Вольфганг Акунов - Берсерки
…мы этим и питались… — как уже говорилось, участники молодежных союзов иногда питались «чем Бог послал» (промышляя мелким воровством, собирательством и др.) Также и в данном рассказе члены «союза» (подобно сбивавшимся в такие же «волчьи стаи» спартанским отрокам и юношам, не достигшим совершеннолетия и обязанным законами Ликурга самим добывать себе пропитание, в том числе воровством) воруют пищу, которую хозяйки оставили без присмотра, «не благословясь».
Стоит избушечка… пришли к морю… — в сказках много раз упоминается некая мистическая дорога, ведущая в «иной мир». На этой дороге герой, действительно, часто встречает дом (вспомним известное «избушка, повернись к лесу задом…»), спутника-наставника и водное пространство. Под водным пространством не стоит буквально понимать реку или море — здесь это обозначение некоего «иного мира». Здесь подчеркивается, что Митенька стал чужим по отношению к обыденному миру, стал принадлежен «тому свету», «миру мертвых».
…душной ты стал — Митенькина пахучесть также указывает на его принадлежность к «иному» — живой в царстве мертвых пахнет так же скверно, как и мертвый в мире живых.
Хотя данный рассказ и содержит в себе много сказочного, его нельзя с полной уверенностью отнести к сказкам. Это скорее имеющая сказочные элементы быличка — рассказ, подразумевающий реальность и «всамделишность» описанного (в отличие от волшебных сказок, где изображается заведомо нереальный мир). Сохранилось довольно много рассказов, повествующих о попадании людей в «инициационные пространства» (некоторые из них мы процитируем далее). Как и в «рассказе про Митеньку», речь в них идет о конкретных людях, знакомых рассказчику или напрямую, или через одного-двух посредников. Многие истории записаны в последние десятилетия, и это наводит на будоражащую исследовательское воображение мысль, что, быть может, подобные практики имели место еще совсем недавно.
Обычно инициация представляет собой таинство: на нее (иногда под страхом смерти) не допускаются непосвященные — женщины, дети, чужаки. В ходе инициации юноши посвящаются в тайны племени — мифологию, секретные знания. Непосвященные этих тайн знать не должны.
Приведем пример подобного посвящения в тайное знание. У аборигенов Австралии существуют трещотки особой конструкции. При приведении их в действие раздается специфическое гудение. Это гудение считают голосом божества: если непосвященные, находясь в деревне, слышат из ближайшего леса гул трещоток, они верят, что в лесу, действительно, ревет бог (о существовании трещоток им не известно). Когда происходит инициация, посвящаемым подросткам показывают трещотки, демонстрируют их действие и сообщают: это, на самом деле, не бог — бог совсем другой. Это весьма напоминает и прохождение разных ступеней (градусов) в различных инициатических (посвятительных) организациях (например, «вольных каменщиков»), где посвящаемым на разных степенях посвящения сообщают каждый раз новый, «истинный» вариант орденской легенды, символов и даже «подлинное имя Бога» (всякий раз новое).
Не было ли так, что непосвященные на Руси верили, что мальчики, уходящие на инициацию, действительно превращаются в волков? Не потому ли Онфим считал, что он может стать «зверем»? Ожидание таинственного превращения подготавливало психологическую перестройку, стимулировать которую и была призвана инициация. Но только тот, кто прошел инициацию, узнавал: истинного физического превращения в зверя не происходит; таинство заключается в другом.
Человек, находящийся внутри некой сферы колдовского воздействия, ощущает себя таковым, какой он и есть — человеком. Однако со стороны он воспринимается как вихрь (вспомним многочисленные поверья о том, что в вихрях живут колдуны), собака, чурка, сноп, клубок пряжи и т. п. Иначе говоря, для посторонних создается иллюзия. Умение создавать иллюзии было хорошо известно знающим людям. В русских деревнях это называлось сделать морок или отвести глаза.
Древнейшее в нашей литературе упоминание «пскаяния морока» или «отвода глаз» встречается в «Повести временных лет» древнерусского летописца Нестора.
«…Во время урожая… явились два волхва (мага-кудесника. — В.А.)… говоря, что «мы знаем, кто запасы держит»… называли знатных жен, говоря, что та жито прячет, а та — мед, а та — меха… Волхвы, мороча людей, прорезали за плечами и вынимали оттуда либо жито, либо рыбу…»
Не углубляясь в механизм «отвода глаз», скажем только, что морок создавался путем воздействия на сознание наблюдателя. Напрашивается сопоставление создания морока и гипноза, но мы бы поостереглись ставить знак равенства между двумя этими явлениями.
