Джон Мэн - Чингисхан
Среди посетителей, приходивших к Цянчуню, был китай ский астроном. Поскольку астрономия и астрология были двумя сторонами одной монеты, они сравнивали свои за-
228
метки и тщательно рассчитали время полного затмения, ко торое путешественники наблюдали близ Авраги. На Керуле- не луна закрыла солнце полностью, далее к югу на 70 про центов, в Самарканде, - на 60 процентов. «Получилось, будто кто-то свечу прикрыл веером, — заключил Учитель. — В непосредственной тени веера света не было, но чем даль ше в сторону, тем сильнее становился свет».
Наступила весна. Мост привели в порядок, бандитов разо гнали. Чу Цзай прибыл, чтобы сопроводить Учителя к хану. Наступил ли нужный момент? Цянчунь не был в этом уверен. Чингис находился за 500 километров к югу, в глубоко засы панных снегами горах Гиндукуша. Учитель слышал, что юж нее Амударьи нет овощей. Он подождет, пока не удастся на ладить его питание, против такого решения никто из его спутников не возражал. Нежели чем месить афганский снег, лучше задержаться еще на несколько недель, тем более в компании восхитительного Чу Цзая, наслаждаясь весной в Самарканде, обмениваясь стихами, беседуя с астрономами и астрологами, восхищаясь цветущим миндалем, террасами, озерами, пагодами, садами, огородами и лесами, где можно познавать таинства Дао, отдыхать на мягкой траве, запивая разговор вином.
Но вот настал момент, когда уже не было места проволоч кам. Прибыло письмо от хана. «Учитель! Вы, не жалея себя, ехали ко мне через горы и реки от самой Страны восходяще го солнца. Теперь я направляюсь домой, и мне не терпится услышать ваши поучения».
Прошедшие два года еще больше укрепили в нем желание познать тайны не только долгой жизни, но и подлинной вла сти, той власти, которая проистекает из религиозных убеж дений. Он видел, как бились многие хорезмийцы, не за своих вождей, не просто за сохранение своих богатств, а за свою религию. Он с благоговением взирал на величественный минарет Кальян в Бухаре, на мечети, которые украшают вся кий мусульманский город, и (почти наверняка, потому что
229
ДЖОН МйН
ЧИНГИСХАН
проезжал совсем близко) на двух Будд из песчаника, высотой 40 и 50 метров, которые смотрели на мир из своих ниш, вырубленных в утесах Бамьяна, что к северо-востоку от Кабула, пока их в 2001 году не взорвали талибы (есть планы восстановить эти статуи). Любой вождь, обладающий даром воображения, пожелал бы пользоваться теми преданностью и уважением, которые стоят за такими творениями.
Учителю предстояло еще одно нелегкое путешествие — на юг через Железные ворота, ущелье Бузгала, игольное уш ко между бездонными пропастями, настолько узкое, что когда-то его перегораживали двойными дверями. Дорога шла над Амударьей в том месте, где теперь проходит граница Уз бекистана, и поднималась в горы Северного Афганистана, где, по словам гонца, «снег такой глубокий, что когда я ткнул своим кнутом, то не нащупал дна». Но снег таял, и Бурчи ждал с эскортом из 1000 воинов, чтобы провести Учителя на юг через Бамьян и Парван (сегодня Чарикар, главный город провинции Парван находится в 80 километрах от Кабула).
На второй неделе мая, когда солнце раннего лета начина ет согревать афганские нагорья, Учитель и хан наконец встретились и начали беседовать через переводчика. Эти два старых человека были почти ровней, каждый отличился в своей области, каждый признавал в другом тяжелым трудом заработанный авторитет. После краткого обмена любезно стями - Чингис выразил восхищение, что такой человек, от казав другому императору, отправился за 10 000 ли, чтобы повидаться с ним; Учитель, смиренный горный отшельник, ответил, что их встреча предначертана Небесами, — Чингис взял быка за рога:
— Учитель, какое лекарство долгой жизни ты привез мне из далеких краев?
Учитель не растерялся.
— У меня есть средство для защиты жизни, — промолвил он, — но нет эликсира, который продлил бы ее.
Чингис любил открытый разговор и проглотил разочаро вание. Поставили юрты, у гостя спросили, как его величать
(Отец? Учитель? Мастер? Чингис остановился на Бессмерт ном Святом). Теперь о главной цели путешествия, как она представлялась Чу Цзаем и самим Учителем. Бессмертный Святой, которому было теперь 73 года, наставит правителя сердца Азии (чей возраст был 62 года) на том, что такое пра вильная жизнь и правильное правление. Но эти области еще не полностью усмирены. Чингису все еще приходится зани маться усмирением бандитов в горах, на это уйдет еще с месяц. Учитель сказал, что в таком случае было бы лучше вер нуться в Самарканд. Не будет ли это утомительным? - забес покоился Чингис. О нет, на путешествие туда и обратно уходит всего лишь три недели, это пустяк по сравнению с пройденными 10 000 ли.
