Карл Май - Золото Виннету (Виннету - 3)
Сан-Иэр отвернулся от меня, чтобы скрыть блеснувшую в глазах слезу, и вспрыгнул в седло.
- Я многое могу порассказать о былой жизни, Чарли, но обычно я молчу. Вы первый, перед кем я открылся, хотя мы раньше никогда не встречались и ничто нас не связывает. Наверное, вы будете и последним. Думаю, вы слышали обо мне немало, да и ваше имя повторяют у каждого костра в прерии, поэтому мне хотелось доказать вам, что я не считаю вас чужаком. Будьте же любезны, забудьте о том, что вам удалось застигнуть старика Гаверфилда врасплох. А я со своей стороны постараюсь больше не посрамить имя Сан-Иэра и сделаю все, что в моих силах, хотя их у меня и не так много, как у вас, сэр.
Пока мы беседовали, я успел снять путы с моего скакуна и тоже сел в седло. Хотя Сан-Иэр и говорил, что мы направимся на юг, он вдруг повернул коня на запад да еще прихватил с собой копья убитых им индейцев. Такое поведение показалось мне странным но я, ни о чем не спрашивая, молча следовал за ним уверенный, что вестмен все обдумал. Старик напоминал мне Сэма Хокенса, такого же старого, высохшего и неистощимого на уловки.
Так и не обменявшись ни словом, мы удалились на значительное расстояние от холма, где разыгралась недавняя схватка, когда маленький вестмен остановился, воткнул одно копье в землю, словно желая указать возможным преследователям, в каком направлении мы скрылись. Затем он достал из переметной сумы восемь кусков толстой ткани, четыре из них вручив мне.
- Чарли, спешьтесь и обмойте копыта вашего коня этим тряпьем, - сказал он. - На траве не останется следов, и краснокожие подумают, что у нас выросли крылья и мы улетели, ха-ха-ха! Теперь вы повернете на юг и поедете к железной дороге. Ждите меня там. Тем временем я пристрою остальные копья и нагоню вас. Если вдруг мы разминемся, днем условным знаком будет крик стервятника, а ночью - вой койота.
Мы разъехались, и несколько минут спустя я потерял вестмена из виду. Тряпье на копытах мешало мустангу, он недовольно взбрыкивал, но я не торопился освобождать его от обузы и только через пять миль, когда окончательно убедился, что следов за мной не остается, "разул" коня.
Теперь мустанг бежал ходкой размашистой рысью. Прерия становилась ровнее, холмы исчезли, навстречу стали попадаться кусты орешника и боярышника. Солнце уже склонялось к закату, когда впереди показалась прямая линия, пересекающая равнину с востока на запад.
Неужели это и есть железная дорога, о которой говорил Сан-Иэр?
Я пришпорил коня и поскакал туда. Действительно, вскоре я уже стал различать железнодорожную насыпь высотой в человеческий рост и блестящие рельсы на ней. Мною овладело странное чувство: я не то чтобы растрогался, нет, мне стало грустно. Читатель, наверное, меня поймет. Впервые за несколько месяцев я снова соприкоснулся с цивилизованным миром. Стоило дождаться поезда, остановить его, сесть в вагон - и уже через сутки я был бы в городе где-нибудь на Востоке, среди людей, одетых в приличное платье...
Отогнав от себя непрошеные мысли, я стреножил лошадь, а сам пошел за хворостом для костра. Прямо у насыпи стоял засохший куст, которого вполне хватило бы на то, чтобы вскипятить кофе на ужин. Я вытащил нож, чтобы срезать его целиком, наклонился и вдруг с удивлением обнаружил лежащий у корневища молоток. Я смотрел на него как на чудо, невесть как попавшее в эти дикие края. Молоток был как новенький - без малейшего пятнышка ржавчины, поблескивающий в лучах заходящего солнца. В моей голове родились смутные подозрения. Молоток не мог быть забыт здесь строителями: уже через день от росы на нем появилась бы ржавчина. Значит, не далее как сегодня утром в этих местах побывал человек...
Конечно, здесь мог пройти путевой обходчик, но такие люди не забывают свои инструменты под кустом.
Я медленно и осторожно прошелся по насыпи, но не нашел никаких следов. Тогда я взобрался на железнодорожное полотно, но и там мои поиски завершились ничем. И только по ту сторону насыпи мое внимание привлек маленький кустик редкой в тех краях пахучей травы, на котором еще сохранился отпечаток человеческой ступни. Примятые стебельки уже успели подняться, однако лепестки мелких желтых цветков осыпались. След был от мокасин, так как каблуки на сапогах белых оставляют более глубокие отпечатки. Неужели здесь прошли индейцы? Но зачем индейцам понадобился молоток? К тому же ведь и многие белые в прерии носят индейские мокасины!
