Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России - Игорь Владимирович Курукин
В таких условиях отказ князя от устройства освященных обычаем пиров по религиозным соображениям воспринимался бы массовым сознанием не только как отречение от отеческих традиций, но и как разрыв личных отношений носителя власти с широким кругом представителей других социальных общностей. И если принимать помещенное в летописи предание за правду, то слова Владимира о «веселии Руси» говорят не о какой-то особой приверженности к спиртному, а о том, что князь был достаточно умелым и гибким политиком. Он вводил новые законы и порядки, утверждал новую христианскую систему ценностей, но при этом сохранял привычные ритуалы и празднества, укреплявшие его авторитет.
Осуждение пьянства как антихристианского поведения способствовало сохранению его языческой символики, которая благополучно дожила до нашего времени. Именно к языческим ритуалам восходит отмеченная иностранцами манера русских пить водку не прерываясь и до дна. Налитый доверху стакан символизировал дом — «полную чашу» и полное здоровье его хозяина. Современный тост когда-то являлся магическим благопожеланием: московские люди XVI в. пили с пожеланием своему государю удачи, победы, здоровья и чтобы в его врагах осталось крови не больше, чем в этой чаше. Наконец, пить полагалось до дна, т. к. недопитое означало «оставленное» в чаше недоброжелательство.
Традиции ритуальных торжеств действовали не только в княжеском дворце. В городах и селах Руси издревле широко известны братчины, продолжавшие традиции языческих обрядовых трапез. Такие праздничные мирские пиры («братчина Никольщина», «братчина Петровщина», осенние праздники урожая и др.) объединяли и связывали личными отношениями членов крестьянской общины, прихожан одного храма, жителей одной улицы или участников купеческой корпорации. На братчинах «всем миром» варили пиво, закалывали быка. Братчины впервые упоминаются в XII в., когда жители Полоцка в 1159 г. хотели заманить обманом князя Ростислава Глебовича: «г/ начаша Ростислава звати льстью у братыцину к святей Богородици к Старей, да ту имуть и». В более поздние времена такие праздники посвящались, как правило, святым-покровителям, и существовали в России вплоть до XX в.{40}
Организация братчин подчинялась древней традиции: выбирался главный распорядитель — «пировой староста»; он проводил сбор вскладчину необходимых припасов: муки, солода и пр. Под его наблюдением варили пиво или брагу, иногда на две-три сотни человек. Староста не только распоряжался за столом, но и признавался властями в качестве официального лица. Псковская судная грамота (XIV–XV вв.) признает за братчиной даже право суда над ее членами: «А братьщина судить как судьи»{41} таким образом собрание общинников разрешало бытовые споры и конфликты соседей. К совместной трапезе принято было приглашать бедняков и нищих. Документы свидетельствуют, что еще в XVII в. в «крестьянской ссыпной братчине» могли участвовать помещики, поскольку в допетровское время мелкие служилые люди еще не воспринимали такое поведение как несовместимое с их благородным происхождением.
В XIX в. исследователи, наблюдавшие такие трапезы, считали, что подобные мирские праздники установлены с давних времен «по обетам, данным предками в бедственные для них времена и в память чрезвычайных случаев или происшествий: мора людей, падежа скота, необыкновенного нашествия медведей, волков или других хищных зверей, ужасных пожаров, гибельных ураганов, совершенного побития хлебов»{42}. Они по-прежнему объединяли родственников и соседей, посторонние туда не допускались.
Новгородские былины с осуждением повествуют о буйном Василии Буслаеве, который
«…со своей дружиною хорабраю,
Напилися оне тут зелена вина
И пришли во братшину в Никольшину.
А и будет день ко вечеру,
От малова до старова
Начали уж ребятя боротися,
А в ином кругу в кулаки битися;.
От тое борьбы от ребячия,
От тово бою от кулачнова
Началася драка великая»{43}.
При этом не стоит забывать, что праздники в доме средневекового крестьянина и горожанина во многом зависели от превратностей жизни той эпохи, когда относительная налаженность быта сменялась страшным неурожаем, эпидемией, татарским набегом или не менее разорительным междоусобием. «Резаху люди живые и ядяху, и инии мертвая мяса и трупие обрезающе ядяху, а друзии конину, псину, кошкы… и ини же мох ядяху, сосну, кору липову и лист, кто что замысля; и инии пакы злии человеци почаша добрых людии домы зажигати, кде чюючи рожь…» описывал летописец голодную весну 1231 г. в том же богатом Новгороде{44}.
«Питию время и мера». Судя по дошедшим до нас документам, Древняя Русь не знала массового и тем более индивидуального пьянства. Потребление спиртного было, по большей части, коллективным действом, приуроченным к определенному времени и подчиненным определенному ритуалу. Что же касается организации продажи питий в Древней Руси, то немногие сохранившиеся источники той поры ничего об этом не говорят. И. Г. Прыжов в своей книге о кабаках на Руси полагал, что у славян с древности существовала корчма — постоялый двор и трактир с продажей спиртного. Однако применительно к территории Руси такое заведение впервые упоминается только в грамоте 1359 г. Профессия его содержателя характеризуется в нравоучительных сборника того же столетия как явно предосудительная в таком ряду; с…или блудник, или резоимец, или грабитель, или корчмит»{45}, правда, среди христианских святых известен и Феодот Корчемник.
Утверждавшаяся на Руси в XI–XII вв. православная церковь также стремилась регулировать бытовое поведение людей. Языческие ритуалы при этом постепенно вводились в рамки церковного календаря и ставились под надзор духовных властей. Древние праздничные традиции при этом не отвергались, как не запрещалось и употребление вина. Более того, с принятием христианства Русь должна была увеличить и ввоз необходимого для причастия виноградного вина, так что амфоры-«корчаги» из-под него обнаружены археологами в 60 больших и малых древнерусских городах. Высшее и низшее духовенство нередко принимало участие в празднествах и пирах, чтобы не отрываться от своей паствы и освящать события своим авторитетом. В 1183 г. великий киевский князь Святослав Всеволодович (1176–1194 гг.) устроил по поводу освящения церкви св. Василия пир, на который пригласил главу русской церкви митрополита Никифора «и ины епископы, игумены и весь святительский чин и кияны, и быша весели»{46}.
Новообращенную паству приходилось воспитывать. Уже в одной из древнейших сохранившихся на Руси книг — Изборнике 1076 г., -г помещены краткие высказывания о вреде пьянства, отнимавшего у человека ум, делавшего его не в меру болтливым, доводившего до разорения. Распространившиеся на Руси отечественные и переводные церковные поучения не осуждали употребления вина в принципе, предполагалось лишь соблюдение известной меры. В нравоучительном сборнике
