Розалин Майлз - Я, Елизавета
Однако я не забывала, что он – король. Когда пришел приказ удалиться, я задержалась на пороге его опочивальни и не вошла и не села до тех пор, пока он сам не позвал. Слуги суетились вокруг со свечами, засахаренными фруктами, вином и прочими радостями жизни, пока он не отпустил их и не приказал оставить нас одних. Теперь мы снова могли быть братом и сестрой и я могла ему рассказать, что у меня на сердце.
Выражение его лица изменилось, очевидно, ему тоже хотелось многим со мной поделиться.
– Елизавета, – начал он.
Я подалась вперед, готовая внимательно слушать.
– Скажите, мадам, каково, по-вашему, сегодня в Англии положение нашей веры?
Нашей веры?
Эдуард, братик мой, я хотела услышать, каково пришлось тебе, как ты пережил этот переход власти от одного герцога к другому, было ли тебе страшно во время того безумного полночного бегства, к которому тебя вынудил лорд-протектор?
– Сэр, живя затворницей в Хэтфилде, я не могла ничего узнать о положении нашей веры. Он кивнул.
– А мне от этого никуда не деться. Мой дядя, бывший лорд-протектор, – О, как холодно он о нем, говорит! – взбаламутил людей, навязывая им новые обряды. Его называли «антихристом», кое-где были даже беспорядки…
– Новые обряды? Разве мы не можем отправлять наши обряды так, как завещал нам отец? Его глаза сверкнули:
– Ни в коем случае! Нужны реформы! Но они должны пройти повсюду и опираться на силу. Всякое сопротивление будет подавляться.
Что тут можно было сказать? Я не находила слов. Но, как все ослепленные собственными суждениями, он принял мое молчание за согласие.
– Я вижу, Елизавета, что в этом вопросе ты со мною заодно. Я понял это по-твоему наряду и скромным манерам. Чистота – вот чего требует от нас наша вера, и эта чистота у тебя в душе.
В моей душе? Знал бы он, как она была запятнана грехом! Я покраснела, что он, без сомнения, принял за верный признак невинности.
– Теперь я вижу, что все слухи о бесчестье, на которое тебя склонил брат бывшего лорда-протектора, мой покойный дядя лорд Садли, – вздор.
Как спокойно он говорит «бывший тот-то», «покойный тот-то». Куда подевался тот Эдуард, которого я знала, – счастливый, улыбчивый мальчик?
Он помолчал немного, глядя на огонь, а затем продолжил свою речь:
– Я слыхал, что нашу кузину Джейн отличает та же добродетельность, та же чистота. Ее рвение в вере может служить образцом для всех приверженцев новой религии – новой волны верных протестантов, которые разгромят и уничтожат последние следы гнусного папизма!
Я не могла говорить.
Он обратил ко мне белые от исступленной веры глаза:
– Как, по-твоему, Елизавета, могу я на ней жениться?
Жениться на Джейн Грей? Я думала, этот план умер вместе с милордом. Его слова застали меня врасплох. Я с трудом обрела дар речи.
– Она вам нравится?
– Нравится?
Похоже, эта мысль ему и в голову не приходила.
– В ее пользу говорит очень многое. В ее жилах течет королевская кровь, кровь нашей династии. Покойный протектор из-за своей недальновидности упустил Марию, королеву Шотландскую, которая была обещана мне в жены. Ее послали во Францию, чтобы заключить союз с нашими католическими врагами. И в отличие от нее Джейн одной с нами веры, истинной веры. И этой вере угрожает опасность!
– Что, здесь, в Англии?
Он выпрямился и в ярости забарабанил по гнутой дубовой ручке тяжелого кресла.
– Да, здесь, в Англии, при нашем дворе!
– От кого же исходит угроза? Но, задав вопрос, я уже знала ответ.
– От мадам Марии. Тебе это известно?
– Прошу вас, расскажите, сэр.
– Наша сестрица Мария – первая леди королевства, пока я не женюсь. Хороший же пример подает она всем нашим людям. – Его лицо горело гневом. – Во всех ее владениях служба идет по католическому обряду, она дает приют священникам и укрывает тех, кто отказывается присутствовать на богослужениях по новому обряду, она изо всех сил подстрекает к расколу и неповиновению. Милорды из совета приказали ей явиться и ответить на эти обвинения. Мы встречаемся с ней завтра. И я вырву эту ересь с корнем во имя Божия силой его десницы! – Он повернулся ко мне и на мгновение снова превратился в мальчика. – Ты там будешь, Елизавета? Я хочу, чтобы ты пришла.