Вернувшись в Самарканд, Учитель жил с известным ком фортом, скрашивавшим летнюю жару, на веранде его обду вал легкий ветерок, он купался в прохладных водах озера, питался баклажанами и дынями, таких сладких не найти в Китае, они росли на поле, предоставленном наместником. В сентябре пришло время возвращаться в Афганистан.
Чингис собирался домой и не скрывал, что Цянчунь со своей свитой должен ехать вместе с ним. В дороге между ни ми состоялось несколько бесед, завершившихся рассуждением Цянчуня о том, что такое Дао и что составляет фунда мент всего сущего в Небесах и на Земле. Чингис распорядил ся, чтобы слова Учителя были записаны на монгольском и китайском языках, случилось это 20 ноября 1222 года.
«Большинство людей имеют представление только о ве личии Небес, - объяснял Учитель, переводчиком служил А- хай, наместник Самарканда. — Они не понимают величия Дао. Когда родился первый человек, от него исходило святое сияние и шаг его был легок. Но у него пробудился такой ап петит и такие сильные желания, что тело его отяжелело, а святой свет померк. Жизнь его, смущенная чувственностью и эмоциональными привязанностями, потеряла уравнове шенность. Те, кто изучает Дао, ищут путь к восстановлению равновесия через квиетизм, т. е. стремление к душевному
230
231
ДЖОН МЭН
ч и н Г и ( : х л 11
покою, аскетизм и медитацию. Вот где находят подлинный эликсир, ту символическую комбинацию минералов, которая дает долгую жизнь. Хану следует умерить свои аппетиты, жить без желаний, отказаться от изнеженных вкусов, питаться только свежей и легкой пищей, воздерживаться от вожделе ний. Стоит увидеть соблазн, и очень трудно сдерживать себя. Я бы попросил тебя не забывать об этом. Попробуй с месяц поспать один. Еще лучше, мог бы он добавить, попробуй брать меньше девочек, чтобы «йин-духи», низменные сексу альные позывы, не будоражили беззащитный спящий мозг. Не представляешь, сколько новых сил появится у тебя. Как го ворили древние: «Лекарства, принимаемые тысячу дней, при несут меньше пользы, чем одна ночь без женщины».
На обратном пути Учитель, как всегда, держался особняком, подальше от шума и суеты, которые неизбежно сопро вождают войско в походе. Но уроки продолжались, и хану пришлось выслушивать новые вещи против шерсти. «Забудь про монгольские табу, вроде запрета купаться летом в реках и стирать одежду». Были вещи и поважнее. «Говорят, что из трех тысяч грехов наихудший - плохое обращение со свои ми отцом и матерью. И в этом, я думаю, твои подданные очень виноваты, было бы хорошо, если бы твое величество использовало все свое влияние, чтобы они исправились».
Хану это очень понравилось: «Бессмертный Святой, твои слова безмерно справедливы. Я тоже так считаю». Потом он объявил своим военачальникам и советникам: «Небеса по слали нам этого Бессмертного Святого, чтобы он поведал мне все эти мудрые истины. Запишите их в своих сердцах». (Чего они не сделали - имя Цянчуня ни разу не упоминается в «Тайной истории».)
Теперь Учитель попросил отпустить его обратно в Китай. Он обещал вернуться через три года и, если хочет выполнить обещание, должен теперь отправляться в путь. Всего еще несколько дней, попросил Чингис, потому что скоро приедут мои сыновья. Задержка оказалась не без пользы, так как мудрому старцу удалось дать императору еще один совет.
Во время охоты хан упал, а кабан, за которым он гнался, вместо того чтобы наброситься на него со своими клыками, оста новился как вкопанный. Цянчунь сказал, что это знак, кото рый подают Небеса, чтобы напомнить ему, что всякая жизнь бесценна, в этом случае жизнь кабана. (Видимо, Цянчунь не воспользовался случаем высказаться по поводу миллиона или того больше человеческих существ, которых совсем не давно перебили в этих местах, свидетельства чему нельзя бы ло не видеть, куда ни обратишь взор, возможно такова воля Небес, и Чингис всего лишь их беспомощное орудие.) Так или иначе, годы берут свое. Нужно прекратить охотиться.