Лев Шильник - А был ли мальчик? Скептический анализ традиционной истории
Во-первых, ученые почти никогда не имеют в своем распоряжении подлинных документов сколько-нибудь приличного «возраста». Как правило, работать приходится или с позднейшими копиями, оригинал которых утрачен, или, что еще печальнее, с компиляциями, достоверность которых вызывает очень большие сомнения. Сплошь и рядом на стол эксперта ложится самостоятельное сочинение допотопного книжника, который, пробежавшись по верхам не дошедших до нас хроник (если таковые действительно имели место, а это вопрос отнюдь немаловажный), решил, что ему о делах давно минувших дней известно гораздо больше, чем непосредственным участникам событий. С одной стороны, он вроде бы признает за древним хронистом некое неотчуждаемое право первородства, поскольку летописец был, вне всякого сомнения, «очевидцем и ушеслышцем» происшедшего, как любил шутить один из героев Льва Кассиля. С другой стороны, он не считает для себя зазорным редактировать источник как бог на душу положит: ведь ему, умудренному опытом наимудрейших, с высоты веков куда как виднее. К сожалению, современные историки тоже страдают этой детской болезнью в полной мере. Такому, с позволения сказать, специалисту ничего не стоит высокомерно обронить, что летописец, дескать, ошибался, трактуя некое событие именно так, а не иначе. И в самом деле: разве мог ничтожный инок захудалого монастыря разобраться в сути проблемы? Из двадцать первого столетия, безусловно, виднее.
При этом ведь не скажешь, что наш современник кругом не прав. Определенные резоны у него есть. Хронист был живым человеком и вполне мог ошибаться. Мы уже не говорим о том, что он жил не в безвоздушном пространстве и уже только поэтому смотрел на вещи со своей колокольни, вдобавок неизбежно применяясь к мнению власть имущих. Никакой князь (царь, король, император) не потерпит, чтобы его придворный историограф начал резать правду-матку. Такого выскочку моментально возьмут к ногтю и заставят изложить события как следует. А как именно следует – ему популярно объяснят... Все это настолько тривиально и общеизвестно, что, казалось бы, здесь нечего даже и обсуждать. А обсуждать, к сожалению, приходится.
Дело в том, что историки очень часто впадают в другую крайность – по неведомым причинам вдруг объявляют одну из многочисленных (и совершенно равноправных!) версий святой и окончательной истиной. Так уж человек устроен (и историк здесь не исключение), что ему очень нелегко расставаться с взлелеянной, тщательно выношенной и выпестованной концепцией. И если вдруг открываются обстоятельства, не оставляющие от этой зыбкой конструкции камня на камне, то такому человеку это нож острый. Всеми правдами и неправдами он будет отстаивать ее истинность, особенно если она укладывается в господствующую парадигму. Он будет биться как лев и не пожалеет ради этого «священного дела ни репутации, ни титулки», как было написано в свое время у Н. Г. Помяловского в «Очерках бурсы» по другому, правда, поводу.
Оставим в покое лирику и приведем простейший пример. Все учили в школе пушкинскую «Песнь о Вещем Олеге» и должны помнить, как бездарно окончил князь дни свои: «Из мертвой главы гробовая змия, шипя, между тем выползала». Не станем комментировать достоверность предания, а просто отметим, что в летописях действительно имеются сообщения о том, что Олег умер от укуса змеи. Но вот с датой смерти великого князя и местом его последнего упокоения все обстоит далеко не так просто. Лаврентьевская летопись, например, сообщает, что это событие имело место в 912 г., а похоронили Олега во граде Киеве, на горе Щековице. А вот Новгородская летопись утверждает, что преставился великий князь в 922 г. в городе Ладоге, где и похоронен. Говорят, что археологи даже раскопали близ Новгорода нечто, напоминающее погребальный курган...
Вот так чаще всего и бывает. Поскольку обе летописи, без сомнения, подлинные, сие обстоятельство окончательно запутывает дело. Которой же из них следует отдать предпочтение? Оказывается, что совершенно невозможно установить, какой из документов отражает реальную дату и место княжеского погребения. Отсюда следует очень важный вывод: у нас нет ровным счетом никаких оснований предпочесть одну хронику другой. Мы не можем проигнорировать летописные расхождения только потому, что, скажем, смерть князя Олега в 912 г. лучше укладывается в привычную схему. В нашем распоряжении имеются два бесспорно подлинных документа, которые противоречат друг другу, и это приходится принять как должное. И такая заковыристая ситуация при анализе древних и средневековых источников является скорее правилом, а не исключением.
Вернемся к русскому летописанию. Как нам сообщают историки, официальное летописание на Руси началось в XV в., т. е. почти одновременно с падением Византии и завоеванием Константинополя турками-османами в 1453 г. Этим важным делом занимались в ту давнюю пору приказные дьяки. Сей общепризнанный факт имеет один существенный нюанс: мы не располагаем никакими надежными материалами по истории России для более давних эпох, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что какие бы то ни было упоминания о древних рукописях в сочинениях приказных дьяков напрочь отсутствуют.