Большинству людей, независимо от того, в каком веке они жили, было мало известно, каким способом создается такая иллюзия, зато повсюду знают, как от нее защититься. Подобное «измененное состояние сознания» может разрушить или молитва (ношение креста, упоминание Бога и т. д.) или матерная брань (по выражению одного из «знающих» — «если нельзя устроить молебен».
Некоторые практики выхода из тела, сопровождающиеся либо созданием осязаемого и зрительно воспринимаемого образа, либо управлением неким животным.
А вот что писал Мирча Элиаде в главе V своего капитального труда «Обряды и символы инициации».
ПОСВЯЩЕНИЕ ВОИНОВ И ШАМАНОВ
БЕРСЕРКИВот как представлено воинство Одина в известном отрывке из «Инглингасаги» (гл. VI): «Они шли без лат, дикие, как собаки или волки. Они впивались зубами в свои щиты и были сильны, как медведи и быки. Они убивали людей, и все, даже железо и сталь, были бессильны перед ними. Это называлось — ярость берсерков». В этой мифологической картине мы узнаем описание реально существовавших «мужских обществ» — пресловутых «мужских союзов» (Mannerbuende) древней германской цивилизации. Берсерки в литературе — это, буквально, «те, кто в медвежьей (бер) шкуре (серк)», буквально «воины, одетые (serkr) в медвежьи шкуры». Они магически отождествляли себя с этими животными. Впрочем, иногда они могли и превратиться в волков или медведей.
Берсерком можно было стать после посвящения, включающего специфические для воинов испытания. Так, например, как рассказывает Таци, у хаттов соискатель не стриг ни волос, ни бороды, пока не убивал врага. У тайфал(л)ов молодой человек должен был убить вепря или медведя, а у герулов (эрулов) он боролся с этими зверями без оружия. Пройдя подобные испытания, он превращался в неустрашимого воина, который вел себя, как зверь на охоте. Он становился сверхчеловеком, ибо ему удалось приобрести магическую и религиозную силу, часть которой он получал от хищника.
Вельсунгасага сохранила для нас воспоминания о некоторых типовых испытаниях в обряде посвящения берсерка. Король Сигейр предательски захватил в плен девятерых своих шуринов — Вельсунгов. Он связал их и отдал на съедение волку. Однако одного из них, Зигмунда, спасла его сестра Сигни. Спрятанный в хижине в гуще леса и вылеченный заботами Сигни, Зигмунд ждет часа мести. Когда два старших сына Сигни достигают десятилетнего возраста, она отсылает их к своему брату, чтобы он подверг их испытанию. Зигмунд обнаруживает, что они трусы, и, следуя его совету, Сигни их убивает. От инцеста брата и сестры рождается еще один мальчик — Синфьетли (Синфьотли). В десять лет мать подвергает его первому испытанию: она шьет ему рубаху прямо на теле, прошивая кожу. Сыновья Сигейра при этом выли от боли, но Синфьетли абсолютно бесстрастен. Тогда мать срывает с него рубаху вместе с кожей и спрашивает, не больно ли ему. Мальчик отвечает, что Вельсунг не станет беспокоиться из-за такой малости. Затем она посылает его в хижину Сигейра; он приказывает мальчику приготовить хлеб из мешка муки, в котором находится гадюка. Вернувшись вечером, Зигмунд находит готовый хлеб и спрашивает, не нашел ли мальчик что-нибудь в мешке? Мальчик отвечает, что он что-то заметил, но не обратил на это внимания и замесил все вместе.
После такого испытания храбрости Сигмунд берет мальчика с собой в лес. Однажды, возвращаясь с охоты, они находят на стене своей хижины две висящие волчьи шкуры. Два королевских сына после смерти были превращены в волков и могли освободиться от своих шкур только на десять дней. Сигмунд и Синфьетли одевают волчьи шкуры, но снять их не могут. Они идут в разные стороны, договорившись, что каждый обратится к другому за помощью только в том случае, если на него нападут сразу более семи человек. Однажды Синфьетли был призван на помощь и убил всех, кто напал на Зигмунда. В другой раз напали на Синфьетли, но он сам убил всех врагов, не обратившись к Зигмунду за помощью. Тогда Зигмунд бросился на него и перегрыз ему горло, но некоторое время спустя вылечил его. Они добрались до своей хижины и решили ждать, пока им не удастся освободиться от волчьих шкур. Этот эпизод завершает посвящение Синфьетли, который теперь может отомстить за смерть родных.