Виктор Гюго - Труженики моря
Клюбен совершенно искренне думал, что он - угнетенный. Отчего он не родился богатым? Ему бы хотелось унаследовать сто тысяч франков годового дохода, и только Почему же он обойден? Уж никак не по своей вине. За что, отказав ему во всех наслаждениях, его принуждают трудиться то есть обманывать, предавать, разрушать? За что же он приговорен к вечной пытке и должен льстить, раболепствовать, прислуживаться, заискивать, добиваться любви и уважения Денно и нощно носить чужую личину? Притворяться означает терпеть насилие. И тот, кому лжешь, ненавистен. Наконец час пробил. Клюбен мстил за себя.
Кому? Всем и всему.
Летьери делал ему лишь добро - еще один повод для недовольства. Клюбен мстил Летьери.
Он мстил всякому, перед кем обуздывал себя. Он отыгрывался. Всякий, кто хорошо о нем думал, становился его врагом. Клюбен был пленником такого человека.
Теперь он вырвался на свободу. Бегство удалось. Он был вне общества. То, что сочтут за смерть, для него жизнь, в она только начинается. Клюбен подлинный разоблачал лжеКлюбена. Он все перевернул одним ударом. Он, Клюбен, вверг Рантена в пропасть, Летьери - в нищету, человеческую справедливость - во мрак, мнение общества - в заблуждение и оттолкнул все человечество. Он отстранился от мира.
Что касается бога, то это короткое слово мало его трогало.
Он слыл за человека религиозного. Ну так что же!
В душе лицемера есть глубокие тайники, или, вернее, сам лицемер тайник.
Когда Клюбен остался один, тайник приоткрылся. То был миг блаженства; Клюбен распахнул свою душу настежь.
Он упивался своим преступлением.
Вся сущность зла явила себя на этом лице. Клюбен сиял.
В эту минуту взгляд Рантена, очутись он рядом, показался бы взглядом новорожденного младенца.
Маска сброшена, какое облегчение! Его совесть тешилась, созерцая свою омерзительную наготу и погружаясь на приволье в гнусный омут зла. Долго он терпел человеческое уважение, и в конце концов это породило в нем неукротимую тягу к бесстыдству. Для лицемера в злодействе есть что-то сладострастное. Для его страшной души, глубины которой столь мало исследованы, отвратительная низость преступления приобретает нечто соблазнительное. Фальшивая репутация добродетели кажется пресной и возбуждает вкус к позору.
Пренебрежение к людям так велико, что вызывает желанье навлечь на себя их презрение. Скучно быть уважаемым. Страсти, бушующие в человеке безнравственном, восхищают лицемера. Он с вожделением смотрит на откровенный, разнузданный порок. Глаза, потупленные поневоле, нередко бросают на него исподтишка жадный взгляд. В Марии Алакок живет Мессалина. Вспомните Кадьер и монахиню из Лувье. Клюбен жил тоже под покрывалом. Безнравственность была его честолюбивой мечтой. Он завидовал наглой продажной девке, равнодушно отдающей себя на поругание; он чувствовал, что сам он хуже продажной девки, и ему надоело слыть непорочным.
Он был Танталом цинизма. Наконец-то здесь, на утесе, в полном уединении он мог разоткровенничаться! Без всякого стеснения чувствовать себя мерзавцем - какое блаженство! Все восторги, доступные исчадию ада, познал Клюбен в это мгновение; ему были выплачены все недоимки по его притворству; лицемерие было ссудой, и теперь Сатана с ним сполна расплатился. Клюбен мог упиваться тем, что он безнравственен, ибо люди исчезли, его видели только небеса. Он сказал себе:
"Я негодяй!" - и возрадовался.
Никогда еще ничего подобного не происходило с человеческой совестью.
Взрыв, который происходит в душе лицемера, не сравнить и с извержением вулкана.
Клюбен был доволен, что рядом никого нет, но его не огорчило бы и чье-нибудь присутствие. Он бы насладился ужасом свидетеля.
Он был счастлив, если бы мог крикнуть всем людям на свете: "Эй вы, глупцы!"
Одиночество и усиливало и умаляло его торжество.
Он был единственным очевидцем своей славы.
Стоять у позорного столба по-своему привлекательно. Все видят, что ты подлец.
Ты утверждаешься в своем могуществе, когда толпа рассматривает тебя. Каторжник в железном ошейнике, стоящий на помосте, - деспот, насильно приковывающий к себе все взгляды. Эшафот - своеобразный пьедестал. Разве не блистательный триумф - стать центром всеобщего внимания? Принудить общественное око взглянуть на тебя - одна из форм превосходства. Для кого зло - идеал, для того позор - ореол.
На эшафоте стоишь над всеми. Это - высота, какая бы она ни была, на ней ты подобен победителю. В плахе, на которую смотрит вселенная, есть нечто схожее с троном.
