Мэтью Деннисон - Двенадцать цезарей
По правде говоря, в Марке Сальвии Отоне, транжире, бонвиване, щедром любовнике, не было ничего бездеятельного. Силой своей воли он продолжил восходящую траекторию недавней истории своей семьи. Карьера его проходила не через магистраты, по «пути чести», как того требовала традиция. Он пользовался близкой (некоторые утверждают, что слишком близкой) дружбой с Нероном, своим современником, с которым познакомился на одном из пиров у Клавдия. (Клавдий выделил его отца, Луция Отона, после того как тот разрушил заговор против императора. По этой же причине дворец украшала статуя Луция, и это была редкая честь. Учитывая веру римлян в наследственные черты характера, Отон не мог не получить выгоду от высокой репутации отца.)
Когда пришло время, он упорно добивался расположения всех, кто мог быть ему полезен, безжалостно добиваясь своей цели. Тацит отмечает, что «стремясь стать владыкой, вел себя как раб», а этот историк не допускает лести в своих документах.[184] Наименее достойно выглядела связь с влиятельной вольноотпущенницей, намного старше его по возрасту. Без стыда, чести и совести он использовал эту престарелую придворную шлюху, чтобы вкрасться в доверие к Нерону. Убежденный, что значение имеет только внешний вид, заинтересованный лишь в развлечениях, Отон завоевал ее благосклонность. Его можно было сравнить с лебедем, отчаянно гребущим под водой, чтобы выплыть на поверхность. Усилия Отона оправдались — иначе он не появился бы на страницах данного исследования. Но победа была чрезвычайно скоротечной.
Он умер 16 апреля 69 года, всего за несколько дней до своего тридцатисемилетия, продержавшись на императорском троне меньше ста дней. Светоний говорит о том, что следом за этой благородной римской смертью его сторонники «умирали от своей руки; многие… в отчаянии бились друг с другом насмерть». Его рассказ можно признать наиболее точным, не подверженным слепому пристрастию. Для полноты впечатления он сообщает о версии, никак не подтвержденной жизнью Отона: «Говорили даже, что Гальбу он убил не затем, чтобы захватить власть, а затем, чтобы восстановить свободу и Республику».
В источниках Отон выигрывает тем, что противостоит Вителлию. Флавии переписали историю этого года беззакония и произвола, осудив Вителлия и заклеймив Нерона. Тогда, как и сейчас, Отон оценивался умеренно строго. Но при ретроспективном признании в качестве морально слабого, ненадежного человека он был второстепенной целью в мифотворчестве Флавиев, олицетворением духа смутного времени и не больше того. Его считали воплощением аберрации, когда личные желания вытесняют требования знатности происхождения, авторитета, воспитания и жажды служения государству… и ни один автор не рассматривал возможность восстановления Республики и свободы. Как мы увидим, Веспасиан и его сыновья не осмелились поддержать эту точку зрения.
Вместе с гражданской войной пришли перемены. Если Гальба взошел на трон за пределами Рима, то Отон стал императором, созданным вовне правящих классов. Мы можем прийти к собственному заключению, чей результат оказался более радикальным для любящих прецеденты римлян. Вдохновителями и исполнителями грошового переворота Отона были вольноотпущенник по имени Ономаст и императорские телохранители Барбий Прокул и Ветурий. В первую очередь им содействовала горстка недовольных наемников. Это был дерзкий акт, который не должен был завершиться успешно, не говоря уже о его сомнительных мотивах. Тот факт, что он оказался удачным, говорит о врожденной слабости системы. Отон в течение своей короткой карьеры не сделал ничего, чтобы устранить эту слабость. Как и он сам, его преемник, стремящийся к личной выгоде, побуждаемый частью армии к действиям, к которым не имел врожденных способностей, использовал продажность власти. Единственное, чем Вителлий мог оправдать свое верховное положение, — это достойное происхождение.
Следует признать, что дед Отона, тоже Марк Сальвий Отон, был сенатором. Он был первым из семьи, получившим это достоинство (его мать, женщина «низкого рода», возможно, была рабыней, а он сам, согласно Светонию, был обязан своим продвижением влиянию Ливии, связавшей его со старым режимом). Светоний говорит, что «предки Отона происходят из города Ферентина, из семейства древнего и знатного, берущего начало от этрусских князей». Здесь можно вспомнить давно умершего Мецената, чрезмерную невоздержанность которого перенял в юности Отон (кстати, Луций Отон регулярно сек розгами своего второго сына за выходки, несвойственные римлянам). Такое «отличие» вряд ли могло внушить уважение сенаторскому Риму.
Однако принципат, как мы убедились, благоволил к наместникам и провинциальным аристократам. Отон Старший явно был достаточно богат, чтобы пройти сенаторский имущественный ценз. Его связь с Ливией отмечает начало отношений с императорским двором. В следующем поколении Луций Отон внушил Тиберию (на которого весьма походил физически) такую любовь, что народ считал его сыном императора. Даже если не принимать в расчет кокетливых вольноотпущенниц, Марку Сальвию Отону Младшему нетрудно было бы получить доступ во дворец. Но он не остановился на том, что добился дружбы Нерона.
