Сергей Голяков - Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика
Впрочем, он готовился к этому. В Стране восходящего солнца издавна подозрительно относились к каждому чужеземцу. И для этого, если обратиться к истории, у японцев имелись основания. Первого европейца, который проник на острова в конце XVI века, испанского миссионера Пьетро Баптисту, пытавшегося склонить "туземцев" к христианству, они попросту распяли. Для иностранцев Япония была "открыта" лишь в 1853 году, и открыта силой оружия. До этого на протяжении столетий императоры и сёгуны — военачальники осуществляли политику строжайшей изоляции страны от внешнего мира: ни один чужеземец не мог проникнуть на острова, и ни один местный житель — покинуть их. Но вот к острову Рюкю подошла эскадра "черных кораблей": их привел американец, коммодор Перри. Следом за Рюкю американцы с оружием вступили на Окинаву, а спустя год "черные корабли" встали на рейде в заливе Эдо, у японской столицы. Под наведенными на город орудиями американцы навязали империи неравноправный договор, принудивший японцев открыть свои порты для торговли с Соединенными Штатами. Вслед за США к этим берегам устремились корабли других государств. Япония вынуждена была уступить силе. Но не простила насилия и в каждом иностранце заведомо видела недруга. Власти воспитывали народ в недоверии и подозрении к чужеземцам.
Слежка за иностранцами велась всесторонняя и изощренная. Как было известно Рихарду, ею занималось несколько организаций: специальный отдел токко — секретная служба высшей полиции при Министерстве внутренних дел, и кемпэйтай — военная жандармерия, подчинявшаяся Военному министерству.
Правда, насколько Зорге мог судить, особого внимания именно к его персоне токко и кемпэйтай не проявляли — шпики попросту всюду неотступно следовали за ним. Это было Рихарду даже на руку: в случае чего, если заблудится в улочках, можно обратиться к ним за помощью. Вскоре он знал каждого из них в лицо. Особенно усердных он подзывал к себе и дружелюбно говорил:
— Парень, мы уже хорошо знаем друг друга. Ну какой смысл тебе мокнуть под дождем? Отпускаю тебя на ночь…
Следили за ним и агенты-женщины. Для маскировки эти сыщицы в кимоно таскали за собой детишек. Но у Рихарда был зоркий глаз профессионала.
Он полагал, зная методы японской полиции, что за ним будут не только следить, но и попытаются проникнуть в его мысли. И он не ошибся.
Машина уже ждала его у подъезда отеля. Аритоми Мацукава взялся за ручку дверцы:
— Прошу вас, коллега!
"Любопытно, чем все это кончится?" — подумал Рихард, опускаясь на потрескавшееся кожаное сиденье.
Мацукава назвал шоферу адрес. Потом, повернувшись к Зорге, пояснил:
— Ехать всего минут пятнадцать. Но за это время вы успеете перенестись в совершенно новый мир.
— Уж не хотите ли вы сказать, что через четверть часа мы окажемся в Советской России? — пошутил Рихард.
— О нет, смею вас заверить, дорогой коллега, что мой дом меньше всего напоминает Кремль, — стараясь попасть в тон, ответил Мацукава.
Этот моложавый, энергичный японец со скуластым лицом был одним из местных журналистов, с которым Зорге уже успел познакомиться. Аритоми сотрудничал в "Дзи-дзи" — довольно влиятельной консервативной газете, связанной с правящими политическими кругами Японии. У журналиста был веселый нрав, живой ум, он был общителен и не раз сам предлагал себя в гиды в вечерних прогулках Рихарда по городу. Но тот из вежливости отказывался. Коренной токиец, Аритоми знал город как свои пять пальцев. Он не был силен в архитектуре, но мог безошибочно сказать, в каком районе располагалось то или иное учреждение или увеселительное заведение. На первых порах Рихард нуждался в таком человеке. Сам он не осилил бы этот огромный город.
Несколько дней назад Аритоми предложил Рихарду провести воскресенье в его доме. Это было заманчиво. Обычно японцы редко приглашают друг друга в гости, а уж для чужеземца оказаться в жилище токийца — случай исключительный. Чтобы не выдать своей радости, Рихард вежливо отказался. Но Мацукава настаивал: ему, журналисту, дескать, будет полезно увидеть, как живут настоящие японцы. Зорге с этим согласился. Ему к тому же хотелось проверить свое наблюдение. К чему это явное желание Мацукавы завоевать его расположение? Временами Аритоми был просто навязчив. А однажды, придя в отель, Зорге увидел его у стойки портье — разговор был явно конфиденциальным. Конечно, все это еще ничего не значило. Вполне возможно, что Аритоми хотел повысить услужливое внимание в отеле к своему другу или оказался там по иной личной причине.
