Советская ведомственность - Коллектив авторов
Методологическая проблема заключается в том, что Д. Берлинер основывался на интервью с директорами 1930–1940‑х годов из западных областей СССР, а Я. Корнаи на знакомом ему опыте венгерских директоров 1970‑х годов. В какой степени эти модели поведения были альтернативными или являлись этапами одного эволюционного пути, еще предстоит выяснить. Вместе с тем ни Д. Берлинер, ни Я. Корнаи не предполагали возможность открытого бунта или публичной критики в адрес министерств со стороны директоров. Как следствие, дискуссии второй половины 1950‑х могут уточнить существующие представления о развитии экономических иерархий в плановой системе.
Директор и ведомственность
В течение 1950‑х годов, о которых пойдет речь, понятие «ведомственности» в экономике приобрело из широкого достаточно конкретное значение. В начале 1920‑х годов это слово любил употреблять В. Ленин. Впрочем, в его работах оно могло значить и увлечение созданием новых ведомств[506], и бюрократизм[507], и отсутствие координации между органами власти[508]. Для сравнения: Сталин это понятие практически не употреблял. Известно лишь одно письмо Л. Кагановичу 1931 года, в котором он осуждал странные решения отдельных наркоматов[509]. В советской экономике 1940‑х годов «ведомственность» была синонимична понятию «узковедомственные интересы», которое имело более широкое хождение. Так на XIX съезде ВКП(б) в 1952 году узковедомственные интересы критиковались в отчетных докладах Г. Маленкова и Н. Хрущева[510], причем дважды приводился пример укрывания министерствами резервов на своих предприятиях.
Так или иначе ведомственность в народном хозяйстве ассоциировалась с необоснованным выкачиванием государственных ресурсов в пользу своей отрасли, пренебрежением общенациональными задачами ради министерских. В 1957 году с подачи Н. С. Хрущева понятие стало намного более узким. Под ним в первую очередь стали подразумевать действия министерств, приводящие «к ослаблению и нарушению нормальных территориальных связей между предприятиями разных отраслей промышленности, расположенными в одном экономическом районе»[511]. Иными словами, ведомственность свелась к административным барьерам между министерскими империями.
Кем же были директора в системе ведомственности? Исполнителями, заложниками, системообразующими игроками? Кажется справедливым мнение экономиста Алека Ноува о том, что плановая экономика в силу масштабности была вынуждена создавать сотни органов власти для выполнения управленческих задач. При таком раздроблении центров принятия решений ключевой проблемой становится определение границ ответственности. Восприятие этих границ игроками экономики непосредственно влияет на их поведение[512]. Дальнейшие материалы подтверждают, что вопрос о границах ответственности министерств и предприятий будет основным для директоров в 1950‑х годах. Можно утверждать, что руководители предприятий, осуждая ведомственность, скорее пытались установить систему понятных договоренностей со своими учредителями. Наличие же административных империй, помимо неудобств, давало директорам и некоторые ощутимые выгоды, поэтому записывать руководителей предприятий в естественную оппозицию ведомственности не стоит.
Дискуссии, о которых пойдет речь, формально были приурочены к решению разных вопросов. Однако обе они вписываются в то, что Й. Горлицкий назвал «антиминистерской» кампанией Н. С. Хрущева 1954–1957 годов[513], в рамках которой советский лидер попытался мобилизовать администраторов среднего и нижнего звена, играя на их недовольстве руководством ведомств. Как следствие, вопрос о том, почему острые выпады директоров пришлись именно на этот период, имеет достаточно очевидный ответ – на то была получена прямая санкция высшего политического руководства.
Первая мобилизация директорского корпуса
Первая из дискуссий в 1955 году была посвящена расширению прав директоров предприятий. Полномочия директоров к этому времени определялись Постановлением ЦИК и СНК СССР от 1927 года[514], то есть правила были зафиксированы в период, когда советская индустрия еще только создавалась, а многих отраслевых министерств даже не существовало. Постановление хотя и декларировало принцип единоначалия директора, но связывало руководителя по рукам и ногам необходимостью согласовывать свои шаги с учредителем, включая вопросы вроде увольнения главного бухгалтера или утверждения сметы текущего ремонта.
На высшем уровне проблема была артикулирована ранее хрущевской эпохи. Достаточно смелая и практически удавшаяся попытка переиграть заведенный порядок имела место в 1947 году. Директор автомобильного завода И. А. Лихачев получил личное одобрение от Сталина на расширение прав директоров. В небольшой пояснительной записке указывалось, что «ограничения и мелочная опека над директором не способствуют повышению рентабельности предприятия»[515]. Иными словами, Лихачев пытался разыграть карту разбазаривания ресурсов, которые были наперечет в период восстановления страны. Попытка натолкнулась на волокиту пятнадцати органов, экспертирующих проект, которые, разумеется, поддержали идею, одобренную вождем, но выдвинули десятки замечаний, а Минфин и вовсе уклонился от обсуждения[516]. Основные инициаторы реформы, включая Лихачева, оказались в опале у Сталина в 1949–1950 годах. Однако разработка реформы по неизвестным причинам забуксовала еще в 1947 году, вероятно, от вождя перестали поступать соответствующие сигналы. Главный урок заключался в том, что было недостаточно инициативы снизу для изменения ведомственных правил, а требовались постоянные заинтересованность и давление на министерства со стороны высшего руководства.
К идее вернулись в 1955 году. На этот раз бюрократический способ разработки реформы был дополнен консультациями с руководителями крупнейших предприятий. В мае 1955 года под эгидой А. И. Микояна было проведено закрытое трехдневное совещание с участием девятнадцати министров и семидесяти шести представителей предприятий[517]. По всей видимости, за привлечением директорского корпуса не стояли какие-либо аппаратные интриги, совещание вполне соответствовало лозунгам времени вроде усиления коллегиальности при обсуждении решений, борьбы с бюрократизмом в управлении[518]. Состав участников отражал все основные отрасли промышленности и моделировал экспертное сообщество. Впервые в советской истории был собран столь представительный форум руководителей предприятий с целью получения объективной обратной связи о положении в стране. В. А. Шестаков, подробно изучавший материалы совещания, отметил, что «по существу речь шла о застарелых болезнях <…> а не о самоуспокоенности и неумелом руководстве», обсуждались вечные вопросы от износа техники до низкой мотивации работников[519]. Вывод о необходимости расширения прав директоров стал лишь одним из следствий майской встречи. Также известно, что около сорока директоров непосредственно принимали участие в составлении текста соответствующего постановления.
В контексте нашей темы гораздо любопытнее другое совещание, которое раскрывает восприятие министерской опеки капитанами промышленности. В конце 1955 года с целью мониторинга исполнения принятого постановления «О расширении прав директоров предприятий» в Москву было приглашено сорок руководителей заводов, причем все они до того участвовали
