С. Папков - Сталинский террор в Сибири. 1928-1941

В Воронеже НКВД арестовало бывшего колчаковского генерала А.Н. Пепеляева. После 13-ти лет, проведенных в советских лагерях при строгой изоляции, его, теперь уже больного и разбитого, отыскали в одной из артелей, где он работал последнее время. Пепеляева доставили в Новосибирскую тюрьму и вместе с другими престарелыми бывшими генералами — Эскиным, Михайловым, Шереметьевым, Ефановым, князьями Гагариным и Долгоруковым — записали в «повстанческий штаб».

Из показаний, полученных от работников НКВД в 50-е годы, известно, что «лица, которые ранее занимали офицерские должности в царской или белой армиях, обычно подписывали протоколы без сопротивления. На них очень действовала камерная обработка и невыносимые условия, создаваемые в камерах».

Допрашивавший Шереметьева «чекист» признавался: «Он был старый и производил впечатление ненормального в умственном отношении человека»{359}.

Всего за 1937 год только в Новосибирской области по делу «белогвардейцев-монархистов» было арестовано 20731 человек{360}.

По количеству жертв это — одно из самых значительных «дел» периода террора. Подробную записку о нем, составленную начальником УНКВД Г.Ф. Горбачом, в декабре 1937 года Ежов представил Сталину. Сталин наложил резолюцию: «Всех бывших офицеров и генералов по записке Горбача нужно расстрелять». Вслед за этим нарком сделал собственную пометку: «Исполнено. Послана телеграмма. 16/XII.37. Ежов»{361}.

Замыслы Сталина однако простирались гораздо дальше уничтожения «социально-чуждых». Для создания нового общества и нового порядка в стране ему необходимо было истребить часть самой партии, той партии, которая до сих пор верно служила ему и прокладывала дорогу к личному господству. В этом заключалась самая сложная часть программы террора.

Первые же массированные атаки на местную номенклатуру убедили Сталина в том, что некоторые секретари обкомов заняли выжидательную позицию. По крайней мере их личное участие и содействие акциям НКВД признавались совершенно недостаточными. «По собственной инициативе, — писала «Правда» о красноярском руководстве, — крайком не разоблачил ни одного врага. Зато с каким рвением секретарь крайкома Акулинушкин защищал Савкевича. Только в июне после выступления «Правды» Савкевич был снят с работы заведующего отделом руководящих партийных органов крайкома. Руководители крайкома явно покрывают врагов…»{362}.

Имея ввиду именно таких колебавшихся подчиненных, Сталин говорил во время предвыборного выступления в декабре 1937 года:

«Есть люди, о которых не скажешь, кто он такой, то ли он хорош, то ли он плох, то ли мужественен, то ли трусоват, то ли он за народ до конца, то ли он за врагов народа. Есть такие люди и есть такие деятели. Они имеются и у нас, среди большевиков. Сами знаете, товарищи, семья не без урода»{363}.

Ответом Сталина должна была стать решительная чистка ставленников в регионах. В июне — начале июля 1937 года он провел удаление первой порции руководителей Сибири — в Красноярском и Восточно-Сибирском краях. Секретари Акулинушкин и Разумов были вызваны в Москву, арестованы, а затем расстреляны. Эйхе и Булатов пока оставались на своих местах.

Комбинация со смещением осуществлялась посредством некоторых подготовительных мер. Сначала в аппарат обкома или крайкома из ЦК присылали «уполномоченного» для выявления «антипартийных тенденций». Это был кто-нибудь из работников КПК, вроде С.Т. Хавкина, которого Шкирятов — председатель КПК — присылал в Красноярск (Хавкин С.Т. — работник аппарата КПК при ЦК ВКП(б), в 1937 и.о. председателя Красноярского крайисполкома.). «Уполномоченный» начинал травить одного за другим представителей местной верхушки и вскоре оказывался во «вражеском окружении». Дело заканчивалось тем, что о «засилии врагов народа» немедленно сообщалось в ЦК, и тогда Сталин посылал для расправы настоящих палачей. В Иркутске с июня 1937 года чисткой занимался А.С. Щербаков, в Красноярске — Шкирятов с целой бригадой работников КПК.

Вместе со свергнутыми секретарями исчезло большинство их сотрудников и помощников. Новые секретари — С.М. Соболев и А.С. Щербаков — организовали жесточайшую кампанию очередных разоблачений.

