Лоуренс Рис - Освенцим: Нацисты и «окончательное решение еврейского вопроса»
К весне 1943 года для таких людей как Гиммлер стало очевидно, что Освенцим – единственное сооружение в нацистской империи, способное удовлетворить обе задачи сразу: использование труда заключенных и их уничтожение. Таким образом, крематории и газовые камеры Биркенау стали центром огромного полупромышленного комплекса. Здесь отобранных евреев сначала отправляли работать в один из многочисленных небольших лагерей неподалеку, а затем, когда их считали непригодными к работе после нескольких месяцев ужасного обращения, их перевозили в зону уничтожения Освенцима-Биркенау, которая находилась в нескольких километрах от рабочих лагерей.
И в идеологическом, и в практическом смысле Освенцим прекрасно соответствовал планам Гиммлера. Требовалась гибкость внутри системы – в зависимости от потребности в рабочей силе стандарты «годности к работе» можно было изменять. Еще более важным в свете событий в Варшаве было понимание того, что СС могли ужесточить меры безопасности в пределах комплекса Освенцим, что было невозможно внутри гетто.
Со временем вокруг Освенцима функционировало уже 28 под-лагерей4, которые располагались возле различных промышленных объектов по всей Верхней Силезии: от цементного завода в Голешуве до оружейного в Айнтрахтхютте, от электростанции Верхней Силезии до гигантского лагеря в Моновице, построенного, чтобы обслуживать химическое предприятие по производству искусственного каучука компании I. G. Farben. Около 10 тысяч заключенных Освенцима (включая итальянского ученого и писателя Примо Леви, который после войны попытается в своих книгах осмыслить причины жестокости нацистского режима) поместили в Мановиц. К 1944 году более 40 тысяч узников5 трудились, как рабы, на различных промышленных предприятиях по всей Верхней Силезии. Приблизительно подсчитано, что Освенцим приносил нацистскому государству около 30 миллионов марок6 чистого дохода, продавая этот принудительный труд частным концернам.
Условия в этих лагерях-филиалах бывали такими же жуткими, как и в Освенциме, главном лагере Освенцима-Биркенау. Самой дурной славой пользовался Фюрстенгрубе, построенный возле угольной шахты, и именно туда был отправлен в начале осени 1943 года Беньямин Якобс7. Обычно это было равносильно смертельному приговору. Продолжительность жизни в угольных шахтах вокруг Освенцима могла измеряться неделями. Но у Якобса была профессия, которая спасла его: он некоторое время учился на дантиста. И его опыт демонстрирует уровень цинизма, которого нацисты достигли в своем стремлении использовать евреев до и даже после смерти.
Благодаря своим познаниям в стоматологии, он начал лечить зубы сначала заключенным, а затем и нацистам, охранявшим лагерь. «Я лечил эсэсовцев и начальство концлагеря, докторов и так далее, и они мне помогали: когда им нужен был зубной врач, они бывали весьма любезны. Обычно приносили мне немного хлеба или водки, и просто оставляли. Не давали лично в руки, но вроде как «случайно» забывали на стуле: так мне доставалось больше еды… Я чувствовал, что ко мне они относились лучше, чем к прочим. Я очень гордился этим: более выгодным положением, особым отношением». «Единственный раз» Беньямин Якобс «пожалел» о своей роли дантиста в лагере: когда ему приказали извлекать золотые зубы у мертвых заключенных. Его завели в комнату, где лежали трупы узников, застреленных на работе или умерших в шахтах. Зрелище показалось ему «диким»: он «увидел такое», во что «просто невозможно поверить». Ему приходилось становиться на колени возле тел и «при помощи инструмента» разжимать им челюсти. При этом раздавался «щелкающий звук». Открыв рот мертвецу, Якобс выдергивал у него золотые зубы: «Да, тут нечем гордиться. Но в то время я не испытывал сильных эмоций. Я хотел выжить. Даже если жизнь превращается в кошмар, все равно за нее держишься».