Систематизация летописных данных началась много позже. У истоков этого многотрудного процесса стояли по-своему замечательные люди: основоположник норманнской теории (т. е. призвания варягов на Русь) Готлиб Зигфрид Байер (1694–1738), заклятый враг норманистики Михайло Васильевич Ломоносов (1711–1765), блестящий русский историк В. Н. Татищев (1686–1750) и немец Герард Фридрих Миллер (1705–1783). Приложил к сему руку и князь М. М. Щербатов (1733–1790), написавший «Историю России с древнейших времен» в семи томах, которая послужила своего рода прологом к известному сочинению Карамзина(1766–1826). Годы жизни этих ученых мужей мы перечисляем отнюдь не случайно. Они однозначно свидетельствуют, что сколько-нибудь последовательная история Руси стала создаваться не ранее XVIII столетия.
А вот основа основ русского летописания – летопись Нестора – впервые была опубликована только в начале XIX в. (да и то по-немецки) Августом Людвигом Шлецером, немецким историком, состоящим на русской службе. На русский язык ее перевел Д. И. Языков в 1809–1819 гг., посвятив свой перевод императору Александру I. Примерно в это же время, в самом конце XVIII или в начале XIX в., графом М. И. Мусиным-Пушкиным была обнаружена Лаврен-тьевская летопись, которую издали только в 1846 г. Тот же Мусин-Пушкин представил на суд общественности в 1795 г. и рукопись «Слова о полку Игореве», оригинал которой, как известно, погиб в московском пожаре 1812 г. Опираясь на труды предшественников и «преданья старины глубокой», Н. М. Карамзин составил в первой четверти XIX столетия всеобъемлющий труд – «Историю государства Российского».
Сия сухая справка понадобилась нам исключительно для того, чтобы у читателя не создавалось ненужных иллюзий относительно древности русского летописания. В нашем повествовании мы уже не раз касались «Повести временных лет», отмечая попутно различные неувязки и несообразности. Этот летописный труд, как полагают, был составлен в XII в. черноризцем Печерского монастыря Нестором. Сохранился он в двух редакциях; старшие списки одной из них входят в состав Лаврентьевской и Радзивилловской летописей, а другая редакция – в состав Ипатьевской летописи. (Если читатель желает более подробно ознакомиться с различными вариантами «Повести временных лет» и вообще русским летописанием, он может обратиться к сочинению С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история Руси», где эти вопросы изложены весьма обстоятельно.) Хотя в наши задачи не входит кропотливый разбор русских летописей, некоторое общее представление о строении Не-сторова произведения, легшего в основу ранней истории Киевской Руси, читателю, на наш взгляд, дать необходимо.
Естественно было бы полагать, что все уцелевшие списки повествования монаха Нестора имеют характер сквозных записей год за годом. К сожалению, сие действительности не соответствует. Например, Лаврентьевский список начинается следующим образом: «В лето 6360, индикта 8, наченшу Михаилу царствовати, и нача прозыватися Русская земля». Год 6360-й от сотворения мира – это 852-й от рождества Христова. А вот дальше начинается интересное:
«В лето 6361 (853-й от Р. Х.).
В лето 6362.
В лето 6363.
В лето 6364.
В лето 6365. (Годы добросовестно проставлены, но никаких событий под ними не отмечено.)
В лето 6366. Михаил царь (византийский) изыде с вои (воинами) брегом и морем (Черным) на болгары...» Затем идет еще несколько пустых дат и наконец под 6370-м годом от сотворения мира (862-й от рождества Христова) рассказывается о приходе на Русь варягов и обнаружении двумя боярами Рюрика города Киева на Днепре. В дальнейшем схема изложения не претерпевает существенных изменений: череда пустых дат периодически «разбавляется» событиями, приуроченными к тому или иному году. Иногда записи предельно кратки, скажем: «В лето 6537. Мирно бысть». А вот в записи под 1037-м годом (6545-й от сотворения мира) мы натыкаемся на крайне любопытный текст: «Заложи (л) Ярослав город великый, у него же града суть врата златыя; заложи (л) же и церковь Святыя София, митрополью, по семь церковь на золотых воротех Святы Богордица благовещенье, по семь (заложил) Святаго Георгиа монастырь и Святыа Ирины». Нам рассказывают, ни много ни мало, об основании Киева Ярославом Мудрым. И как же изволите сей пассаж понимать? Ведь более полутора веков тому назад Киев уже существовал, что однозначно следует из записи под 862-м г. этого же летописного текста! Современные историки, стремясь найти выход из затруднительного положения, объясняют, что здесь подразумевается или обнесение Киева крепостной стеной, или строительство так называемого Ярославова города, значительно расширившее территорию Киева. По совести говоря, не очень-то вразумительное объяснение...
