О Рогова - Богдан Хмельницкий
- Ваша вельможность желает заключить союз с погаными, - говорил он, но ведь они захватят в свою власть не одну Польшу, а и Русь. Что же тогда будет с православной верой и русскими церквами? Король готов исполнить всякие ваши требования, увеличьте казацкое войско, как желаете, и если пан гетман так уж желает воевать, пусть он ведет свое войско на неверных, а не христиан. Король за это осыплет своими милостями...
- Что тут толковать, - отвечал Хмельницкий. - Было время, когда вы могли торговаться со мной и ставить условия: и после Желтых вод, и после Корсуна, и после Пилявиц, и под Замостьем, а теперь уже поздно. Я хочу высвободить из неволи русский народ. Теперь у меня своих триста тысяч да вся орда ждет моих приказаний, да Тугай-бей со мной, брат мой, душа моя, он все сделает для меня. Великая моя приязнь к нему и никто ее не разорвет. Ни на татар, ни на турок не подниму я сабли. Будет с меня и Украины, Подолии и Волыни!
Гетман пришел в такое волнение, что вскакивал с места, топал ногами, хватал себя за волосы. Паны комисары обомлели и не решались сказать ни слова, тем более, что полковники накинулись на них тоже с упреками и смеялись, что они уже не те ляхи, что били немцев и турок. От имени татар они обмерли от страха и побежали, бросив свой лагерь. Паны не знали, что им делать. Хмельницкий нарочно на их глазах отпустил с большими почестями московского посла, а их не велел пускать к себе. Целые сутки послы просидели в своих квартирах, как пленники, слыша под окнами ругань черни и ожидая, что вот-вот поведут их рубить им головы. Один из комисаров, пан Мястковский предложил свои услуги: он был когда-то знаком с Выговским и теперь рассчитывал на его содействие.
- Добро пожаловать, пан Андрей, - любезно встретил его писарь. - Чем могу вам служить?
- Пан Иван, кажется, в милости у гетмана. Он, конечно, не откажется выхлопотать нам более приличный прием. Он согласится, что с королевскими послами нельзя поступать так, как обращаются с нами. Нас держать, как пленников.
Выговский пожал плечами.
- Что делать, пан Андрей? Что делать? У гетмана крайне неровный характер. Подождите немного, не спешите, не гневите его.
- Но, может быть пан Андрей замолвит за нас слово.
- Хорошо, - отвечал выговский, - я сделаю все, что могу.
Пан Андрей откланялся. Через несколько часов комисаров допустили к гетману. Гетман вручил им написанные условия. Пан Кисель быстро пробежал бумагу и молча, пожимая плечами, передал ее товарищам. Все они читали и, недоумевая, смотрели друг на друга, а гетман, заложив руки за пояс, стоял у своего стола и с усмешкой посматривал то на одного, то на другого.
Это были невозможные для поляков условия. Гетман требовал совершенного уничтожения унии, чтобы после примаса митрополит киевский имел первое место в сенате; чтобы все воеводы и каштеляны на Руси были православные; чтобы войску запорожскому были оставлены все его вольности, гетман казацкий подчинялся бы только королю; все жиды были бы изгнаны из Украины; Иеремия Вишневецкий никогда бы не назначался коронным гетманом.
Воевода Кисель еще раз перечитал грамоту и спросил гетмана:
- Какое же число регистрового войска желает пан гетман? Здесь этого не сказано.
- А зачем говорить? Их будет столько, сколько захочу: сто тысяч, так сто тысяч, а то и больше.
Паны комисары видели, что они ничего не добьются от казака; они решили, по крайней мере, выпросить пленных.
Богдан и слышать ничего не хотел.
- Что завоевано, то завоевано! - резко остановил он просьбы панов. Об этом и думать нечего.
Как его ни упрашивали, он стоял на своем. Попробовали было комисары предложить ему иные условия, но он ни слова ни говоря, взял перо, обмакнул в чернила и накрест перечеркнул эти условия.
Пан Кисель попытался убедить сурового гетмана и в длинной речи осыпал его упреками, побуждая его бросить союз с неверными, не пренебрегать милостью короля: он может обратить на него и гнев свой; не губить православную веру, пощадить кровь невинных, так как она может пасть на его же голову. Кисель говорил с увлечением, голос его дрожал и гетман совсем был тронут; на глазах у него показались слезы.
- Нельзя мне удержаться от меча, нельзя возвратиться в неволю! говорил он. - Лучше сложить свою голову. Знаю, боевое счастье изменчиво: сегодня победы, завтра поражения, но дело наше правое... Мы чтим короля, как государя, а шляхту и панов ненавидим и никогда их друзьями не будем. Если не утвердят условий, будем биться насмерть, так и скажите королю. Кроме написанных мною условий, ничего другого не будет.