Золото из ртов умерших рабочих расплавляли, чтобы после использовать для модных украшений: яркий пример нацистской концепции всего комплекса Освенцима. Ничего из того, что принадлежало заключенным – неважно, насколько интимным это было – не должно было пропасть. Подобное практиковалось и в главном лагере Освенцима, и в сортировочной зоне Освенцима-Биркенау, известной как «Канада». Линде Бредер8 было 19 лет, когда в 1943 году она начала работать в «Канаде» в главном лагере. В Освенцим она прибыла за год до этого, с одним из первых женских транспортов из Словакии. После первого периода тяжелой работы в трудовой команде на полях, ее отобрали для сравнительно легкой работы – сортировки вещей, отобранных у прибывающих заключенных: «Фактически, работа в “Канаде” спасла мне жизнь, потому что у нас была еда и вода, и мы могли помыться». Работа, которую Линду заставляли выполнять, может быть, была не такой отвратительной, как у Беньямина Якобса, но все-таки по сути похожей: она приносила нацистам максимальную экономическую прибыль от тех, кого они уничтожали. «Вещи убитых складировались в Освенциме. Мы не только складывали одежду, но и обыскивали ее в поисках ценностей. Нужно было осмотреть каждую вещь – нижнее белье, все. И мы находили много бриллиантов, золота, монет, долларов – иностранную валюту из всей Европы. Когда мы что-то обнаруживали, то должны были положить это в деревянный ящик посередине барака… Никто больше не знал обо всех этих ценностях и вещах. Только мы. Шесть сотен девушек, которые там работали».
Политика властей Освенцима – да и всего СС на территории нацистского государства – была однозначной: все ценности, изъятые у новоприбывших, становились собственностью рейха. Но это в теории все просто, на практике же было иначе. Искушение в «Канаде» было непреодолимым, как для заключенных, работавших там, так и для эсэсовцев. В результате процветало воровство: «Мы всегда ухитрялись стащить какие-нибудь вещи, – говорит Линда Бредер. – Тащили туфли, панталоны, белье – все это мы раздавали, потому что нам эти вещи были не нужны». А когда Бредер и другие, работавшие в «Канаде», обнаруживали еду, спрятанную между вещами, им удавалось съесть что-нибудь посущественнее пайка остальных узников Освенцима. «Да, мы съедали те продукты. И это нас спасало. Даже животные поедают друг друга, когда голодны… Мы хотели жить. Выжить. Ну, не выбрасывать же было еду? Мы никого не убивали. Мы только съедали чужие припасы. Их хозяева к тому времени уже были мертвы… Еда, вода и сон – вот все, что могло нас заботить. Все это было у нас в «Канаде».
Но неудивительно, что никто иной как отдельные члены СС получали наибольшую личную выгоду в «Канаде». «Немцы, вот кто копил богатства, – говорит Линда Бредер. – Смерть – единственное, что они оставляли нам… Все они [эсэсовцы], бывало, воровали. Они часто наведывались сюда: не было другого подобного места, где можно было достать все, что угодно». Рудольф Хесс признавал, что «ценные вещи, поступавшие от евреев, порождали неизбежные трудности для самого лагеря», потому что эсэсовцы, служившие у него, «не всегда были достаточно сильны, чтобы противостоять искушению такой легкой доступности ценностей»9. Оскар Гренинг подтверждает точку зрения своего коменданта: «Была опасность [кражи], потому что, когда огромное количество вещей свалено в кучу, легко украсть что-нибудь и нажиться: и это было совершенно обычным делом в Освенциме». Как сотрудник экономического отдела он отдавал себе отчет в том, что «многие люди соприкасались» с ценностями, пока они перемещались по цепочке, которая вела от багажа, сложенного на «пандусе», через сортировочные бараки «Канады» к деревянным ящикам, заполненным ценностями, в его конторе: «И многие из этих вещей явно уходили по каналам, которые для этого не предназначались».
Гренинг подтверждает удивительный факт: эсэсовский надзор в Освенциме был «на самом деле очень небрежным». Он сам соглашается, что погряз в моральном разложении и активно участвовал в кражах, распространенных среди эсэсовцев лагеря: воровал наличные, к которым имел доступ, для приобретения вещей на процветающем черном рынке Освенцима. Например, устав от необходимости постоянно получать револьвер на лагерном складе, а затем возвращать его туда в конце смены, он обратился к «людям со связями» с просьбой: «Дорогой друг, мне нужен револьвер с патронами». Поскольку Гренинг, благодаря его службе, связанной с подсчетом и сортировкой изъятых денег, был известен как «Король долларов», то оплата в 30 долларов была быстро согласована. Для Гренинга было проще простого украсть данную сумму из тех денег, которые каждый день проходили через его руки. Итак, он отдал украденные 30 долларов и получил собственный револьвер.
Каждую неделю на территории Освенцима заключались тысячи подобных нелегальных сделок. В лагерь стекалось столько богатств, а контроль был настолько слабым, и возникало столько возможностей что-то украсть, что трудно представить, чтобы кто-либо из эсэсовцев не был вовлечен в подобное преступление. От рядового эсэсовца, которому хотелось раздобыть новый радиоприемник, до офицера СС, который торговал украденными драгоценностями: разложение в лагере стало повальным.
