Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России - Игорь Владимирович Курукин
Ограничительные меры вводились и в древней, и в средневековой Европе. Уже римские императоры I в. до н. э. Тиберий и Клавдий запрещали продавать в тавернах пищу, чтобы посетители не задерживались; иначе приказывали закрывать заведения. К римскому времени относятся и новые попытки административного регулирования продовольственного рынка: император Домициан (81–96 гг.) постановил наполовину сократить виноградники в Италии, а Диоклетиан (284–305 гг.) издал впервые эдикт о твердых ценах на тысячу разных товаров, в том числе и на вино.
В средневековой Англии королевские акты XIII в. предписывали закрывать таверны до обхода ночной стражи{29}. Впрочем, подобные акции диктовались не только заботой об общественной нравственности: кабачки легко становились центрами притяжения для недовольных, обездоленных, выбитых из колеи людей и вызывали соответствующую реакцию властей. Однако вовсе не эти робкие попытки имели значение для регулирования поведения людей того времени. Сами устойчивые традиции и предписанные вековым обычаем нормы повседневной жизни аграрных докапиталистических обществ препятствовали распространению пьянства. Люди того времени с детства были «вписаны» в достаточно жесткую систему социальных групп — сословий, определявших их профессию, стиль жизни, одежду и поведение. Ни античный гражданин в системе своего мира-полиса, ни средневековый человек в рамках крестьянской общины или городского цеха не могли себя вести, как им заблагорассудится. Однообразный ритм повседневной жизни, полной напряженного труда, опасностей (в виде неурожая, болезней или войн) и лишений, только по праздникам сменялся атмосферой лихого карнавального веселья.
Однако и в такие дни поведение участников пиршества определялось сложившейся традицией и ритуалом. Члены купеческой гильдии французского города Сент-Омера в XII в. в этих случаях руководствовались особым уставом, содержавшим следующий порядок: «С наступлением времени пития полагается, чтобы деканы уведомили свой капитул в назначенный день принять участие в питии и предписали, чтобы они мирно явились в девятом часу на свое место и чтобы никто не затевал споры, поминая старое или недавнее…» Далее празднество шло по определенному регламенту, за соблюдением которого следили избранные «заливалы». Члены братства должны были выделить «порцию» больным и охранявшим их покой сторожам, а «по окончании попойки и выплате всех издержек, если что останется, пусть будет отдано на общую пользу, т. е. на благоустройство города и благотворительность»{30}.
К тому же лишь достаточно узкий круг знати и состоятельных людей из низших сословий мог позволить себе разнообразный стол. Но и их рацион пытались регламентировать. В 1279 г. французский парламент (судебный орган) даже принял постановление, определявшее число блюд за обедом: суп, два вторых и десерт{31}. Особой утонченностью и роскошью отличались пиры византийской аристократии, на которых, по выражению современника, подавались «холмы хлеба, леса зверей, проливы рыбы и моря вин»{32}. Но будничная еда знати не всегда была похожа на ее званые угощения; праздничные пиры средневековых рыцарей и купцов сменялась постами, когда пища и питье строго контролировались обычаем и церковью.
Некоторым вызовом сложившейся системе норм и ценностей была поэзия вагантов — странствующих клириков, школяров, монахов, воспевавших дружеский круг, любовь и шумное застолье. В самом популярном из вагантских стихотворений — «Исповеди» — безымянный автор, немецкий поэт (архипиит Кельнский), несмотря на требуемое по форме отречение от заблуждений молодости, воспевал вино и пьянство:
«В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!
Быть к вину поблизости мне всего дороже.
Будет петь и ангелам веселее тоже:
Над великим пьяницей смилуйся, о Боже».
Однако эта и подобные ей, порой даже кощунственные «кабацкие песни» вагантов — как и знаменитые стихи их восточного единомышленника, поэта и ученого Омара Хайяма — вовсе не свидетельствуют о поголовном пьянстве их создателей и того круга образованных людей, который они представляли. Конечно, средневековые университеты были далеко не богоугодными заведениями, и уже в XII в. хронисты осуждали парижских школяров за то, что они «пьют без меры»; но слагавшиеся в то время «гимны Бахусу» можно считать не признаком падения нравов, а скорее утверждением нарождавшейся интеллигенции, символом свободного творчества и свободной мысли.
Подлинным рубежом в антиалкогольной истории Европы стал XVI в., когда открытие сравнительно дешевой и легко производимой в любом месте водки наложилось на серьезные социальные сдвиги эпохи Возрождения и Реформации. Постепенной разложение феодальных структур и традиций, рождение новой светской этики и системы ценностей порождали иной тип человека, новый стиль жизни и бытового поведения, гораздо менее ориентировавшимся на прежние сословные нормы.
С другой стороны, с ростом торговых связей исчезала прежняя патриархальная замкнутость. Шестнадцатое столетие стало временем быстрого распространения водки, с которой голландские и немецкие купцы познакомили население стран Северной и Восточной Европы, а затем — своих колониальных владений в Азии, Латинской Америке и Африке. К середине XVII в. только в одном Амстердаме действовало 400 водочных заводов, а в 1718 г. открылась специализированная водочная биржа.
Именно в это время начинается длительная борьба с «водочным чертом» (Schnapsteufel), как стали называть эту социальную проблему. В 1496 г. власти немецкого города Нюрнберга запретили по праздникам свободную продажу спирта. Во Франции в 1536 г. пьяницам грозила тюрьмой, а пойманным в третий раз — отрезание ушей{33}. В Англии в первой половине XVIII в. также не раз принимались законодательные ограничения производства и продажи спиртного. Но все эти и подобные им запретительные меры показали свою полную неэффективность. Доступность производства и потребность в алкоголе легко преодолевали административные запреты, а выгода заставляла торговцев идти навстречу потребителю и, в свою очередь, формировать его вкусы: «Простое опьянение — пенс, мертвецкое — два пенса и солома даром{34}», — гласило объявление на дверях английских «забегаловок» XVIII в.
Колоссальная прибыль от продажи спиртного не могла де интересовать и государство: питейные деньги в различной форме становятся одной из важнейших статей дохода и объектом высокой политики. Знаменитый кардинал Ришелье счел необходимым включить в свое политическое завещание пункт о расширении французской северной торговли, ибо «весь Север безусловно нуждается в вине, уксусе, водке…»
Как же обстояли питейные дела на Востоке Европы на Руси?
Глава 1
РУСИ ЕСТЬ ВЕСЕЛИЕ ПИТИ
Языческие пиры. — Питию время и мера. — Водка на Руси. — Государев кабак. — Винная политика в
