Виктор Чернов - Записки социалиста-революционера (Книга 1)
Обращаясь теперь мыслями к этой своей первой попытке написать связную и целостную революционную программу, я думаю, что она не представляла серьезного интереса. Вся она была написана со слишком специальным заданием. Надо сказать, что три слишком года, проведенные мною в Тамбове, в моей работе среди выпускной молодежи, нередко походили в одном специальном отношении на работу Сизифа.
В столицах и университетских городах то была эпоха "марксистского поветрия". Кончившие курс гимназисты-тамбовцы отправлялись туда, казалось, с достаточной серьезной прививкой антимарксистского ферума. Но вот они возвращались на каникулы домой - и у меня сжималось сердце, когда я видел, что в большей или меньшей степени все они поддались натиску тогдашних "нео-марксистских" понятий и идей. Я пускал в ход все свои умственные и словесные рессурсы, разбивая эти "незаконные уклонения" и возвращал "заблудшие души" на "путь истинный".
Казалось, дело шло на лад. Усилия увенчивались, наконец, полным успехом. Я провожал своих "учеников", спокойный за их будущее умонастроение. Но вот снова возвращались они домой на побывку - и я видел, что почти вся моя работа опять пошла насмарку...
Таким образом, я все время сводил счеты с марксизмом; и, как и прежде, я с особенной охотой против русского марксизма апеллировал к самому Марксу. И вот в своей "Программе социалистической народной партии" я дал, в некотором роде, кунстштюк: едва ли не девять-десятых {275} теоретической части программы были у меня изложены прямыми словами Маркса, Энгельса, Каутского, Либкнехта, Бебеля; за изысканием подходящих мест я прокорпел довольно долго. Все, какие только я знал цитаты неприятные для русских марксистов, были здесь соединены в некоторое стройное целое, имевшее такой резкий "народнический" вкус и запах, что всякий марксист попадался в ловушку и беспощадно терзал это "собрание отживших народнических предрассудков". Я же коварно ожидал этого результата, чтобы в ответ указать все особенно инкриминированные места lettrе раr 1еttrе, черным по белому отпечатанные в подлинных трудах первоучителей марксизма... Можно себе представить, как негодовали наши марксисты, видя, как порою ловко "ссылаться может черт на доводы священного писанья".
Но не этими замысловатыми исхищрениями литературной казуистики и не перлами ораторского красноречия можно было удержать большинство выдающейся молодежи Тамбова от эволюции в сторону марксизма. Марксисты были для того времени несомненными "властителями дум" молодого поколения, и все попытки плыть против течения тогда, обычно, обрекались на полный неуспех. "И погромче нас были витии, да не сделали пользы пером": вся острота полемического пера Н. К. Михайловского притуплялась, как о непроницаемую броню, о "научную" внешность теории, защищаемой Петром Струве, Туган-Барановским, Булгаковым, Плехановым, Вл. Ильиным. Но мне посчастливилось привязать мятущуюся молодежь к реальному делу, формирующему миросозерцание прочнее и надежнее всяких словесных доводов. Это была живая связь с {276} просыпающимся для грядущей революции крестьянством. Пусть марксизм свершал геркулесовские подвиги в литературе; мы, даже, сочувствовали ему, поскольку он безжалостно чистил застоявшиеся Авгиевы конюшни выродившегося легального народничества, променявшего революцию на скромное культурничество. Пусть марксизм доселе не встречал равного себе по силам противника; мы чувствовали себя Антеями, прикоснувшимися к неистощимому источнику силы, к земле, деревенской, мужицкой матери сырой-земле; и пока марксизм был бессилен оторвать нас от нее, мы чувствовали, от каждого соприкосновения с приходящей в брожение мужицкой стихией, прилив новых сил и веры в правоту своих взглядов. Стоило показать молодым студентам, в раздумьи стоявшим перед интеллектуальными соблазнами подкупающего своей симметричностью марксизма, первые ростки революционной мужицкой организации, с развертывающимися перспективами грядущей великой аграрной революции - и они бывали завоеваны раз навсегда и бесповоротно. Мысль их устремлялась уже по иным дорогам, расходящимся с путями русского марксизма, и утверждалась на них крепко и прочно, как на стальных рельсах.
