Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 1, часть 2)
- Прежде торговал попами, теперь благодатью святого духа?.. Так, что ли? язвительно усмехнувшись, спросила Манефа.
- Так... так точно, матушка,- приниженно молвил Василий Борисыч и снова принялся утираться платком.
- Что ж это он у Макарья лавки не возьмет себе?.. Вывеску бы повесил большую, золотую, размалеванную...Написал бы на ней: "Торговля благодатью святого духа, московского купца епископа Софрония".
- Бывал и у Макарья, матушка,- сказал Василий Борисыч.
- Без вывески, должно быть, торговал. Такой что-то не виделось,- с желчной улыбкой ответила Манефа.- Такцию бы ему напечатать - за одигон, мол, пятьсот, за попа пятьсот... Греховодники!..
- Не наша вина, матушка!.. Не Москва Софрона выбирала,- оправдывался Василий Борисыч.- Аки пес на престол вскочил.
- Это ты из гранографа (хронограф. ),- усмехнулась Манефа...- Про Гришку Расстригу в гранографе так писано... А ведь, подумать хорошенько, и ваш Степка, хоть не Гришкиной стезей, а в его же пределы идет - к сатане на колени - рядом с Иудой предателем... Соблазны по христианству разносить!.. Шатость по людям пускать!.. Есть ли таким грехам отпущенье?..
- Ох, искушение!..- глубоко и горько вздохнул Василий Борисыч.
- Хоть не ведали мы про такие дела Софроновы, а веры ему все-таки не было,- после некоторого молчанья проговорила Манефа.- Нет, друг любезный, Василий Борисыч... Дорога Москва, а душ спасенье дороже... Так и было писано Петру Спиридонычу, имели бы нас, отреченных... Не желаем такого священства не хотим сквернить свои души... Матушка Маргарита в Оленеве что тебе говорила?
- Да те же речи, что и ваши,- отвечал Василий Борисыч.
- Видишь!.. И не будет у нас согласья с Москвой... Не будет!.. Общения не разорвем, а согласья не будет!.. По-старому останемся, как при бегствующих иереях бывало... Как отцы и деды жили, так и мы будем жить... Знать не хотим ваших московских затеек!..
При этих словах вошла келейная девица и, низко поклонясь гостю, доложила игуменье:
- От Патапа Максимыча нарочного пригнали.
- Пантелей? - спросила Манефа.
- Нет, матушка, неведомо какой человек. Молодой еще из себя, рослый такой.
- Знаю,- кивнула ей Манефа.- Кликни.
* * *
Келейная девица вышла, и минуты через две явился Алексей. Сотворя уставной начал перед иконами и два метания перед игуменьей, поклонился он гостю и, подавая Манефе письмо, сказал:
- Патап Максимыч приказали кланяться. Не вставая с места и молча, Манефа низко склонила голову.
- Здоровы ль все? - спросила она.- Садись, гость будешь,- примолвила она.
- Все, слава богу, здоровы,- отвечал Алексей, садясь на лавку рядом с Васильем Борисычем.- Про вашу болезнь оченно скорбели.- Патап Максимыч в отлучке был?.- спросила Манефа.
- Уезжали, на шестой неделе воротились,- отвечал Алексей.
- Как праздник справили? - невозмутимо, ровным голосом продолжала расспросы Манефа.
- Все слава богу,- отвечал Алексей.- Ну и слава богу,- молвила Манефа и, показывая на расставленные закуски, прибавила:- Милости просим, покушай, чем бог послал... Алексей выпил, закусил... Чаю подали ему.
- Там кое-что привезено к вашей святыне, матушка... ОтПатапа Максимыча припасы... Кому прикажете сдать?- спросил Алексей.
- Завтра,- молвила Манефа и ударила в малую кандию, стоявшую возле нее на окошке. Келейная девица вышла из-за перегородки.
- В задних кельях прибрано? - спросила ее Манефа. - Прибрано, матушка. - А в светелке над стряпущей?
- И там все как надо быть.
- Московского гостя дорогого в заднюю,- сказала Манефа,- а его,прибавила, показывая на Алексея,- в светелку. Вели постели стлать... Пожитки ихние туда перенесть. Сейчас же. Низко поклонившись, вышла келейная девица.
- Ты сюда нарочно аль проездом? - спросила Манефа Алексея.
- В два места Патап Максимыч послали,- отвечал он.- велел вам да Марье Гавриловне письма доставить, а отсель проехать в Урень.
- На Ветлугу - быстро спросила Манефа, вскинув глазами на Алексея и нахмуря брови.
- На Ветлугу, матушка,- отвечал Алексей.
- Марью Гавриловну видел? - немного помолчав, спросила она.
- Нет еще, матушка.
- Ступай к ней покуда,-сказала Манефа.- Не больно еще поздно, она ж полуночница... Долго ль у нас прогостишь?
- Благословите, матушка, завтра ж пораньше отправиться, - молвил Алексей.
- Как знаешь. Работника послала я в Осиповку, с письмом от Марьи Гавриловны. При тебе приехал?
