Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

Еще одна любопытная деталь, упоминаемая летописцем: князей Владимира Юрьевича и Василька Константиновича безбожнии яша руками. Этот оборот традиционно считается едва ли не классическим примером литературного этикета. Между тем за ним может стоять довольно глубокий и главное точно вписывающийся в наше описание смысл. Как мне представляется, это словосочетание отсылает нас к пророчеству Иезекииля, к стихам, которые закрепляют и развивают транслируемый летописцем образ нашествия и его участников:

«…Посему так говорит Господь Бог: так как вы сами приводите на память беззаконие ваше, делая явными преступления ваши, выставляя на вид грехи ваши во всех делах ваших, и сами приводите это на память, то вы будете взяты руками. И ты, недостойный, преступный вождь Израиля, которого день наступил ныне, когда нечестию его положен будет конец!»[331]

Смысловую нагрузку, видимо, несет и расширение датировки взятия Татарами Владимира. Если в Новгородской первой летописи указано, что это произошло в пяток преже мясопутсные недели[332], то в Лаврентьевской летописи указана несколько иная дата: в неделю мясопустную[333]. А. Ю. Бородихин, заметивший этот нюанс, истолковал его следующим образом: поскольку мясопустная неделя в православной традиции называется еще и неделей о Страшном Суде, можно полагать

неслучайным стремление составителя Лавр, соединить в сознании читателей эти два события: Страшный Суд и…наказание Божие земле Русской нашествием татар[334].

Принципиально новым моментом, введенным составителем Лаврентьевской летописи в Повесть о Батыевом нашествии, является конфессиональный мотив борьбы против Татар. Так, при штурме Москвы за правоверную хрестьянскую веру погибает воевода Филипп Нянка[335], за нее же собираются постоять и оставленные во Владимире князья Всеволод и Мстислав; великий князь Юрий Всеволодович, узнав о захвате Владимира и гибели своих родственников, горюет правовернеи вере хрестьяньстьеи; схваченного в плен ростовского князя Василька Константиновича проклятии безбожнии Татарове пытаются отвести от христианской веры и т. п. По наблюдению В. Н. Рудакова,

появление…антиправославия как одной из характеристик…безбожных следует относить к элементам более позднего восприятия монголо-татар: вероятно, приписываемое татарам…антиправославие явилось результатом размышлений не столько современника описываемых событий, сколько его ближайшего потомка составителя повести, дошедшей в составе Лавр[336]

Своеобразным продолжением этого мотива служит мысль составителя Лаврентьевского варианта Повести о том, что Татары должны ответить перед Богом за совершенные преступления и подвергнуться вечным мукам. По словам В. Н. Рудакова,

это, несомненно, новый аспект восприятия татар: под пером составителя Лавр, они из пассивного орудия Господнего гнева превращаются в субъектов, не только наделенных личными негативными качествами, но несущими ответственность перед Богом за совершенные злодейства[337].

Как видим, наряду с уже хорошо знакомыми нам мотивами наказания за прегрешения, Божиего попустительства поганым и т. п. в Лаврентьевской летописи рассказ о нашествии приобретает новые черты. Трагическая картина завоевания Руси монголами, написанная древнерусскими книжниками, обретает завершенность и досказанность. Именно здесь, в Лаврентьевской летописи, появляются новые тексты, многое объясняющие в логике поведения наших предков.

Так, сразу после рассказа о взятии Владимира следуют рассуждения, которые я намеренно выпустил в большой цитате. Это, с одной стороны, позволило несколько сократить ее, а с другой уделить данному фрагменту особое внимание, которого он заслуживает:

«…И бе видети страх и трепет, яко на хрестьяньске род страх и колебанье, и беда оупространися — согрешихом кознимы есмы яко же ны видетие бедно пребывающе. И се нам сущюю радость скорбь, да и не хотяще всяк в будущии век обрящем милость: душа бо зде казнима всяко, в будущии суд милость обрящет, и лгыню от мукы. О, неиздреченьному Ти человеколюбью! И тако подобает благому Владыци казати. И се бо, и аз грешныи много и часто Бога прогневаю и часто согрешаю по все дьни»[338].