Во всяком случае, Рихарду пора было поближе узнать этого человека. Газета "Дзи-дзи" тесно связана с крупнейшими японскими монополиями, и Мацукава мог бы со временем стать одним из источников информации.
Машина остановилась возле невысокого каменного забора.
— Похоже, я даже отсюда чувствую аромат черепашьего супа, — подмигнул Аритоми Рихарду, помогая ему выбраться из такси. — Ставлю десять против одного, что вы не ели ничего подобного. Суп из молодой черепахи — коронное блюдо моей жены.
Рихард шагнул за калитку и осмотрелся. После шума и духоты в центре Токио этот крошечный садик перед опрятным легким домом показался ему райским уголком. Два дерева отбрасывали прохладную тень. Кустики карликовой японской сосны распростерли свои пушистые лапы над самой землей, усыпанной мраморной крошкой. Живописное нагромождение пористых серых валунов известняка образовывало миниатюрный грот. Из сумрака пещерки бежал тонкий поток воды. Ручеек впадал в прозрачное озерцо величиною с медный таз.
Аритоми запер калитку и медленно повел Рихарда по тропинке, выложенной плоскими замшелыми зеленоватыми камнями.
— Говорят, дом англичанина — его крепость, — развлекал и просвещал он гостя. — Жилище японцев совсем не воинственно. Оно стоит открытым на все четыре стороны, и солнце проникает во все его уголки. Мы считаем, что наш дом ведет начало от древней туземной хижины. Скорее всего, оно так и есть. Мы живем по законам теплых стран. Дом японца — тихая пристань, в которой обретают покой. Сейчас, коллега, вы сами убедитесь в этом.
Мацукава толкнул дверь, и они вошли в просторную светлую прихожую. Она была совершенно пуста. Лишь у самого порога стояли две пары мягких бархатных туфель. Входить в дом в уличной обуви в Японии не полагалось.
За прихожей — большая комната. Собственно, она и составляла весь дом. Вместо окон — деревянные решетки из легких планок, оклеенные полупрозрачной бумагой.
— Не удивляйтесь, — улыбнулся хозяин. — Это только на день одна комната, а ночью выдвигаются вот эти перегородки — фусама, и по желанию можно превращать комнату в несколько спален.
Рихард обратил внимание на то, что в этой комнате нет не только безделушек, обычных для дома европейца, но даже и мебели. Только в центре ее, в нише торцовой стены, висел какой-то свиток и рядом стояла ваза с цветами. Пол устилали соломенные маты.
— В таком вот доме почти не уединишься, — говорил Аритоми. — Но в дружной семье это ни к чему. Не так ли? У вас, господин Зорге, наверно, тоже есть семья?
Рихард помедлил с ответом. Вспомнил лицо Кати: "Как она там?.."
— К сожалению, нет, — ответил он. — Боюсь, что не создан для семейной жизни. Друзья считают, что по натуре я закоренелый холостяк.
— Понимаю. Стоит ли с головой бросаться в реку, когда хочешь только напиться? — пошутил Мацукава.
Зорге поморщился:
— Я не сторонник такой философии. Просто жены таких бродяг, как я, бывают не очень-то счастливы.
В его голосе прозвучало столько искреннего сожаления, что собеседник поспешил извиниться за свою бестактность.
Обед был восхитительным. Гость не уставал расхваливать кулинарное искусство изящной госпожи Мацукава. Хозяйка сияла от гордости и радости. Одно блюдо сменяло другое. Вкус их оказался очень своеобразным, и Рихард живо интересовался, из чего приготовлено каждое. Оказывается, тут были и рыба, и корень садового чертополоха, и листья хризантемы, и водоросли, и побеги молодого бамбука, осьминоги, кальмары, каракатицы — все в микроскопических долях, и вся эта живность в сыром и лишь немножко подквашенном виде. При этом каждое блюдо в маленькой пиале выглядело чрезвычайно аппетитным и было действительно превосходным на вкус. Хозяин дома то и дело подливал в фарфоровую чашечку гостя подогретую рисовую брагу — саке. В конце десерта госпожа Мацукава принесла мокрые, крепко отжатые салфетки, которыми полагалось обтереть лицо и руки.
— Не угодно ли перед чаем отдохнуть на краешке нашей природы? предложил Аритоми.
Рихард кивнул, предвкушая еще один национальный обряд, о котором он много слышал: чайную церемонию.
Они вышли на широкую веранду и опустились в шезлонги. Воздух, пропитанный ароматом цветов, едва колебался. Мацукава откупорил бутылку, плеснул в стаканы желтоватую влагу. Звякнули о стекло кусочки льда.