- Нет, матушка.
- Разъехались. Ступай с богом. Завтра позову,- сказала Манефа, слегка наклоняя голову.
Положил Алексей исходный начал перед иконами, сотворил метания и вышел. Помешали нам,- молвила Манефа Василью Борисычу.- Суета!.. Что делать?.. Не пустыня Фиваидская - с миром не развяжешься!.. Что ж еще Петр Спиридоныч наказывал?
- Да насчет того же Софрония, матушка,- отвечал Василий Борисыч.- Узнавши про нечестивые дела его, кладбищенские попечители на первых порах келейно его уговаривали, усовестить желали. И то было неоднократно... Деньги давали, жалованье положили, перестал бы только торговать благодатью да ставил бы в попы людей достойных, по выбору общества. А он и деньги возьмет и беспутных попов наставит... А уследить невозможно - всё в разъездах... Время гонительное, всюду розыски - на одном месте пребывать нельзя, а ему то и на руку... Этак, матушка, без малого четыре года с ним маялись... От того от самого и вам доброго священника до сей поры не высылали... Что с самочинником поделаешь?..- В прежни годы обо всех делах и не столь важных с Рогожского к нам в леса за известие посылали, советовались с нами, а ноне из памяти нас, убогих, выкинули,- укоряла Манефа московского посла.- В четыре-то года можно бы, кажись, изобрать время хоть одно письмецо написать...
Все хотелось, матушка, келейно, по тайности уладить, чтоб молва не пошла... Соблазна тоже боялись,- оправдывался Василий Борисыч.- Хоть малую, а все еще возлагали надежду на Софронову совесть, авось, полагали, устыдится... Наконец, матушка, позвали его в собрание, все вины ему вычитали: и про святокупство, и про клеветы, и про несвойственные сану оболгания, во всем обличили.
- Что ж он? - спросила Манефа. - А плюнул, матушка, да все собрание гнилыми словами и выругал...- сказал Василий Борисыч.- "Не вам, говорит, мужикам, епископа судить!.. Как сметь, говорит, ноге выше головы стать?.. На меня, говорит, суд только на небеси да в митрополии..." Пригрозили ему жалобой митрополиту и заграничным епископам, а он на то всему собранию анафему.
- Анафему! - с ужасом вскликнула Манефа.
- Как есть анафему, матушка,- подтвердил Василий Борисыч.- Да потом и говорит: "Теперь поезжайте с жалобой к митрополиту. Вам, отлученным и анафеме преданным, веры не будет". Да, взявший Кормчую, шестое правило второго собора и зачал вычитывать: "Аще которые осуждены или отлучены, сим да не будет позволено обвинять епископа". Наши так и обмерли: делу-то не пособили, а клятву с анафемой доспели!.. Вот те и с праздником!..
- Ах он, разбойник!- вскочив с места, вскрикнула Манефа. Лицо ее так и пылало...- Истинно так, матушка,- подтвердил Василий Борисыч.- Иначе его и понимать нельзя, как разбойником... Тут, матушка, пошли доноситься об нем слухи один другого хуже... И про попа Егора, что в воду посадил, и про золото, что с паломником Стуколовым под Калугой искал... Золото, как слышно, отводом только было, а они, слышь, поганым ремеслом занимались: фальшивы деньги ковали.
Наклонив голову, Манефа закрыла ее ладонями. Смолк Василий Борисыч.Дальше что? - спросила игуменья, подняв голову после минутного молчанья.
Не думал Василий Борисыч, какими ножами резал он сердце Манефы.
- Жалобу к митрополиту послали,- продолжал он,- другого епископа просили, а Софрона извергнуть.
- Ну? - спросила Манефа.
- Согласился владыко-митрополит,- отвечал Василий Борисыч.- Другого епископа перед великим постом нынешнего года поставил, нарек его Владимирским, Софрона же ограничил одним Симбирском... Вот и устав новоучрежденной Владимирской архиепископии,- прибавил он, вынимая из кармана тетрадку и подавая ее Манефе.
- Потрудитесь почитать, глаза-то у меня после болезни плохи, мало видят,сказала Манефа. Василий Борисыч начал чтение:
- "Владимирский архиепископ подведомственно себе иметь должен все единоверные епархии, ныне существующие и впредь учредиться могущие во всей Российской державе, даже по Персии и Сибири простирающиеся, и на север до Ледовитого моря достигающие. И имеет право во оные епархии поставлять епископов по своему усмотрению с содействием своего наместника". - Какого ж это наместника? - спросила Манефа.
- А другого-то епископа, матушка, что в Белой-то Кринице,- отвечал Василий Борисыч.
- Софрона! - воскликнула Манефа.
- Нет, матушка... Как возможно... Избави бог,- сказал Василий Борисыч.Софрон только при своем месте, в Симбирске, будет действовать - там у него приятели живут: Вандышевы, Мингалевы, Константиновы - пускай его с ними, как знает, так и валандается. А в наместниках иной будет - человек достойный,- а на место Софрона в российские пределы тоже достойный епископ поставлен Антоний.
