Александр Путятин - Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.
Похоже, Лжедмитрий уступил ей только для виду. Отказавшись от публичной инсценировки, он тайком от всех осуществил первую часть проекта. Верные слуги выбросили тело из собора и закопали во рву, не поставив даже простого креста. Теперь задумаемся на миг: а могла ли в этом случае комиссия так быстро найти захороненные втайне кости? Думаю, вряд ли. Скорее можно предположить, что царские посланцы извлекли из рва другой, более или менее подходящий труп. Но в этом случае в комиссии обязательно появился бы кто-то несогласный. И тогда Василий Шуйский должен был его нейтрализовать… Например, обвинить в заговоре.
Добавив в дело о подметных письмах «угличский фактор», мы легко поймем, почему подозрения пали именно на Романова, в то время как в Москве еще находились Мнишеки, кровно заинтересованные в появлении подобных листов. Если вспомнить, что многие из «прелестных» грамот оказались прибиты к воротам боярских дворов, сам собой напрашивается вопрос: а не сами ли Шуйские их писали? Потому что царь Василий выиграл от появления «воровских» листов трижды: убрал с должности ставшего неугодным Филарета, получил моральное право короноваться без участия «изменника-патриарха» и отвлек внимание народа от разговоров на тему: «Зачем злые бояре убили доброго царя?» Кстати сказать, эти толки уже однажды, 25 мая, вылились в крупные волнения.
Предположения о причинах отставки Филарета косвенно подтверждаются дальнейшими событиями. 1 июня 1606 года, еще до того, как комиссия вернулась из Углича, Василий Шуйский венчался на царство. Обряд совершал новгородский митрополит Исидор. В иерархии Русской церкви он был вторым по значению лицом после патриарха. Приветственная речь митрополита звучала вполне обычно: «Ныне тобой, богоизбранный государь, благочестие обновляется, и православная христианская вера просвещается, и святые божий церкви от еретических соблазн освобождаются. И великий царский престол приемлет тобою украшение благочестия»{106}. Однако в числе тех, кто на следующий день встречал вместе с Шуйским «мощи истинного Дмитрия», Исидор не упоминается. Пост патриарха, кстати, он тоже не получил.
Таким образом, признанные лидеры церкви не играли никакой роли при обретении нового святого. Встречать за городом «мощи истинного сына Грозного» отправился сам царь Василий с боярами и внушительной толпой москвичей. Мария Нагая, увидев то, что доставили из Углича, лишилась дара речи. Тогда Шуйский сам возгласил, что привезенное тело и есть мощи истинного Дмитрия. Это не спасло положение. Молчанию матери люди поверили больше, чем восторженным крикам царя. После того как носилки с трупом закрыли, процессия проследовала на Красную площадь. Шуйский надеялся заглушить слухи о самозванце чудесами нового великомученика. Некогда князь Василий клялся, что Дмитрий зарезал себя нечаянно, играя ножичком. Но даже невольный самоубийца не может быть святым, и царь выдвинул новую версию. Когда останки выставили в Архангельском соборе, на трупе лежали свежие орешки, испачканные кровью. Все должны были видеть, что будущий мученик перед смертью играл ими, а не ножичком.
Верные Шуйскому летописцы с восторгом принялись фиксировать чудеса, творившиеся у гроба. В первый день исцеление получили тринадцать больных, во второй — двенадцать. При каждом новом чуде по всему городу били в колокола. Огромные толпы теснились у дверей Архангельского собора. Что характерно, грамоту с описанием чудес Дмитрия Угличского составляла не патриаршая, а царская канцелярия. Однако обретение святого недолго шло по задуманному плану. То ли враги Шуйского озаботились испортить ему игру, то ли друзья недоглядели за входящими… Но через несколько дней один из пришедших за исцелением больных умер прямо у гроба Дмитрия. Толпа в ужасе бежала от дверей собора. Начались толки об обмане, и власти закрыли доступ к гробу царевича. Колокола смолкли.
Таким образом, решить проблему Лжедмитрия «через Углич» Шуйскому не удалось. В стране начались мятежи сторонников погибшего самозванца. Поляки в Москве упорно распространяли слух, что «убитый не царь Дмитрий». Горожане, видевшие мертвое тело, им не поверили. Зато на помещиков Юга России агитация подействовала предсказуемо: «…а черниговцы, и путимцы, и кромичи, и комарици, и вси рязанские городы за царя Василия креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас де царевич Дмитрий Иванович жив»{107}. Однако первую волну кризиса Шуйскому погасить удалось. Поляков во главе с Мнишеками он сослал в Ярославль. Жители мятежного Юга замирились после клятвенных заверений царя, будто самозванец перед смертью объявил «всем людем вслух, что он прямой вор Гришка Отрепьев»{108}.