В этих словах целая программа отношения к происходящему. Ответ на вопрос, можно ли сопротивляться ордынцам, которые, сами того не ведая, являются орудием Божиего гнева, составитель Повести решает вполне однозначно: противодействие такое греховно и обречено на поражение. Лучший выход в этой ситуации принять мученическую смерть и, тем самым, обеспечить себе вечное спасение.

То, что это не было простой декларацией, становится ясно, когда читаешь, скажем, описание смерти Михаила Черниговского, составленное не летописцем (лицом в нашем случае заинтересованным), а очевидцем папским легатом Плано Карпини. Особый интерес представляют слова, которые, если верить минориту, произнес один из… воинов, который стоял тут же (имеется в виду, судя по всему, боярин Федор, упоминаемый русскими летописями):

Недавно случилось, что Михаила, который был одним из великих князей русских, когда он отправился на поклон к Бату, они заставили раньше пройти между двух огней; после они сказали ему, чтобы он поклонился на поддень Чингисхану. Тот ответил, что охотно поклонится Бату и даже его рабам, но не поклонится изображению мертвого человека, так как христианам этого делать не подобает. И после неоднократного указания ему поклониться и его нежелания вышеупомянутый князь передал ему через сына Ярослава, что он будет убит, если не поклонится. Тот ответил, что лучше желает умереть, чем сделать то, чего не подобает. И Бату послал одного телохранителя, который бил его пяткой в живот против сердца так долго, пока тот не скончался. Тогда один из его воинов, который стоял тут же, ободрял его, говоря: “Будь тверд, так как эта мука недолго для тебя продолжится и тотчас воспоследует вечное веселие”. После этого ему отрезали голову ножом, и у вышеупомянутого воина голова была также отнята ножом[339].

Идеальным воплощением именно такого правильного, по мнению летописца, поведения служит описание им обороны Владимира. Как справедливо отмечает В. Н. Рудаков,

Книжником нарисована картина полного отказа от какого бы то ни было сопротивления. Характерно то, что именно князья потенциальные руководители обороны первыми отказываются от сопротивления, готовые или на жертвенную смерть, или смиренное в молитве ожидание гибели, или бегство, но никак не на защиту стольного града от…поганых. Так же настроены и рядовые защитники максимум, что под силу жителям гибнущего города вознесение молитвы к Господу. <…> Подавляющее большинство персонажей по вести… предпочитает гибель от рук…поганых какому-либо противостоянию с захватчиками[340].

По словам Г. Подскальски, с которыми трудно не согласиться, именно новый Иов, а не князь-защитник является

идеалом человека в понимании автора Лавр.[341]

Смысл повествования Лаврентьевской летописи о нашествии настолько прозрачен, что почти ни у кого из исследователей (даже тех, кто придерживается вполне традиционных взглядов на характер событий конца 30-х начала 40-х гг. XIII в.) не остается сомнений относительно того, что у его составителя не существовало

«…цельной антиордынской политической концепции»[342],

а потому

«…едва ли можно говорить об…активной антитатарской тенденции рассказа 1237–1240 гг.; основная его тема отчаяние…страх и трепет и покорность перед Божьими казнями и…напастями, дающими право…внити в царство небесное»[343].

Итак, судя по ранним летописным повестям о нашествии Батыя, на русских землях, завоеванных ордынцами, преобладали настроения, которые никак не могли способствовать организации сколько-нибудь масштабного отпора захватчикам. Широкое распространение эсхатологических ожиданий, видимо, сыграло далеко не последнюю роль в снижении обороноспособности страны. Во всяком случае, представляется, что именно этот фактор (а не только пресловутые отрицательные последствия феодальной раздробленности) мог существенно помочь монгольским военачальникам в покорении северо-западных русских земель.

Однако это не последняя проблема, которую хотелось бы затронуть в данной теме.

Всякий раз разговор о нашествии, так или иначе, сводится к ряду проблем, которые очень живо воспринимаются нашими современниками. Несмотря на то, что они как будто стоят в стороне от тематики данного лекционного курса, позволю себе задержать на них внимание. Дело в том, что они являются своего рода символами того, как мы воспринимаем монгольское завоевание русских земель.