Но прежде чем придти к этому, почти все переживали период колебаний, почти все перебывали "без пяти минут марксистами". Особенно сильны эти тяготения были у Ст. Ник. Слетова, впоследствии одного из очень крупных работников нашей партии, и у братьев Вольских Михаила и Владимира, в меньшей степени у родственника Слетова, Сергея Студенецкого, бр. Лысогорских и др. Всего же меньше подвергались им те из нашей молодежи, которые не побывали в заполоненных марксизмом {277} университетах. А такой молодежи было у нас много, и она дала партии нашей отдельных, весьма ценных, работников. Таковы были: А. Н. Слетова, Валентин Гроздов, П. А. Добронравов. За ними следовали: братья и сестра Сладкопевцевы, Ал. Кудрявцев, бр. Вобякины, Вл. Делицын, Авдеев, Чубаровская, Власов, Новодворская, Неверов и многие другие - все они прошли через тамбовские кружки, все более или менее соприкоснулись с начавшейся революционной работой среди крестьянства, и эта работа давала их молодому революционному пафосу такое конкретное содержание, которое не мирилось с тогдашней утрированной крестьянофобией русского марксизма, знавшего одного идола пролетариата современной капиталистической индустрии. У них твердо, неизгладимыми чертами врезывалась в душу другая идея: неразрывного союза при посредстве революционно-социалистической интеллигенции, пролетариата с трудовым крестьянством.
{278}
VII
Дорогу в тамбовскую деревню мне удалось проложить сначала двумя способами. Первый из них был делом чистого случая.
Однажды я сидел, занимаясь в библиотеке-читальне Нарышкинского Народного Дома. Как вдруг ко мне подошла какая-то юркая, вертлявая фигура, полуинтеллигентного, полуторгашеского типа, и каким-то таинственным голосом, с комическими ухватками, заговорила, засматривая мне в глаза:
"Нельзя ли вас на минутку - в сторону? для секретного разговора первой важности?
Недоумевая, я вышел с ним в пустой вестибюль. Там, не переставая пристально заглядывать мне в глаза, мой собеседник загадочным шепотом продолжал:
- "Вы меня не знаете, но я, и мы все, вас знаем. Мы вас понимаем, чего вы хотите и какого вы духа. Я сам, знаете... по стопам Герцена. .. провожу его планы. Среди крестьян наших, знаете, растут свои жаки...
- Какие жаки?
- Ну, жаки... как в жакерии... Я, ведь, Проспера Мериме читал... и даже сам написал, отчасти ему в подражание. Да вы от меня не кройтесь: я ведь все понимаю. Как есть все. И как Герцен и {279} Огарев через Кельсиева в Белокринице, так и вы через меня смело можете рассчитывать. Нашего духа тут людей много, и мы, знаете, на вас давно обратили внимание, - свободные христиане, или духовные, презирающие буквалистов. Мы, ведь все равно, как табориты, ищем рая внутри нас и водворенного в жизни, а это, простите, обещание рая на небе нестрижеными нас не надует. Небо - ангелам да воробушкам оставим, сказал господин Гейне...
Этот набор слов меня озадачил. Гейне, жаки, табориты... что это? сумасшедший или глупый "шпик", нелепо пытающийся меня провоцировать своими манерами опытного карбонария, нашептывающего мне, как пароль, все эти слова?
А мой собеседник все жужжал мне под ухом:
- Напрасно во мне сомневаетесь. Можете во всем открыться. Я ваше доверие заслужу. Сам работаю уже несколько лет, исходил пол-России. Теперь вот здесь застрял... надо идти, а дела передать некому : большое дело ... Наследие Герцена . .. кому его оставить? Вот теперь вас нашел: вам бы и оставил. Тут нужен достойный... колосс духа.
Я сразу понял; вы из таких. Надо бы только переговорить пообстоятельнее.
- Хорошо, хорошо, - сказал я. - Только здесь неудобно. Заходите лучше ко мне на дом.
И мы условились о встрече. Мое любопытство было возбуждено: я ждал забавной комедии-фарса, анекдотического "представления" с глупым сыщиком. Но оказалось, что я глубоко обманулся. Мой гость первым делом передал мне две своих рукописи: одна была обещанным подражением Мериме, сценками о жакерии, в переложении на русские нравы. Другая, весьма объемистая, носила название: {280} "Учение духовных христиан".
Эта была попытка грамотея-самоучки вооружиться всей книжной ученостью для того, чтобы дать в связном изложении, с попутным указанием всех относящихся библейских текстов, все самое передовое, до чего додумалось, в противовес государственным церквям, сектантское свободомыслие от павлиниан через альбигойцев и таборитов до духоборов и толстовцев. Сведения обо всем этом были надерганы в живописном беспорядке, то с зияющими пробелами, то с случайными флюсообразными, однобокими подробностями, отовсюду. Преобладали "творения" духовных писателей, обличителей ересей и расколов; но были и такие просветы в научную литературу, как "История цивилизации в Англии" Бокля, сочинения Пругавина и Абрамова, Энциклопедический словарь и История рационализма Лекки.