Казалось, ситуация начала успокаиваться. Но это было лишь затишье перед бурей. Вскоре русские города снова захлестнула волна «прелестных» грамот от самозванца. И что самое страшное: на каждом листе стояла подлинная печать «царя Дмитрия Ивановича». А писаны грамоты были тем же почерком, что и поступавшие до переворота царские указы. Вскоре пришли вести, что в Самборе, в доме у жены Юрия Мнишека, появился человек, выдававший себя за «Дмитрия». Скорее всего, пани Мнишек действовала с согласия мужа и дочери. Юрий и Марина не были стеснены в передвижениях по Ярославлю и могли тайно переписываться с родней.
По версии Р.Г. Скрынникова, в Самборе укрылись два давних сторонника Лжедмитрия, Михаил Молчанов и Богдан Ступов.
В день переворота они бежали из Москвы, истребовав лошадей в царских конюшнях. А для того чтобы не нарваться на отказ, находчивые беглецы распоряжались там «от имени императора Дмитрия»{109}. Молчанов был по описанию немного похож на убитого самозванца, а Ступов при Лжедмитрии исполнял роль секретаря и печатника, иными словами, он еще с Путивля писал за своего господина грамоты, а в Москве еще и ставил на них малую царскую печать, которую носил «на вороту». Вдвоем они успешно играли роль «чудесно спасшегося Дмитрия». Молчанова, одетого в пышные царские одежды, пани Мнишек демонстрировала специально отобранной публике. А Ступов занимался давно привычным делом: сочинял царские грамоты и ставил на них печати. Так начался второй этап русской Смуты, который многие историки называют «самозванщиной без самозванца».
В Польше к этому времени назрел рокош. Собравшись на съезд, противники короля ждали, что «Дмитрий» приедет из Самбора, чтобы возглавить армию. Вождь мятежников Зебжидовский был родственником Мнишека, а среди рокошан имелось много ветеранов московского похода. Естественно, самборская интрига не могла пройти мимо внимания Сигизмунда III. Но вот что странно: король даже не пытался разоблачить мошенников. Более того, его послы в это время настойчиво требовали отпустить из плена Мнишеков, угрожая Шуйскому войной. Похоже, у короля была четкая договоренность с исполнителями интриги. А образ «Дмитрия» они использовали одновременно в двух направлениях: на благо Сигизмунду III и во вред его московским соседям.
Мятежная шляхта не дождалась «царя» и отложила рокош до следующего года. А в это время наряженный «Дмитрием» Молчанов инструктировал в Самборе «большого воеводу» Ивана Болотникова. Выбор инициаторов интриги легко объясним. Последние несколько лет атаман Болотников провел в турецком плену. Лжедмитрия I он в глаза не видел, а потому легко поверил Молчанову. «Царь» снабдил «воеводу» письмом к служившему в Путивле князю Григорию Шаховскому. «Дмитрий» заверил Болотникова, что у Шаховского он получит и деньги на войну, и армию под начало. Так и вышло. Стоило атаману появиться в России, как «…князь Григорей Шеховской измени царю Василью со всем Путимлем и сказа путимцем, что царь Дмитрей жив есть, а живет в прикрыте…»{110} Мятежная армия возродилась в считаные дни. Но и Шуйскому не пришлось долго собирать войска. Под Москвой стояли полки для войны против турок. О численности войск точные сведения найти трудно. По данным историков, у Шуйского было от 30 до 50 тысяч человек. Мятежников сосчитать еще сложнее. Известно, что Болотников получил в Путивле от Шаховского отряд в 12 тысяч человек, но к нему еще приходили пополнения. Второе войско повстанцев возглавил Истома Пашков. Основу его армии составили полки, собранные до переворота в окрестностях Ельца. Первые бои закончились в пользу Шуйского. Сначала его главный воевода князь Иван Воротынский разбил под стенами Ельца войска Пашкова, а затем Михаил Нагой нанес поражение у Кром полкам Болотникова. Однако закрепить победу царской армии не удалось. Дворянская конница легко выигрывала полевые сражения, но взять «воровские крепости» не могла.
Армия Годуновых полностью разложилась после двухмесячной осады Кром. Ее судьбу во многом повторили войска Юрия Трубецкого и стоявшие под Ельцом полки Ивана Воротынского. Сформировав новую армию, Болотников повел наступление на Кромы. Вскоре его войскам удалось пробиться в крепость. Трубецкой снял осаду и спешно отвел полки к Орлу. Теснимый Пашковым Воротынский отступил из-под Ельца в Тулу. Однако гарнизоны обеих крепостей уже перешли на сторону «Дмитрия». Падение Орла и Тулы открыло мятежникам путь на Москву.
