Александр Больных - Танковые войны XX века
И все-таки наступление Манштейна не привело к коренному изменению обстановки. Прежде всего следует отметить, что прекратились панические отступления советских войск, столь характерные для 1941 и 1942 годов. Каждый метр территории немцам теперь приходилось брать с боем, к чему они не слишком привыкли.
Хочется не согласиться с утверждением А. Исаева, будто после Харькова главным средством борьбы с танком становится танк. Приводимая им статистика говорит лишь об одном: в районе Харькова имели место бои танковых соединений, часто превращавшиеся во встречные танковые бои. Кстати, это тот вид боевых столкновений, в котором Красная Армия уступала противнику до самого конца. Сами немцы придерживались иной точки зрения, о чем ясно говорит статистика производства бронетехники в Германии. Промышленность Германии все больше внимания и сил уделяет производству штурмовой артиллерии и противотанковых САУ. В том же 1943 году их производство практически сравнивается с производством танков, а в 1944 году, когда немцы выпустили максимальное количество бронетехники, самоходных установок было произведено больше, чем танков. То есть теперь уделом Панцерваффе, изначально создававшихся как наступательное оружие Вермахта, становится оборона. И бодрое заявление Гудериана, сделанное им 9 сентября 1943 года в докладе Гитлеру: «Если вообще фронт до сих пор был удержан, то это — исключительно заслуга танковых дивизий. Всеми признано, что танковые войска, несмотря на их слабости, и сегодня еще являются костяком всей обороны. Пехота больше не может им быть», звучит как надгробная эпитафия. В устах создателя Панцерваффе, отца теории блицкрига, эти слова являлись форменным кощунством, однако они предельно точно характеризовали то место, которое отныне было отведено немецким танкам.
Глава 10. С ГОЛОВЫ НА НОГИ И ОБРАТНО
Все происходившее после весеннего сражения под Харьковом поддается объяснению с большим трудом, причем речь идет не только о ходе военных действий, но также о причудливых зигзагах конструкторской мысли по обе стороны линии фронта. И все-таки мы начнем именно с положения на фронте. Как ни странно, обе стороны довольно оптимистично восприняли итоги боев за Харьков. Особенно буйным цветом расцвел оптимизм в Берлине. Гитлер всерьез рассматривал это сражение как полный реванш за Сталинград, хотя в данном случае речь шла не более чем об оперативном успехе. На головы участников сражения обрушился ливень наград, что весьма напоминало ситуацию, имевшую место тридцать лет назад: «В этот день избежать награждения Железным крестом можно было, лишь совершив самоубийство». Однако в Ставке фюрера, да и среди части его генералов царила смесь эйфории с легким разочарованием. Почему-то возникло мнение, что германские войска упустили возможность одержать новую крупную победу. Озвучил это мнение все тот же Пауль Карель:
«Стремительное продвижение Манштейна с Днепра к Донцу не было использовано до конца. Немецкое Верховное Главнокомандование верило, что может отложить на завтра то, что было реально сегодня, и только сегодня. Таким образом, большая возможность была упущена. Немцы посадили зерно, из которого выросла катастрофа, решившая исход войны, — оставили Курский выступ. Советское командование тогда освободилось от самой серьезной, со времен 1942 года, угрозы. Центральный фронт Сталина спасло чудо, сравнимое с чудом на Марне. И время в Курске начало работать на Сталина против Гитлера… Операция «Цитадель» против Курского выступа началась спустя сто одиннадцать дней. Из-за этих ста одиннадцати дней немцы проиграли войну».
Читая такое, честно говоря, не знаешь — смеяться или плакать. С одной стороны, Карель высказывает пару здравых мыслей, с другой — несет полную ахинею. Так и тянет поинтересоваться: а не использовал ли бывший оберштурмбаннфюрер С С заготовки, оставшиеся в личном архиве со времен работы в ведомстве доктора Геббельса? Нельзя не согласиться с тем, что время работало против Гитлера. Эти самые 100 с лишним дней позволили советским войскам на Курской дуге создать глубоко эшелонированную оборону, в которой увязли некогда грозные танковые клинья Панцерваффе. Карелю вторит Манштейн, правда, более осторожно:
«Командование Группы армий «Юг» поэтому намеревалось ликвидировать эту дугу сразу же после битвы за Харьков, еще до начала периода распутицы в этой местности, используя тогдашнюю слабость противника. От этого плана мы должны были отказаться, так как группа «Центр» не в состоянии была взаимодействовать с нами. Как бы ни был слаб противник после своего поражения у Харькова, все же одних сил группы «Юг» было недостаточно, чтобы ликвидировать эту широкую дугу».