Быть выставленным напоказ - значит быть созерцаемым.
Дурному царствованию, очевидно, суждены утехи позорного столба. Нерон, поджигавший Рим, Людовик XIV, предательски овладевший Пфальцем, регент Георг, исподволь умерщвлявший Наполеона, Николай I, на глазах всего цивилизованного мира душивший Польшу, вероятно, испытывали нечто похожее на то наслаждение, о котором мечтал Клюбен.. Глубина- презрения внушает презираемому мысль о своем величии.
Разоблачение - банкротство, а саморазоблачение - триумф. Это упоение своей неприкрытой и самодовольной наглостью, это самозабвенный цинизм, наносящий оскорбление всему сущему. Высочайшее блаженство.
Такие мысли как будто противоречат лицемерию, но это не так. Подлость последовательна. Речи как мед, а дела как полынь. Эскобар близок маркизу де Сад. Доказательство: Леотад. Лицемер - законченное воплощение зла, он совмещает два полюса извращенности. С одной стороны, он проповедник, с другой - распутница. Он двупол, подобно дьяволу. Лицемер - страшный гермафродит зла. Зло само себя оплодотворяет в нем, дает росток % преображается. С виду он обаятелен; выверните его наизнанку - он омерзителен.
Несвязные злобные мысли роились в мозгу Клюбена. Он плохо разбирался в них, но наслаждался безмерно.
Сноп искр из преисподней в ночи - вот мысли этого человека.
Итак, Клюбен некоторое время пребывал в задумчивости:
он разглядывал свою честность, как змея разглядывает сброшенную ею кожу.
В его честность верили все и даже отчасти он сам.
Он опять расхохотался.
Все будут думать, что он умер, а он жив и разбогател.
Все будут думать, что он погиб, а он спасен. Ловко же он сыграл на человеческой глупости!
Глупцом оказался и сам Рантен. Клюбен вспоминал Рантена с безграничным презрением! То было презрение лисицы к тигру. Рантену улепетнуть не удалось, зато ему, Клюбену, повезло. Рантен сошел со сцены посрамленным; Клюбен исчезнет торжествуя. Он пожал плоды преступления Рантена, и именно ему, Клюбену, привалило счастье.
Окончательного плана на будущее он еще не составил.
В железной табакерке, запрятанной в поясе, лежат три банковых билета этого вполне достаточно. Он переменит имя.
Есть страны, где шестьдесят тысяч франков дороже шестисот тысяч. Недурно было бы отправиться в такой край и зажить благопристойно на деньги, отобранные у вора Рантена. Или заняться коммерцией, войти в мир крупных дельцов, увеличить капитал, сделаться настоящим миллионером - это тоже было бы неплохо.
Вот, например, в Коста-Рика только что началась обширная торговля кофе, там загребешь тонны золота. Словом, поживем - увидим.
Сейчас не стоит об этом думать. Впереди времени много.
Самое трудное миновало. Ограбить Рантена, исчезнуть вместе с Дюрандой вот это было делом сложным.- Оно выполнено.
Остальное пустяки. Отныне препятствий не будет. Ничего неожиданного произойти не может.. Бояться нечего. Он доплывет до берега, ночью проберется к Пленмону, поднимется на утес, пойдет прямо к "Дому привидений", - туда нетрудно влезть по веревке с узлами, спрятанной в расщелине скалы; в доме он найдет саквояж с сухой одеждой и запасом еды; там он пробудет несколько дней; по наведенным справкам он знал, что не пройдет и недели, как испанские контрабандисты, может быть и сам Бласкито, подплывут к Пленмону; за несколькр гиней его отвезут не в Торбэй, как он сказал Бласко, чтобы рассеять всякие догадки и навести на ложный след, а в Пасахес или Бильбао. Оттуда он доберется до Вера-Крус или Нового Орлеана. В общем, пора броситься в море, лодка уже далеко, проплыть час ему ничего не стоит. Всего лишь миля отделяет его от суши, раз он попал на Гануа.
Не успел Клюбен подумать об этом, как туман прорвался.
Появилась грозная громада Дуврских скал.
VII
Неожиданное вмешивается
Растерянно вглядывался в них Клюбен.
Да, то был он, грозный, пустынный риф.
Нельзя было не узнать его чудовищный силуэт. Перед Клюбеном, наводя ужас, высились Дувры-близнецы узкий проход между ними казался западней. Тут был, можно сказать, разбойничий притон океана.
Стояли они совсем близко. Непроницаемая мгла скрывала их до сих пор, точно сообщница.
В тумане Клюбен сбился с пути. Несмотря на всю его осторожность, с ним приключилось то же, что и с двумя великими мореплавателями: Гонсалесом, открывшим мыс Белый, и Фернандесом, открывшим мыс Зеленый. Туман ввел его в. заблуждение. Он представлялся Клюбену прекрасным средством осуществления всех планов, но был по-своему опасен.