Всю ту ночь я проплакала в подушку, не находя утешения. Что же произошло? Кто превратил ласкового ребенка в этого фанатика, разговаривающего трескучими фразами? Он был игрушкой в руках Сомерсета, может, это и есть воспитание черного лорда? Или одинокий, способный мальчик, лишенный материнской любви, просто находил утешение в суровой дисциплине веры? Я не знала. Но теперь мне были известны его мысли. И я ясно видела, что, передав власть в руки Эдуарда, лорд Нортемберленд откупорил бутылку, таящую в себе страшную силу.
На следующий день мои опасения подтвердились. Час обеда еще не подошел, а паж стоял у моих дверей:
– Король велел передать вашему высочеству, что леди Мария уже здесь. Король и совет дадут ей аудиенцию после полудня. Не желает ли ваше высочество присутствовать при этом?
Мое высочество всеми силами желало бы этого избежать. Мне не хотелось быть знаменосцем новой религии и примером протестантского аскетизма. Поэтому я оделась в светло-голубое платье – цвет девы Марии и чистоты, но не того тусклого оттенка, что предпочитают самые рьяные приверженцы новой веры.
В королевской приемной я застала короля и лордов совета, одни были мне незнакомы, лица других я уже видела раньше. Здесь был Ризли, который изрядно посодействовал падению милорда Серрея. Теперь он стал графом Саутгемптоном, но лицо его по-прежнему было мрачно и сердито. Еще одна хмурая физиономия тоже была мне знакома – Генри Грей, граф Дорсет, отец Джейн и Кэтрин; он разговаривал с приветливым маркизом Нортхэмптоном, братом покойной королевы Екатерины. Большинство остальных также занимали свои посты еще во времена моего отца.
Первым среди них был новый герцог Нортемберленд и вместе с ним его сыновья. Ближе всего к нему стояли Джон и Эмброуз, старшие братья Робина, а затем сам Робин и младшие – Гилдфорд и Генри. Робин выглядел бледным, похоже, первая роль, которую теперь играл при дворе его отец, давалась ему нелегко.
Однако то тут, то там видны были признаки перемен, о которых говорил Робин. У шпалер молча стоял угрюмый, темноволосый мужчина средних лет и рядом с ним его паж. Я помнила его как герцога Норфолка, как Говарда и, следовательно, моего родственника: он был дядей моей матери. После ее падения лорд Говард благоразумно убрался в свои владения и много лет не показывался при дворе. Должно быть, поэтому он сейчас на свободе и в чести, в то время как старый герцог до сих пор томится в Тауэре! Одного взгляда на пажа, стоящего рядом с ним, мне хватило, чтобы понять: лорд Говард не отрекается от своих родственных уз. Хоть мальчик был еще мал, но светлые глаза навыкате, длинный нос и тяжелый подбородок ясно выдавали в нем Норфолка. Родственник старого герцога, он должен приходиться ему внуком и, следовательно, сыном моему погибшему лорду Серрею.
Призраки не давали мне покоя. Как они танцевали на моей могиле!
Я вся дрожала. Почему не пришла Мария? Приемная наполнилась тревожным ожиданием – лорды начали перешептываться. Мой брат сидел на троне неподвижно, как статуя, и его длинное бледное лицо казалось мраморным. Унылый дождь со снегом, барабанивший по оконному стеклу, выматывал нам нервы. Мы ждали. Где же Мария? Она не могла не прийти по приказу короля.
Наконец она появилась.
– Дорогу принцессе Марии!
После Робина, после Эдуарда мне казалась, я готова к любым переменам в ней. Я знала, что она будет ниже меня, в мои шестнадцать, и даже Эдуарда, хотя ему только одиннадцать. Но пока мы росли, она, похоже, становилась меньше и выглядела ребенком, недомерком, как Джейн. Но как она постарела! В тридцать три она была уже старуха. Ее лицо сморщилось… Зубы, что ли, у нее выпали? Ее кожа огрубела и пожелтела, приняв грязно-коричневый оттенок, морщины стали глубже, складка между нахмуренных бровей пролегла, как шрам.
Слепо и жалко щурясь по сторонам, она меня не заметила. Страдальческое выражение ее лица поразило меня в самое сердце. Но ей не суждено было найти здесь сочувствия. Последовавшая сцена была короткой и жестокой.
– Король, мой повелитель, приказал мне спросить у вас, миледи: признаете ли вы власть нашей церкви?..
– И отрекусь от своей веры? – воскликнула она своим низким, как у мужчины, голосом. – Никогда! И вы, милорд, меня не заставите! – Затем, повернувшись к королю, она спросила с горькой обидой:
– Это сделали по вашей воле, сэр? Вы знали, что они творят от вашего имени?
Уставившись на нее, как будто перед ним была Медуза Горгона, Эдуард поднялся на ноги.
– Если вы намерены исповедовать свою собственную религию и отвергать нашу, то вы совершаете смертельную ошибку! – истерически взвизгнул он. – Вы убедитесь, что наши законы нарушать нельзя. Я предупредил вас!
