Виктор Чернов - Записки социалиста-революционера (Книга 1)
Нам удалось залучить в Тамбов на несколько лекций В. В. Лесевича. В первый раз тамбовская публика слышала с публичной кафедры настоящего, истинного оратора - по истине "оратора Божьей милостью". Мы сами дивились, когда увидели его на трибуне. Человек, который только накануне возбудил в нас опасения за судьбу его лекций, говоря слабым, глухим, носового тембра голосом, вдруг точно преобразился. Он как будто стал и сам выше ростом, и голос его окреп и разливался волнами звуков, поражая богатством вибраций, выразительностью и какой-то особенной силой, с какой он завладевал вниманием, наполняя его без остатка. Первую лекцию он читал о Робинзон Крузо и позднейших робинзонадах. Но уже вступление его - мастерская картина Англии эпохи пробуждения вольнолюбивых принципов - содержала столько сопоставлений и намеков на наше собственное политическое положение, что была целой революцией. Овации оратору были, можно сказать, первой в Тамбове замаскированной политической демонстрацией. За нею последовала лекция о фольклоре: {269} в самой гуще элементарнейших сказок, притч, преданий и легенд оратор открывал в зародышевой форме те же вечные мотивы, которые звучали и в более сложных продуктах массовой народной психологии - мировых религиях. Убедительная сила и мощная изобразительность, присущая сильному лекторскому таланту В. В. Лесевича, покорила даже наших семинарских педагогов и отцов иереев; они все аплодировали лектору, казалось, с неменьшим увлечением, чем восторженная молодежь. И только расходясь с лекции и стряхнув с себя гипноз массового настроения, они опомнились. Я сам слышал мимоходом такой любопытный диалог:
"Нет, вы постойте, - говорила одна черная ряса другой. - Это все великолепно, но ведь если вдуматься, что же это выходит? Чакравартин-то это кто же такой? Ведь ото в чей огород, а? Ведь это же выходит - Христос? Ведь это он с небес низведен на землю? Выходит что родом-то он не от Бога Отца, а от какого-то Чакравартина индусских сказок? А Игни? Сказание об огне небесном, нисходящем на землю при трении двух кусков дерева? Ведь это к чему подводит? Прообраз чудесного рождения Бога от земных родителей. "Света от Света, Бога Истинного от Бога Истинного". Игни - ведь это Агнец. Знаем мы этих Игни. Видим, куда гнет. Нас этим не проведешь".
- Н-да... И это еще заметь же. Боязнь дикаря темноты, пока не был открыт огонь ... Ужас перед темными пещерами, зияющими мраком пропастями ... Отсюда у него понятие о Преисподней, царстве тьмы... князь тьмы... Свет - благо, тьма - зло. Царство света - небо, царство преисподней, царство тьмы ... подземное царство, ад, а между {270} ними арена борьбы зла и добра - земля...
"Трехэтажное строение мира, как естественный продукт дикарской психологии..." Значит, православная церковь дикари, да? И вы еще ему в ладоши хлопали.
- А вы не хлопали? все хлопали... Так говорит так говорит - без масла в душу залезает. Но конец то конец. Замена сказочных героев человечества распинаемых за то, что душу продают за други своя, реальными историческими героями - разными таи Гарибальди и его "красными рубахами"... Как наши то красные возликовали. Ведь это же призыв в революции!
Я передал этот пикантный обмен мнений Лесевичу Он призадумался: "да, я и сам побаиваюсь, не перехватил ли я: могут запретить лекции; пожалуй, лучше было бы ставить меньше точек над "i". Опасения его оправдались; вскоре один наш тайный друг, учитель семинарии Знаменский, - характерный психологический тип героя-раба, вечно дрожащий за себя и свое положение, и все же мучительными усилиями воли побеждающий эту дрожь и пособляющий нам сообщил, что на Лесевича стряпается обстоятельнейший донос. И вскоре ему, действительно, пришлось прекратить свои разъезды и публичные лекции.
Невольно вспоминался Щедринский "Крамольников", у которого последние "щелочки", сквозь которые можно было выглядывать на свет Божий, тщательно замазывал и законопачивал "некто в синем". Но чем реже удавалась политическая контрабанда, вроде той, которую давал Лесевич, тем сильнее было оставляемое ею впечатление. Краткое пребывание Лесевича дало нам очень много. Кроме публичных лекций, мы безжалостно эксплоатировали его для {271} приватных бесед в нашем кружке. Он с увлечением проповедывал нам новое тогда для нас учение эмпириокритицизма, и внимательно - более внимательно, чем они того заслуживали, выслушивал наши возражения: нам смутно казалось, что теория Авенариуса дышит чрезмерной "статичностью", что в ней мало "динамизма". В этом была доля правды, но до какой же степени ощупью мы ее нащупывали. Нужды нет, Лесевич вдумывался в наши возражения так, как будто бы это были компетентные суждения его собратьев по философской мысли, которые надо ценить на вес золота.