В июле 1937-го Политбюро переходит к новому способу организации террора — плановому уничтожению «враждебных элементов». Обкомам, крайкомам и ЦК национальных республик была послана директива «Об антисоветских элементах», в которой поручалось наметить группы граждан, чтобы расстрелять «в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД»{364}.

9 июля Политбюро утвердило состав «троек», которым в ближайшее время предстояло выносить приговоры о расстрелах и заключениях в лагеря тысячам «врагов народа». В «тройку» входили: начальник управления НКВД, областной (краевой) прокурор, секретарь обкома (крайкома). Были и другие комбинации. Первый состав «троек» в Сибири выглядел так:

В Омской области — Салынь, Нелиппа, Фомин. В Западно-Сибирском крае — Миронов, Барков, Эйхе. В Красноярском крае — Леонюк, Горчаев, Рабинович.

Спустя несколько дней управления НКВД представили он предложения о количестве подлежащих расстрелу, высылке или заключению в лагеря. На основании этих предложений НКВД разработал общий план ликвидации — знаменитый оперативный приказ № 00447. В нем устанавливались восемь категорий граждан подлежащих репрессии и ориентировочное их число по каждому региону. Для Сибири и Дальнего Востока (пока без Восточно-Сибирского края) намечались следующие цифры{365}:

Политбюро приказывало начать операцию 5 августа и закончить за четыре месяца.

Решение об арестах и расстрелах способом разверстки, которое мог предложить только Сталин, было чем-то новым даже для ветеранов НКВД. Раньше такой метод использовали лишь в отношении «кулаков», когда партия вела яростную борьбу в деревне. В то время это представлялось оправданным. Но в настоящих условиях, при отсутствии реальной угрозы для партии, он мог показаться слишком жестоким и вызвать определенный протест в среде умеренных.

Был ли на самом деле какой-либо протест? Точно установленных фактов на этот счет нет. Однако действия сталинцев по устранению ряда влиятельных руководителей в момент перехода к новой фазе террора дает основание предполагали нечто похожее.

Об одном случае открытого сопротивления рассказал в своих мемуарах работник НКВД Михаил Шрейдер. Описываемый им эпизод как раз касается момента обсуждения в НКВД вопроса об очередных «лимитах» по областям летом 1937 года. Информацию о лимитах давал Ежов.

«Когда Ежов закончил свое выступление, в зале воцарилась мертвая тишина…

Вдруг со своего места встал ПП УНКВД Омской области, старейший контрразведчик, ученик Дзержинского Салынь.

— Заявляю со всей ответственностью, — спокойно и решительно сказал Салынь, — что в Омской области не имеется подобного количества врагов народа и троцкистов. И вообще считаю совершенно недопустимым заранее намечать количество людей, подлежащих аресту и расстрелу.

— Вот первый враг, который сам себя выявил! — резко оборвав Салыня, крикнул Ежов. И тут же вызвал коменданта, приказав арестовать Салыня.

Остальные участники совещания были совершенно подавлены всем происходящим, и более никто не посмел возразить Ежову»{366}.

25 июля в Новосибирске, в клубе им. Дзержинского, собрались начальники всех подразделений НКВД Западной Сибири, чтобы получить инструкции чрезвычайной важности. С сообщением выступал начальник УНКВД Миронов. Его речь начиналась словами: «Особым решением ЦК ВКП(б) органы НКВД должны разгромить основные гнезда контрреволюции». Слушатели отреагировали «шумным одобрением». Затем Миронов перешел к практической стороне дела. «Как только вернетесь на места, сказал он, — вы должны приступить к массовому аресту следующих контингентов: бывших белых офицеров, карателей, сектантов, уголовников, бывших бандитов, кулаков». «Органам НКВД, — продолжал Миронов, — предоставлены чрезвычайные полномочия. Никаких ограничений арестов по названным категориям нет, следствие вести максимально упрощенным порядком»{367}.

Появление «лимитов» меняло многое в осуществлении террора. С этого момента инициативу и полномочия, ранее принадлежавшие НКВД, Политбюро взяло в собственные руки: оно само теперь решало кого, сколько и в какие сроки подвергнуть уничтожению. «Органам» оставлялась только рутина — аресты, оформление «дел», связанное с добыванием формальных «доказательств» виновности арестованных, и исполнение приговоров.