Анджей Иконников-Галицкий - Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916
Солнечные потоки, дробясь и ломаясь между стёклами огромных окон, вливаются в пространство двусветного зала. Всё блестит и играет в их лучах: паркет, люстры, золотое шитьё придворных мундиров, бархатные ступени престола, императорский вензель на пурпурной спинке трона. Толпа сдержанно шумит в зале. Гул стихает; из невидимой дали, как будто с небес, льются звуки гимна. «Боже, Царя храни…» И двери отворяются.
«В зал вошли скороходы в старинных одеяниях; за ними высшие сановники несли государственные регалии, привезённые из Москвы: государственное знамя, государственный меч, скипетр, державу и бриллиантами сверкающую царскую корону. Затем шли: государь в мундире Преображенского полка; обе государыни в белых сарафанах и жемчужных кокошниках; великие князья и княгини; придворные чины; шествие замыкали фрейлины в русских костюмах и военная свита государя». Так описывает событие историк С. С. Ольденбург. Место действия – Георгиевский зал Зимнего дворца. Время – утро 27 апреля (10 мая) 1906 года. Торжественная церемония открытия первой Государственной Думы.
Совершили молебствие. Государь поднялся по бархатным ступеням, воссел на трон. Министр двора с глубоким поклоном подал ему лист бумаги. Николай II поднялся и, стоя у трона, стал неторопливо и раздельно, с выражением, читать:
«Всевышним промыслом врученное мне попечение о благе Отечества побудило меня призвать к содействию в законодательной работе выборных от народа. С пламенной верой в светлое будущее России я приветствую в лице вашем тех лучших людей, которых я повелел возлюбленным моим подданным выбрать от себя. Трудная и сложная работа предстоит вам. Верю, что любовь к Родине и горячее желание послужить ей воодушевят и сплотят вас. Я же буду охранять непоколебимыми установления, мною дарованные, с твёрдой уверенностью, что вы отдадите все свои силы на самоотверженное служение Отечеству… Господь да благословит труды, предстоящие мне в единении с Государственным Советом и Государственной Думой, и да знаменуется день сей отныне днём обновления нравственного облика Земли Русской, днём возрождения лучших её сил. Приступите с благоговением к работе, на которую я вас призвал, и оправдайте достойно доверие царя и народа. Бог в помощь мне и вам».
Всё время, пока бархатистый царственный баритон произносил эти слова, толпа в зале стояла не шелохнувшись. Длинная ковровая дорожка рассекала толпу на две части. По одну сторону – блеск и пестрота мундиров, эполет, орденов, сияние бриллиантов и колыхание перьев на дамских уборах. По другую – монотонность тёмных фраков, сюртуков, пиджаков и даже косовороток. Как праведники и грешники одесную и ошуюю Царя Небесного, так тут, по правую руку царя земного – его придворно-вельможное воинство, блистательное, величественное, своекорыстное и вороватое; по левую – «выборные от народа», адвокаты, профессора, земские гласные, журналисты, священники, крестьяне. Между теми и другими – пропасть. Но в тот момент, похоже, их одолевали близкие чувства.
Великий князь Константин Константинович, двоюродный дядя государя, сентиментальный поэт, не мог сдержать чувств: «Чем дольше он читал, тем сильнее овладевало мной волнение; слёзы лились из глаз. Слова речи были так хороши, так правдивы…» – записал он вечером в дневнике. Депутату Родичеву речь тоже понравилась. «Хорошо написанная, она была ещё лучше произнесена, с правильными ударениями, с полным пониманием каждой фразы». Похвалил и депутат Муромцев: «Государь – настоящий оратор; у него отлично поставлен голос».
Голос умолк, государь поднял глаза от бумаги. После трёхсекундного молчания загремело общее «ура!». Миг единения царя и народа. Так начиналась история парламентаризма на одной шестой части суши.
«Лучшие люди» – кто вы?27 апреля утром никто толком не знал, каким окажется политический расклад думского пасьянса. Состав народного представительства формировался путём хитроумного сложения, вычитания, деления и умножения. Дума была учреждена манифестом 6 августа 1905 года, и тогда же издан сословно-цензовый избирательный закон. Грянули революционные события, под давлением оных явился манифест 17 октября. Права Думы обещано было расширить, и при этом, «не останавливая предназначенных выборов… привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав». Расплывчатая формулировка, плод взаимодействия революционной стихии, либерального словоблудия, политических амбиций премьера Витте и глубокой ненависти, которую Николай II питал к любым проявлениям парламентаризма.