Комисары вышли от гетмана с поникшими головами.
- Что же нам делать? - говорил пан Мясковский. - Неужели, так и уехать, не выручив своих товарищей?
Выговский отвел его в сторону и вполголоса проговорил:
- Советую послам обратиться к полковнику Чорноте. Его мнение гетман уважает. Если панам удастся склонить его на свою сторону, их дело выиграно. Между прочим, могу панам послам сообщить, - прибавил он, понизив голос, - пан полковник и сам мечтал в былые времена о гетманской булаве. Может быть послам и удастся поймать его на эту удочку.
Мястковский передал слышанное своим товарищам и они отправились к Чорноте. Полковник жил совсем по-казацки, в небольшой хате, просто убранной, на стенах висело оружие, а кругом стояли деревянные лавки. На них стлался тулуп, а другой тулуп клался под голову.
Паны застали Чорноту лежащим на лавке и едва его добудились. Увидев нежданных гостей, он спустил ноги, сел и угрюмо взглянул на них.
- Пан обозный нездоров? - спросил его Кисель.
- Нездоров, - угрюмо проворчал Чорнота. - Много горилки вчера выпил с гетманом, мне за ним не угоняться, он пить горазд. За каким делом ко мне пожаловали, панове? - прибавил он искоса поглядывая на гостей.
Паны изложили ему свою просьбу.
Чорнота мрачно слушал их, видимо, не совсем понимая, в чем дело.
- Чего же от меня хотят паны? - спросил он наконец.
- Пан гетман уважает пана полковника. Если ваша милость захочет, то он ради вас отпустит пленников.
Чорнота даже привскочил с лавки.
- Это, чтобы я-то посоветовал ему выпустить пташек на волю? Да никогда этого не было и быть не может. Счастье ваше, что я сегодня нездоров, а то и вам бы целым не уйти отсюда.
Паны комисары невольно попятились к двери. Пан воевода сделал знак, чтобы они удалились, а сам, оставшись наедине с Чорнотой, повел разговор в ином тоне.
- Мне нравится прямой и откровенный характер пана полковника, сказал он, подсаживаясь к казаку, - на его месте, может быть, и я отвечал бы так же. Но, ведь, согласитесь, в этой борьбе и сам гетман далеко не прав. Он много хитрит, то склоняется на сторону панов, то поддерживает казаков... Если бы он действовал так же откровенно, как пан, с ним бы легче было сговориться...
Чорнота в упор смотрел на пана Адама и молчал, видимо, соображая, куда тот клонит речь.
- Я должен сказать по совести, что его величество король, крайне недоволен гетманом. Он не прочь был бы сместить его и заменить человеком, более надежным... Не можете ли, пан, мне указать такого между доблестными панами воинами окружающими гетмана...
- Не знаю никого, кто бы мог заменить нашего батька, - угрюмо отвечал Чорнота, выколачивая пепел из трубки.
- Ну, так я буду говорить откровенно с паном полковником, - продолжал Кисель, помолчав. - По моему мнению, пан полковник самый доблестный из всех казаков, каких мне случалось встречать. Что бы сказал пан полковник, если бы король предложил ему гетманскую булаву?
Чорнота с секунду молча смотрел на пана воеводу, как-будто не сразу поняв, в чем дело. Потом вдруг вскочил с места и, схватив саблю, висевшую над головой, махая ей, прокричал:
- Убирайся, вражий сын, отсюда, пока цел, я тебя научу подбивать честного казака на подлости... и будь рад, что ты старик, так и быть, ни слова не скажу гетману...
Кисель поспешил поскорей уйти. Когда он вышел в сени, ему показалось, что мелькнула чья-то тень. Был ли то дежурный казак, отворивший двери или кто другой, в темноте он не мог разобрать. Возвратившись домой, он рассказал своим товарищам все происшедшее и они пришли в полное отчаяние.
- Теперь уж нам, наверное, несдобровать, - говорили они, - Чорнота обо всем расскажет гетману.
Страх их еще больше усилился, когда вечером испуганные слуги прибежали им сказать, что нескольких хлопов из свиты Киселя схватили и утопили в Днепре.
- Что же они сделали? - спросил Кисель.
- Ничего не сделали. Кто-то рассказал черни, что пан воевода хочет извести Богдана и посадить на его место Чорноту, а хлопы стали заступаться за пана, вот их и утопили.
- Кто же это рассказывал? - допытывался Кисель.
- Говорят какой-то казак, джура Чорноты.
- Ну, быть беде! - вздыхали паны.
На другой день слухи дошли и до Богдана. Он позвал Чорноту и стал расспрашивать. Чорнота начал с того, что ругнул его:
