Такую на себя важность напустил, хуже самого короля.
- Что же нам делать? - со смущением спросил Кисель.
- Что делать? Садиться за стол, - решила пани. - Не ждать же его до ночи. Жаль только, что мои утки и куры пережарились.
- Я сейчас поскачу назад, - предложил Ивашко, - и скажу, что был у пана комисара, где его ждут обедать.
Паны сели обедать, а Ивашко вернулся к гетману и объявил, что паны комисары ждут, не дождутся его гетманской милости.
- Ха, ха, ха! - засмеялся Богдан, - а я и позабыл, что обещался быть у них на обед. Ну, ничего, не поспели к обеду, поспеем к ужину, - прибавил он. - Гей, паны полковники, собирайтесь-ка в гости. Хлопцы, подавать коней! - крикнул он набрасывая на домашнюю одежду дорогой кунтуш, опушенный соболями.
- Разве пан гетман не будет одеваться? - заметила Марина.
- Хорошо и так! - ответил Богдан, принимая из ее рук соболью шапку. Для ляхов и так годится, видишь и так опоздали.
Пан Кисель и пани воеводша, по обычаю, встретили гостей на крыльце хлебом-солью и дорогим вином в кубках. Гетман отхлебнул немного и поморщился.
- Не умеет пан комисар принимать дорого гостя, - сказал он, ставя кубок обратно. - Не люблю я этого пойла, мне казаку горилки-спотыкачу покрепче, да и панам полковникам тоже.
Пан Адам поклонился, дал знать хлопам, и те через несколько минут принесли бочонок горилки.
Вот так-то лучше, - проговорил гетман, наливая себе и полковникам полные чарки.
Пани Кисель едва стояла на крыльце и вся тряслась от гнева. Гости шумной толпой ввалились в комнаты. Паны комисары чинно встали из-за стола и приветствовали гетмана и его свиту. Этой минутой воспользовалась пани, чтобы уйти незаметно в свою комнату. Катря последовала за ней и нашла ее в истерических рыданиях.
- Боже! Какой позор! Какое унижение! - говорила она. - И зачем пан Адам принял на себя эту обязанность.
- Успокойтесь, пани! - утешала Катря, - перемогите себя, вам надо угощать гостей; гетман тотчас заметит, что вас нет.
- Ни за что, ни за что я к ним не выйду! Скажите, что я заболела. Я не могу выносить их грубостей.
- Ну, ложитесь, дорогая пани, отдохните, вы очень устали сегодня.
Она уложила пани воеводшу на диван и пошла к гостям.
Казаки спорили с панами и колкости так и сыпались с обеих сторон.
- Что вы нам толкуете о королевских милостях, - говорил Вешняк. Какие тут милости, когда мы могли спалить и вашу Варшаву, да и спалили бы, если б только батько не заупрямился.
- Зачем говорить такие вещи, - остановил его Кисель. - Разве мы не братья ваши? Мы все родились от одной матери, Украина и Польша одна земля.
- Земля-то одна, да люди-то разные! - закричал Джеджалык. - Хороши братья! Мы еще помним, как паны нас, свободных казаков, заставляли на себя работать, как хлопов. В турецкой земле таких казней не придумывают, какие изобретали паны.
- Еще бы, - сквозь зубы пробормотал князь Четвертинский, - Турция твоя родина. Заговорила татарская кровь.
Джеджалык насмешливо прищурил свои косые глаза.
- Татарская кровь не панская, почище панской будет.
- Полно спорить, панове! - усовещевал Кисель. - Бог даст, мы сойдемся с паном гетманом в условиях мира, тогда и конец старым распрям.
- Сойдемся, сойдемся! - запальчиво крикнул Хмельницкий, - если только совсем не разойдемся. И я не я буду, - крикнул он, стукнув по столу так, что чарки заходили, - если не заставлю вас принять мои условия! А заупрямитесь, всю Русь у вас отниму и короля вашего из Варшавы выгоню. Гей, хозяйка, еще мне горилки! - крикнул он, оборачиваясь. - Да где же хозяйка?
- Хозяйке, верно, не понравились гости-казаки, - ввернул Чорнота. Вот панночка говорит, что у нее голова разболелась от наших казацких речей.
Хмельницкий усмехнулся и встал с места.
- Ну, так нам пора и до дому. А все-таки я хочу проститься с хозяйкой. Она у тебя, пан Адам, баба умная, - сказал он, потрепав по плечу пана воеводу. - Я не хочу с ней ссориться, хочу сказать ласковое слово на прощанье. Веди меня, панночка! Где она? - обратился он к Катре.
- Пани только что прилегла, - отвечала та, загораживая ему дорогу.
- Ничего, что ж такое? Может и встать, чтобы проводить гетмана, задорно проговорил Богдан.
Отстранив рукой девушку, он направился через целый ряд комнат к пани Кисель.
Гордая пани не опомнилась от такой выходки. Она встала с дивана, смерила гетмана презрительным взглядом и проговорила:
- Пан гетман, кто вам дал право...
- Потише, потише, ясновельможная пани! - весело проговорил Хмельницкий, отвешивая ей поклон. - Я только пришел засвидетельствовать пани свое почтение и дать ей добрый совет: не годится добрым православным панам гнушаться нами, казаками. Ой, отрекитесь от ляхов, пока еще есть время. Сгинет ляшская земля! Сгинет... А Русь будет надо всеми вами пановать!
Отвесив еще поклон хозяйке, Хмельницкий круто повернулся и вышел.
- Куда же теперь, пан гетман? - спрашивали его полковники.
- Тут нас дурно приняли, пойдемте-ка к своим в гости. Пан полковник, ты хоть и татарин, а, наверно, угостишь нас на славу, - сказал он, обращаясь к Джеджалыку. - Я тобою нынче доволен, сделаю тебе честь и попирую у тебя до рассвета. А на завтра утром милости прошу ко мне, будем провожать трансильванского посла. Кстати, и головы поправим после пирушки.
- Быть может, ясновельможный пан гетман снизойдет к нашим просьбам и назначить завтра время для переговоров? - решился сказать Кисель, провожая Богдана на крыльцо.
- Быть может и назначу, - небрежно отвечал Хмельницкий через плечо. Пришлите завтра ко мне кого-нибудь, там и увидишь.
Но и на завтра паны послы не дождались аудиенции. Когда пан хорунжий и князь Четвертинский почтительно вошли в комнату, где происходила пирушка, и объявили, зачем они пожаловали, гетман их и слушать не хотел.
- Ничего с той комиссии не будет! - закричал он. - Вот начну войну, так поверну вас, ляхов, вверх ногами, потопчу и отдам турецкому царю в неволю. Я хоть и малый человек, а стал теперь единовластный самодержавец русский. Так и скажите пану воеводе и комисарам. Вы стращаете шведами - и те мои будут, и будь их хоть пятьсот тысяч, не сломить им русской, запорожской и татарской мощи. С тем и идите. Завтра будет справа и расправа.
Паны ушли. На другой день повторилось то же. Хмельницкий, видимо, не хотел вести с ними переговоры; он даже отказал выдать им пленных поляков, о чем они его просили. Почти две недели прожили они, ничего не добившись. Наконец, Кисель в последний раз отправился к Хмельницкому и со слезами на глазах упрашивал его пожалеть родину.