Правда, и фельдмаршал привирает, так как наступавшие войска увязли в грязи еще до конца операции. К тому же, как мы помним, Манштейн и так собрал у себя почти все боеспособные танковые дивизии Восточного фронта, поэтому реально усиливать его группировку в марте 1943 года было нечем, можно было говорить только о пополнении уже имевшихся частей. Вообще Манштейн задним числом рассуждает о том, что задачей операции «Цитадель» было уничтожение советских подвижных резервов, «что стало бы первым шагом к ничьей на Восточном фронте». Однако и оберштурмбаннфюрер, и фельдмаршал дружно не желают признавать, что время работало против Гитлера не только весной 1943 года, но уже с декабря 1941 года, когда разгром под Москвой стал крахом надежды на молниеносную войну. Ну а рассуждения о том, что Курская битва могла решить исход войны, вообще списаны с приказа Гитлера.
Самое любопытное, что точно такие же мысли высказывал противник Манштейна по Харьковской операции генерал Ватутин.
Он рвался нанести упреждающий удар, чтобы разгромить подвижные резервы гитлеровцев, «что стало бы первым шагом к крупному наступлению». Однако Сталин, имея перед глазами свежий пример неудачных итогов наступательной операции, предпочел выждать, пока немцы нанесут удар первыми. Пожалуй, его ошибка была более грубой, чем у Гитлера. Переход к статичной обороне, уже не раз скомпрометировавшей себя в ходе войны, мог создать серьезные проблемы Красной Армии. Не будем говорить «к счастью, этого не случилось», потому что этого не могло случиться вообще, для каких-либо решительных действий у немцев уже просто не хватало сил.
Вдобавок произошло событие, которое оказало самое серьезное влияние не только на ход военных действий, но и на будущее развитие танковых войск. На свет появился самый известный танк Второй мировой войны — T-VI «Тигр». Правда, родился он не в одиночестве, а вместе с целым бронированным зверинцем, но обо всех остальных боевых машинах Вермахта, вместе взятых, не написано столько, сколько о «Тигре». Мы не будем детально расписывать историю создания этого танка, который очень быстро подрос от 30 тонн первоначального технического задания до 56 тонн в реале, так как толщина брони тоже увеличилась вдвое — с 50 до 100 мм. Напомним лишь одну маленькую деталь, которая самым роковым образом сказалась на тактике Панцерваффе. Дело в том, что то самое техзадание требовало создать Durchbruchswagen — танк прорыва.
Никто в тот момент не заметил, что эта идея фактически опровергала всю концепцию строительства Панцерваффе. Конечно, «Тигр» заметно отличался от полностью себя скомпрометировавших британских пехотных танков вроде «Матильды» или «Черчилля». Однако он, как и его двоюродные братья, был органически неспособен к стремительным прорывам, что являлось отличительной характеристикой танковых войск. Уровень развития техники 1940-х годов — даже столь расхваленной немецкой техники — пока еще не позволял создать тяжелый танк, обладающий высокой подвижностью. Кто бы ни брался за это дело — получался неповоротливый монстр.
Но беда, как резонно утверждают, никогда не приходит одна. Если о целесообразности «Тигра» еще можно спорить, силы и время, потраченные на создание «Пантеры», были явно выброшены на ветер. Если при создании Т-34 получился средний танк, втиснутый в габариты легкого, то немцы построили средний танк, раскормленный до веса тяжелого. Конечно, «Пантера» по многим показателям превосходила T-IV, но превосходила ли она его настолько, чтобы оправдать двойное увеличение веса и трудозатрат? Существует такой критерий: «стоимость — эффективность», с его учетом Т-V решительно уступал T-IV. В конце концов, можно было попытаться пушку KwK 42 втиснуть в башню T-IV, если уж очень хотелось еще больше повысить огневую мощь танка. А так остается лишь гадать, что было бы лучше: 5,5 тысячи построенных «Пантер» или 10 тысяч T-IV, которые можно было построить вместо них.
Вдобавок Гитлера осенило еще несколько великолепных идей, от которых у панцер-генералов волосы встали дыбом. Первым пришлось выкручиваться Гудериану, который тогда находился на должности генерального инспектора танковых войск. Дело в том, что Гитлер предложил ввести в состав каждого танкового батальона по взводу «Тигров». Принципиального усиления подразделениям это не обещало, зато его мобильность заметно снижалась, плюс возникали проблемы с обслуживанием двух различных типов танков. Но Гудериан кое-как сумел выкрутиться.