Заглядывали к нам и другие посетители. Пронесся слух, что из Сибири едут в Россию носители двух крупных имен из прошлой революционной истории: Войнаральский и Брешковская. Ждали мы их с понятным нетерпением. Увидеть тогда пришлось нам лишь первого. Как сейчас помню вечер у старого народовольца А. Н. Лебедева, который нас познакомил с приезжим. Порфирий Павлович Войнаральский очаровал нас неутолимым горением внутреннего огня, которым было полно все его существо. В нем жила неукротимость вечного бунтаря, бунтаря по всему духовному складу. "Вечным движением", вечным брожением дышали и его речи. "Зде града не имамы, но грядущего взыскуем" это евангельское изречение могло бы быть его жизненным девизом, ибо в нем лучше всего выражался его душевный пафос. Дайте такому человеку все, о чем он мечтает, осуществите полностью весь социализм, ни на минуту не оставаясь отдохнуть на этом этапе, он сейчас же бы мучительно принялся искать чего-то, находящегося за социализмом. Если это что-то есть "анархия", пусть завтра {272} осуществилась бы "по его прошенью, по щучьему веленью" идеальнейшая анархия - он принялся бы искать чего-то высшего за анархией.
Мы чувствовали к нему колоссальное почтение, но смешанное с какой-то тайной жалостью. От нас не ускользнуло, что у Войнаральского "дух был бодр, плоть же немощна", его старое, порядком изношенное по тюремным и каторжным трущобам тело "сдавало" и поддерживать его на уровне кипучего духа приходилось искусственными средствами: Войнаральский должен был подвинчивать себя алкоголем. Трагическим надрывным метеором пронесся мимо нас его образ, оставив глубокое впечатление. Он подействовал сильно на наши чувства, не овладев нашими мыслями: не ему, оторванному от почвы, было указывать пути. Это был не революционный кормчий, хотя, быть может, он и мечтал об этой роли, а только живая, воплощенная "труба, зовущая на бой".
Ему, его беспокойному духу, хотел я, но не посмел - посвятить одну из первых своих нелегальных статей : "Идеалы и повседневная борьба". Мы проводили его тепло, но с какой-то тайной щемящей болью в душе: чувствовалось, что "не жилец он на нашем свете", не жилец в переносном, общеполитическом смысле этого слова. Он скорее был трагическим видением, выходящим из могилы в таинственный полуночный час, под загадочно-торжественные звуки марша: "В двенадцать часов по ночам из гроба встает барабанщик"... И может быть для него было счастьем, что "не жильцом на этом свете" оказался он и физически: он вскоре после посещения Тамбова заболел и умер. Тяжело было бы ему жить и пролагать себе путь-дорогу в дебрях тогдашнего безвременья...
{273} Такие посещения "гостей" встряхивали нас. Это были наши "праздники", за которыми снова входили в свои права трудовые будни.
Лишившись легальной арены, пришлось с тем большей энергией взяться за нелегальную. Учащаяся молодежь, интеллигентская и рабочая, уже давно концентрировалась вокруг нас; для нее была организована общими силами большая библиотека, обслуживавшая и всю поднадзорную и сочувствующую ей братию. Но дело разрасталось. Пришлось думать о филиалах для отдельных учебных заведений. Приток людей в первые кружки из молодежи был такой, что из них пришлось выделить избранных в один, центральный, а остальных сгруппировать в специальные кружки по отдельным учебным заведениям.
Явился и еще один вопрос: наши прозелиты из старших классов кончали курс; часть шла в университет, другие же размещались в качестве учителей, фельдшеров и т. п. по губернии. Надо было подумать об организации связи с ними и об использовании их, как наших агентов, на местах. Наконец, следовало оформиться, как целому, в смысле более точной и определенной формулировки нашей программы. Я попробовал это сделать и вскоре мы собрались для обсуждения моего проекта "Программы социалистической народной партии". Этот "проект", впрочем, постигла печальная участь: по окончании обсуждения, когда выяснилось, кто стоит на его почве, и кто - на отшибе, я повез его в Саратов, где, как предполагалось, имелась возможность его напечатать. Но лицо, взявшееся это сделать, однажды забыло мою рукопись на извозчике, и она как в воду канула. Я узнал об этом слишком поздно, чтобы восстановить ее по памяти: {274} надо было ехать за границу. К тому же я был занят другим, всецело захватившим меня делом...