Правительство графа Витте с обыкновенной для любого Российского правительства неторопливостью подготовило проект нового избирательного закона лишь через семь недель. 11 декабря, когда в Москве боевые дружины рабочего Совета из подворотен, окон и с чердаков палили в солдат и казаков, закон был подписан государем. Переброшенный из Питера Семёновский полк штурмом взял Пресню; генерал Меллер-Закомельский, предтеча атаманов Гражданской войны, с отрядом в двести головорезов двинулся по Сибирской железной дороге, на пути разоружая и расстреливая Советы… На этом фоне 20 февраля появился ещё один манифест. За традиционными фразами о сохранении самодержавия скрывался компромисс: всесословное представительство, состоящее из выборной Думы и полу-выборного, полуназначенного Государственного Совета. Любой закон отныне, чтобы вступить в силу, должен был получить одобрение в Думе и в Государственном Совете, а затем быть подписан государем. Дума, таким образом, наделялась правами законодательной запруды: она могла торпедировать чужую законодательную инициативу, но не имела возможности реализовать собственную.
Межеумочность русской демократии проявилась в избирательном законе, написанном так, как робкий купальщик входит в холодную воду: ножкой попробует – отдёрнет, шаг шагнёт – отпрыгнет. Возрастной ценз – двадцать пять лет. Избирательных прав не получили: женщины (курица – не птица?), военнослужащие, полицейские, чиновники ряда государственных учреждений (поди-ка, послужи!), учащиеся вне зависимости от возраста (нос не дорос!), осуждённые, подследственные и почему-то кочевники. Для некоторых разрядов избирателей был установлен имущественный ценз (доход или недвижимость) и ценз оседлости (полгода – год). Избиратели разделялись на четыре категории: землевладельцы, крестьяне и казаки, городские избиратели, рабочие. Каждая из категорий подразделялась: крупные и мелкие землевладельцы, домовладельцы, плательщики промыслового налога, квартиронаниматели и т. д. Выборы были непрямыми, представительство разным. К примеру, от тысячи рабочих избирался один уполномоченный, затем уполномоченные губернии собирались на съезд, и уже тут выбирали положенное количество депутатов. Наиболее значительным по отношению к их численности было представительство землевладельцев (в европейской России – 32 % выборщиков), вообще же, больше всего выборщиков – крестьян (42 %).
Выборы на основе такого замысловатого закона тянулись полтора месяца, март – апрель 1906 года. И то не закончились: в Польше, на Кавказе и в Средней Азии, где действовали особые правила, процесс продолжался. 27 апреля на торжественное открытие Думы прибыло около 450 депутатов, а к моменту роспуска, к 8 июля, их числилось 499. Партийно-фракционный состав определился не сразу. Рьяные революционеры, эсеры и эсдеки, бойкотировали выборы. В последний момент, в апреле 1906 года, IV съезд РСДРП отменил бойкот, и эсдеки ринулись агитировать выборщиков. Так в Думе оказалось с десяток социал-демократов. Партии благонамеренных, «Союзу 17 октября», тоже не повезло: всего 13 депутатов. Объединившись с себе подобными, они составили группу «мирного обновления» – 26 человек, выросшую потом до 60. Уж кому сопутствовал успех, так это интеллигентской партии конституционалистов-демократов. Когда депутаты расселись в зале заседаний, то насчитали там 161 «кадета». Со временем их количество дошло до 190. Около сотни беспартийных депутатов, по большей части крестьянских, объявили себя «левее кадетов» и образовали «Трудовую фракцию».
В общем, Дума оказалась оппозиционной, настроенной на драку с властью. Либеральные доктринёры-кадеты и полусоциалисты-трудовики, образовав блок, составили в ней абсолютное большинство. И, со свойственной российским либералам нетерпимостью, принялись устанавливать в Думе свою диктатуру. Впрочем, 27 апреля утром об этом ещё никто не знал.
В Таврический дворец мимо «Крестов»Отгремело верноподданническое «Ура!» под сводами Георгиевского зала, и четыре с половиной сотни депутатов вышли на залитую апрельским солнцем Дворцовую набережную. Почему-то было решено доставить «выборных от народа» к месту работы в Таврический дворец пароходом. На набережных и на мостах, хоть день был будний, четверг, собрались немалые толпы: мещане, интеллигенты, чиновники, студенты, рабочие. Кричали что-то. Под шум пароходной машины депутатам слышалось: «А-мни-сти-я! А-мни-сти-я!» Миновали Литейный мост, впереди слева замаячила кирпичная громада недавно построенной образцовой петербургской тюрьмы. То ли рябило в глазах, то ли воистину из зарешеченных окон тюремных камер «Крестов» депутатам махали белыми платками. Ох уж этот белый цвет, символ непорочности и милосердия! Наверное, народные избранники, воспитанные на сюжетах Руссо и Толстого, Герцена и Войнич, и в самом деле верили, что в царском узилище томятся невинные жертвы злых законов и благородные борцы за свободу человечества. Мелькание белых тряпок на фоне мрачных тюремных стен они восприняли как благословение свыше. Начало работы первого российского парламента сопровождалось двойной санкцией: верховной власти с высот трона и преступного элемента из глубин уголовной тюрьмы.
