Джалал Баргушад - Обнаженный меч
Казалось, халиф не тот самый человек, который сорок дней назад пластом лежал на этой постели. Он чувствовал себя юношей. "Только глупец спрашивает у мужчины, сколько ему лет. Мужчине столько лет, на сколько он себя чувствует".
Халиф вновь отдался во власть воспоминаний, прижимал Гаранфиль к своей груди. Наконец девушка отложила уд. Халиф-раздел возлюбленную. Гаранфиль застыдилась и тотчас погасила все свечи. Будто в комнате произошло чудо. Посмотрев на Гаранфиль, Гарун задрожал всем телом:
— Бисмиллах, бисмиллах! — только и сумел произнести он.
В темной комнате девушка светилась подобно свече. Перед редкой красотой своей возлюбленной халиф позабыл обо всем на свете и опустился перед ней на колени. "Боже, что за создание?!"
— Ангел мой, что хочешь проси! — Он, сняв с пальца перстень, символ монаршей власти, протянул Гаранфиль, — возьми, это — память о моем отце халифе Мехти, дарю тебе!
Гаранфиль укуталась в свои золотистые волосы. Спрятала свое светящееся в темноте стройное, мраморное тело. Голова Гаруна покоилась на ее груди. В этот миг в голосе Гаранфиль было больше стона, чем в струнах ее уда.
— Светоч вселенной, счастье возвратилось к нам. Вы щедрее самого Хатама. Шахское кольцо отец вам на память оставил, лучше у себя оставьте. Если действительно любите меня, прикажите полководцу Абдулле отвести войска от моей родины. Зачем мне шахское кольцо здесь, когда там горы и равнины Азербайджана поливаются кровью?!
Халиф перевел разговор на другое.
— Прекрасный ангел мой, прошу тебя, возьми себя в руки! Мне хотелось бы, чтоб ты всегда пела мне песни любви. Покинуть этот бренный мир вместе с тобой было бы величайшим счастьем. Я и на том свете хочу блаженствовать в объятиях моей возлюбленной.
От этих слов халифа Гаранфиль размякла, ее горячие глаза лукаво блеснули в темноте:
— Повелитель правоверных, судьба подобна игральной кости: кому шестерка выпадает, а кому пятерка. Может, я раньше вас… Халиф прервал ее:
— Разве можно предугадать это?
Гаранфиль попыталась вернуть разговор в прежнее русло:
— Родина моя…
Гарун погладил ее волосы:
— Сейчас пора любви… "Хурма поспела, а садовник спит". Зачем же тратить время на разговоры?
Несколько минут прошло в молчании. Наконец Гаранфиль поднялась и налила вино из графина в кубки… Халиф пил-пил, и обессиленно упал в постель.
Гаранфиль, легонько касаясь струн уда, напевала тихим голосом, окрыляя сон халифа песней:
Вот и пришло расставанье,Вот и настало прощанье.О, дорогие, родные,ЭтоПоследнее наше свиданье!Руки мои — это песни разлуки,Можно ль оставить без отзвуков звуки?Счастье ко мне приходило с тобоюМожно ль пресытиться чистой любовью?ЭтоПоследнее наше свиданье.Сколько во взглядахТоски и страданья!
Гарун и во сне развлекался с возлюбленной: "Кажется, сама Венера этой ночью в моей постели… Красавица моя, я и на том свете желал бы блаженствовать в твоих объятьях… О пери, плесни еще кутраббульского вина. Муганское и алыурбанийское вина даруют человеку забытье…"
XX
РАЗРУШЕННАЯ ДЕРЕВНЯ. КОЛЫБЕЛЬ АБДУЛЛЫ
Война порождает немыслимую дикость,
Стояла морозная зимняя ночь. Солнец, только что покинув созвездие Чаши, вошло в созвездие Рыбы. Отражение звезд, падая на-снег, вызывало его мерцание. Горы, ущелья, холмы были покрыты снегом. Обычно шумная чапархана у дороги походила на мельницу, от которой отвели воду. Погрузились в тишину и сторожевые башни. Снегом завалены были села, хутора, сады и огороды. Изредка ветер поднимал поземку. В эти морозные ночи даже самые отважные гонцы и посыльные халифа не отваживались пускаться в путь. Тропы и проходы, ведущие к Баззу, стали непроходимыми из-за снега. Это было на руку разбойникам и грабителям. Подобно волкам сновали они на дорогах. Но путников, спешащих по Гранатовому ущелью в Билалабад, казалось, ничто не страшило. Они были при оружии. Даже самые близкие родственники, увидев их сейчас, не сразу узнали бы. Так буран изменил их лица, бороды, одежду и коней. С длинных тулупов, больших косматых папах свисали сосульки. Всадник, скачущий впереди с соколом на плече, выглядел ребенком. Меч, висящий на широком ремне, время от времени ударяясь о стремя Гарагашги, звенел. Слезящиеся от мороза карие глаза юноши вглядывались вперед, длинные густые ресницы обледенели. Светлое, приятное лицо разрумянилось на морозе. Ветер выл голодным волком, пороша его снегом и норовя сорвать, белый тулуп. Буран измаял и его спутников.