Будучи на пять лет старше сына Агриппины, он превратил дружбу во влияние, духовное родство, основанное на общих интересах и сходных чертах (а также на сексуальной связи, какой бы она ни была). Светоний утверждает, что Отон был «соучастником всех тайных замыслов императора», включая планы Нерона убить свою мать. На этом этапе было бы неправильно предполагать предательские интриги с его стороны. Источники ясно указывают на то, что желание заполучить трон возникло только после того, как были разрушены узы дружбы, а это случилось в конце пятидесятых годов. Тем временем, поскольку Отон не оставил надежд на власть в краткосрочной перспективе, он добивался места среди советников Нерона.
Как и связь Веспасиана с Нарциссом (сформировавшаяся в то же время), отношения Отона с Нероном станут опасными в неустойчивом политическом климате того периода. Так случилось, что ревность уничтожила их дружбу задолго до того, как Нерон потерял господство над Римом. Вслед за смертью императора, в новом нестабильном и неустойчивом мире, когда за все нужно было платить, «новый человек» из Ферентина правильно оценил возможности своей связи с Нероном.
«Среди прочих угодливых поздравлений и лести чернь Дала ему имя Нерона, и он нимало не высказал неудовольствия», — пишет Светоний. Похоже, что это нововведение было спонтанным и принадлежало народу.
Предугадав наступление мира после своего восхождения на трон, Отон отчеканил монеты с недвусмысленной надписью «pax orbis terrarum» («мир над всем миром»)[185], а предвидя, что в результате суровой политики Гальбы произойдет переоценка правления Нерона, он сыграл на изменении настроений в Риме. Как пишет Светоний, «изображения и статуи Нерона он разрешил восстановить, его прокураторам и вольноотпущенникам вернул их прежние должности и первым же своим императорским указом отпустил пятьдесят миллионов сестерциев на достройку Золотого дворца». (Средства на этот экстравагантный знак уважения, возможно, поступили от конфискации имущества, так быстро нажитого Винием. В день переворота Отон высказался о нем как о свидетельстве еще большей ненасытности и беззакония, на которые осмелился бы Виний, не стань он, Отон, императором.[186]) Поскольку Отон помогал создавать этот памятник величия Юлиев-Клавдиев, он, вероятно, надеялся приобрести ауру законности престолонаследия.
Когда пред Отоном открылся путь к власти, он был каким угодно, но только не окольным. Все произошло из-за ревности к двум людям: во-первых, к Нерону, во-вторых, к благородному, но ничем не примечательному ссыльному аристократу Пизону Лициниану. В каждом случае ответ Отона являлся актом возмездия, совершенным дважды. В результате он оказался императором Рима.
Все началось в 58-м или 59 году, когда Нерон отправил его в Португалию наместником Лузитании. Это было важным назначением для человека двадцати шести или двадцати семи лет, впервые исполнявшим обязанности претора (обычная ступенька на пути к наместнику провинции). Но это отнюдь не было любезностью. Напротив, этим назначением Нерон удалял его в изгнание. Альтернативой была казнь Отона. Так бы и случилось, если бы не тактичное вмешательство Сенеки в скандал, абсолютно не подобающий государственному деятелю.
Обстоятельства ссоры между императором и его служителем характерны для последнего периода эпохи Юлиев-Клавдиев. Спор разгорелся из-за одной из тех честолюбивых и властных женщин, которые, начиная с правления Клавдия, использовали высокое происхождение и красивую внешность для доступа к власти, на которую не имели официальных прав и для которой не подходили в эмоциональном отношении. В этом случае виновницей была Поппея Сабина, к имени которой иногда прибавляют «Младшая» (ее матерью была Поппея Сабина Старшая, чью красоту расхваливал даже Тацит. В 47 году она была вынуждена покончить с жизнью под давлением третьей жены Клавдия Мессалины). Хотя версии источников не всегда совпадают, похоже, что Поппея, такая же красивая и амбициозная, как и ее мать, была замужем за Отоном. Нередко в присутствии императора благодаря его близкой дружбе с Отоном она привлекала внимание Нерона, который пытался добиться ее расположения. (В другой версии говорится, что Отон специально женился на Поппее, с тем чтобы сделать ее доступной для императора, а затем пожалел, что свел их вместе.) Как многие императоры (мы видели это на примере Октавиана и Гая Калигулы и увидим у Домициана), Нерон воспользовался своего рода правом первой ночи и отнял Поппею у Отона. Однако события были не так очевидны, как предполагается. Тот неохотно отдал сексуального партнера императору и, возможно, противился их свадьбе. Со своей стороны, Нерона возмутила продолжающаяся привязанность Отона к женщине, которую оба теперь считали женой. Жизнь Отону спасло только решение Сенеки сделать бывшего друга наместником Лузитании. О силе чувств с обеих сторон свидетельствует долгое пребывание Отона в своем пристанище в западной провинции и нежелание Нерона призвать его в Рим после смерти Поппеи в 65 году. Светоний предполагает, что император согласился на изгнание бывшего друга, так как не хотел более строгим наказанием, явно говорящим о возмездии, разоблачать распущенность дворцовых нравов и возбуждать соответствующие слухи. Поскольку Отон воспользовался возможностью «повышения по службе», по словам историка, «с редким благоразумием и умеренностью», то именно он смеялся последним. Лузитанское изгнание Отона, как и более позднее наместничество Веспасиана в Иудее, совершенно неожиданно обеспечило ему трамплин к императорской власти.
