История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I - Михаил Михайлович Бородкин
На вопрос гр. Безбородко, кому поручить зимой нападение на Свеаборг, адмирал Грейг предложил себя в кандидаты на это отважное дело.
Надо полагать, что гр. А. А. Безбородко имел в виду именно эти предположения адм. Грейга, когда (1 окт. 1788 г.) писал гр. С. Воронцову: Грейг во что бы то ни стало желает «истребить мореходство и порты шведские»... «Он прямо большой военачальник, и ежели бы мы здесь имели такого на сухом пути, и думать было бы не о чем».
Императрица, заинтересованная планом Грейга, вернулась к его мысли в рескрипте на имя графа Мусина-Пушкина, которому она 27 ноября написала: «Все заставляет нас желать найти возможность сделать зимой нападение на Свеаборг. Овладев сим местом и истребляя флот неприятельский, мы всего надежнее предуспели бы отвратить дальнее пролитие крови человеческой и ускорить мир»…
Корабль «Ростислав», на котором скончался адмирал С. К. Грейг
«Зимняя экспедиция только лежит на сердце нашем, что не можем не повторять о ней самым усильнейшим образом». Предприятием и приведением её в действие, вы знаменитую окажете отечеству заслугу, которая память вашу прославит на веки и Наше к вам монаршее признание и благоволение утвердит в высшей степени. Все пособия со стороны Нашей к тому устроены приготовлением зимней одежды и повозок под провиант, нужный багаж и артиллерию. Мы знаем трудность подобных предприятий, а потому и подкрепим вас новыми войсками».
Писать вялому и ограниченному графу В. П. Мусину-Пушкину о предприятии, требовавшем ума и энергии — значило тратить слова и время.
К глубокому огорчению всех, 15 октября 1788 г. скончался адмирал C. К. Грейг и вместе с ним пришлось похоронить его смелый план — зимней кампании на Свеаборг. «Сей почтенный муж сделался жертвой своего усердия к Государыне и Империи — сообщал гр. Безбородко гр. С. Воронцову. Хотел держаться в море до самой крайности и довершить истребление шведского флота... Память свою он оставил для нас в планах им деланных на будущую кампанию; но надобно, чтоб он сам был в исполнении их, ибо куда ни глянешь, кроме вертопрашества, невежества, лени и оплошности не увидишь»... Героя с большой торжественностью похоронили в Ревельском соборе. — По обычаю того времени, пока гроб стоял еще дома, у гроба поставлена была урна с серебряными ручками, покрытая флером и обвитая лавровым венком. У изголовья стоял герб и титул покойного. Перед выносом полковник барон фон-дер Пален произнес краткое похвальное слово. Над могилой Грейга в Dom Kirche Императрица воздвигла гробницу из белого мрамора. В воспоминание его трудов она велела выбить медаль в 1790 г. — Вдова адмирала, Сара Грейг, была одарена землями и деньгами. — В обществе высоко ценили Грейга. Едва распространилась весть о болезни, как гр. П. И. Панин писал сыну, находившемуся в Финляндии: «Очень прискорбно правомысляющим сынам отечества, если оно смертью потеряет почтенного господина Грейга... Молодость наша гораздо обнищала приучившими себя к деятельным службам»... Кончина Грейга «великая потеря — государственная потеря» (c’est une grande perte, c’est une perte pour l’Etat), — сказала Императрица. «Чувствительная прискорбность и слезы», отметил Храповицкий.
Расставаясь с C. К. Грейгом прибавим, что он немало содействовал распространению масонства в нашем флоте. Брошюра, появившаяся в Петербурге — Am Gralegreighs von В. F. v. D. — устанавливает, что Грейг, — с 1775 г. состоявший командиром Кронштадтского порта, — был одним из основателей масонской ложи Нептун. В 1788 г. он стоял во главе этой ложи в Кронштадте и, вероятно, служил связующим звеном между английским и русским масонством. По реляциям Грейга в Гогландском сражении участвовало немало членов ложи Нептун. Имеются указания, что на корабле «Ростислав» собирались им масоны-офицеры. Надо полагать, что переписка, возникшая между Грейгом и герцогом Карлом Зюдерманландским по поводу брандскугелей, также вытекала из принадлежности обоих к масонской ложе, так как масоны установили между собой вводить гуманные начала в кровавую трагедию войны, а брандскугели являлись бесчеловечным средством взаимного истребления. Первый написал Грейг. Он уведомлял герцога, что имел «наистрожайшее повеление» не употреблять никакой «зажигательной материи». Между тем шведы прибегали к брандскугелям. Шведы, в свою очередь, утверждали, что 15 брандскугелей было брошено в их суда нашей эскадрой Фондезина. Грейг давал слово, что искренне стремясь «умягчить свирепость войны», впредь не допустит их употребления в Российском флоте. Герцог ответил выражением недоверия к словам Грейга, в виду того, что, якобы некоторые шведские суда, сожжены «горючими ядрами». — Это задело Грейга, и он послал новое довольно резкое письмо.
Вскоре по восшествии на престол Екатерины, главный инженер Даниил дю-Вуске послан был инспектировать крепости русской Финляндии. В качестве адъютанта его сопровождал молодой французский авантюрист, шевалье Бернардин де Сен-Пьер, впоследствии всемирно известный писатель. Он составил отчет «Комментарии о Финляндии», в котором, между прочим, высказался о пригодности укрепления Фридрихсгама, на случай войны со Швецией.
Бернардин де Сен-Пьер вполне основательно предположил, что первое сражение между Россией и Швецией произойдет у валов Фридрихсгама, который одновременно будет осажден и флотом, и сухопутными войсками. Его предположение оправдалось.
В последней половине июля 1788 г. часть финских войск перешла границу. Они были разделены на две части, из коих одна в 1.100 человек, под начальством любимца короля, полковника Г. М. Армфельта, остановилась у Суммы (Summa), в семи верстах от Фридрихсгама, тогда как другая часть, в 4.000 человек, под начальством старого генерала Карла Густава Армфельта, остановилась лагерем к северу от Хусула (Hussula), в четырех верстах от Фридрихсгама.
Густав III имел в виду отвлечь в Финляндию все русские сухопутные силы, находившиеся около Петербурга, и, оставив против их от 16 до 18 тыс. своих войск, с остальной армией и флотом двинуться на Кронштадт и захватить столицу.
Письма современников, — например, гр. А. А. Безбородко, гр. П. В. Завадовского и др., стоявших близко к делу, — свидетельствуют, что наше положение было очень критическим. В Петербурге рассчитывали, что все обойдется объяснениями, а не развернется «на всю наглость». Густав, сделав «разбойное» нападение, застал нас врасплох. Обстоятельства побудили «повести армию в малолюдных полках»; гарнизоны оказались «слабеющие». «Все способы приемлем в крайности», — писал гр. П. В. Завадовский фельдмаршалу гр. П. А. Румянцеву, «но создать войска