Бабек держался в седле, будто в нем и был рожден. Он не сводил глаз с дороги, занесенной снегом.
— Ну, орел мой, порезвей!..
Когда их деревня подверглась разорению, Бабека в Билалабаде не было. Он с отрядом молодых односельчан отправился к подножью Базза на помощь хуррамитам, воюющим с пришельцами. Услышав, что мать его взята в плен и уведена в Багдад, Бабек застонал и целую неделю метался на коне по горам, устраивая засады на переправах и перевалах. Но ему так и не удалось подстеречь партию пленных, чтобы с обнаженным мечом броситься на халифский конвой. Хотел он отправиться в Багдад, но старики пожалели его, понимая, что тем самым юноша только погубит себя. Принялись отговаривать его, наставлять.
— Сынок, — утешали они его, — сам великий Ормузд поможет Баруменд возвратиться на родину. А в Багдаде ты погибнешь понапрасну. Самый лучший способ отмщения — это вступить в войско Джавидана и сражаться с врагами…
Бабек получил поручение и этой снежной ночью возвращался из Тавриза. Сбежав из Багдада, Горбатый Мирза по дороге на родину нашел пристанище в доме одного из самых именитых горожан Тавриза — Мухаммеда ибн Раввад Азди. Купец Шибл тоже в это время торговал в Тавризе, но ему спешно нужно было прибыть в Базз. У Джавидана дело к нему было, Шибл должен был доставить хуррамитам оружие. Необходимо было свидеться с Джавиданом и обговорить подробности. Бабек получил поручение: живыми и невредимыми Горбатого Мирзу и Шибла доставить до Баба чинара, там их встретят. Если по дороге повстречаются разбойники Лупоглазого Абу Имрана, при необходимости дать отпор, но без особой нужды в драку не ввязываться, а разведать, где они расположились, или куда направились и по приезде сообщить сведения о них… Такое задание не соответствовало возрасту Бабека, но вполне отвечало его нраву и смекалке.
Бабек тронул повод, понукая Гарагашгу. Конь рванулся вперед. Бабеку эти места были хорошо знакомы, потому и не сбивался он с дороги, хорошо знал какого направления держаться. На спуске в ущелье, Гарагашга отчего-то фыркнул, Бабек подобрался в седле. Ему показалось, что Лупоглазый Абу Имран со своим вновь собранным сбродом вот-вот вынырнет из ущелья и заорет: "Эй, безумный сын Абдуллы, стой! На этот раз не улизнешь от меня! Жаль, не изрубил я тебя на куски еще в чреве матери твоей Баруменд!"
Бабек рассердился на себя: "С чего это почудилась мне угроза разбойничьего главаря?! Пусть мой собственный меч разрубит меня на куски, если я не отомщу ему за отца, за родину! Где же ты, трус?!" Гарагашга снова, фыркнул, Бабек очнулся от своих дум, глянул назад.
— Эй, храбрецы, что же вы? — поторопил он своих друзей. — Ну-ка прибавьте ходу, до Билалабада рукой подать. Однако если снова снег повалит, недолго с пути и сбиться.
Всадники пришпорили своих коней, кони пустились наперегонки:
— Ну, Демир мой, покажи-ка, на что ты способен!
— Поглядим, кто первым доскачет до родника Новлу!
— Я доскачу, я!
— Лерестань бахвалиться! Если даже загонишь своего Демира, все равно не поспеешь за мной.
По заснеженной дороге нельзя было слишком гнать коней. Но с гор Хаштадсар и Базз надвигался сильный ветер. Бабек опасался, что угодит со своими спутниками в буран. Кони шли рысью, из их горячих ноздрей валил пар. Беспокойный взгляд Бабека опять был прикован к заснеженной дороге. Будто кто-то выкрал корону халифа Гаруна и выбросил на дорогу, а Бабек сейчас ищет ее, чтобы смастерить из нее воронье гнездо. Из карих глаз Бабека сыпались искры, но эти искры не могли растопить снег на дороге.
— Муавия, враг может нагрянуть внезапно, поглядывай назад! — предупредил Бабек брата. — Этот матерый разбойник, как бирюк, больше вредит зимой. Я же всматриваюсь вперед.
Муавия, повернулся в седле, и пристально всмотрелся в пройденный путь. Благодаря снежной белизне дорогу можно было разглядеть как в ясный день. Муавия тихонько кашлянул и махнул рукой:
— Эх, Бабек, какой же дурак в такой мороз вылезет из теплой постели? Никого не видно.
Изнурительная снежная дорога никак не кончалась. Под утро небо внезапно нахмурилось и налетел сильный буран. Бабек то и дело соскакивал с коня, нагибался и внимательно рассматривал виднеющиеся на снегу странные следы: "В этих следах сам черт не разберется. Разве ветер дает присмотреться толком? Сразу же заметает следы. Вот поутихнет буран, тогда поймем, что делать. Может, это — следы разбойников Лупоглазого".