Поскольку я не мог сразу ответить на все свои вопросы, необходимо было все осмотреть как можно тщательнее. Я не забывал ни на мгновение, что сиу-оглала рыщут в окрестностях в поисках новых скальпов и добычи. Враг мог скрываться за каждым кустом. С револьвером на изготовку я крался от куста к кусту, но ничего нового так и не обнаружил. Обратно я возвращался по другой стороне насыпи, но и там все мои старания не увенчались успехом.
Мустанг безмятежно щипал траву и не выказывал беспокойства - верный признак того, что по меньшей мере поблизости от нас не было ни одной живой души. Однако сомнения и подозрения, разбуженные странной находкой, продолжали мучить меня, и я решил не оставлять поисков. Проходя по насыпи, я вдруг услышал легкий шелест осыпающегося песка и быстро оглянулся, ожидая увидеть крадущихся за мной краснокожих. Но за спиной у меня никого не было, хотя песок и в самом деле медленно струился по склону всего в двух шагах от меня. Может, кто-то недавно раскапывал там насыпь?
Я по локоть погрузил руки в песок, а когда вытащил их, с ужасом заметил, что они обагрены кровью. Внимательно осмотрев место, я понял, что песком засыпали огромную лужу крови.
Здесь произошло убийство. Это было совершенно ясно, так как кровь животного никто не стал бы скрывать столь тщательно. Немного выше на траве едва виднелась длинная полоса, словно кто-то тащил тело.
Кровь еще не успела впитаться в землю, а следы были оставлены не более часа назад. Я удвоил внимание и подолгу всматривался в заросли, прежде чем отважиться перебраться от одного куста к другому.
Преодолев таким образом метров двести, я добрался до особенно густых зарослей. Мне показалось, что там, в чаще колючих веток, лежит человек. Это мог быть как убитый, так и убийца.
Зачем я подвергал себя опасности? Чего было проще подождать Сэма и продолжить путешествие вместе с ним, выбросив напрочь из головы драму, разыгравшуюся у железной дороги. Однако читатель должен знать, что, если вестмен хочет сохранить жизнь и скальп, он обязан предугадать действия врага и ожидать нападения в любую минуту. Он тщательно осматривает и проверяет каждую мелочь и уж тем более не оставит у себя за спиной подозрительные следы, так и не выяснив, кому они принадлежат - ведь от этого зависит его собственная безопасность, сама жизнь. Иногда он становится более дотошным, чем самый педантичный профессор. Он обращает внимание даже на самые незначительные мелочи, не имеющие вроде бы отношения к делу и которые, как впоследствии обычно оказывается, касаются его самым непосредственным образом. Часто бывает, что за один день вестмен покрывает расстояние в сорок-пятьдесят миль, а на следующий - всего лишь полмили, так как вынужден ползти на брюхе, поминутно оглядываясь и принюхиваясь. Ведь даже если ему самому ничто не грозит, он, по крайней мере, может принести пользу другим и предостеречь их.
Я подобрал с земли сухую ветку, нахлобучил на нее шляпу и поднял ее над кустом боярышника, за которым сидел, - со стороны это должно было выглядеть так, словно кто-то пытается выбраться из зарослей. Однако выстрела не последовало, не дрогнул даже листик. Скорее всего там лежит мертвец... либо же я имел дело с очень хитрым противником, слишком опытным, чтобы попасться на мою удочку. Следовало действовать решительнее. Я отполз в сторону, швырнул в ближний куст ком земли, чтобы на мгновение отвлечь внимание противника, вскочил на ноги и, преодолев в два прыжка разделяющее нас открытое пространство, с ножом занесенным для удара, ворвался в заросли.
Там, укрытый сломанными ветками, лежал человек. Он был мертв. Я перевернул его на спину и увидел оскаленное в предсмертной гримасе лицо. Это был белый, с которого сняли скальп. Из груди у него торчала стрела с острым зазубренным наконечником. Такие стрелы индейцы берут с собой только тогда, когда выходят на тропу войны.
От места, где был спрятан труп, тянулись следы в сторону насыпи. Там прошли двое индейцев-мужчин и двое юношей. Очень осторожно, скрываясь за кустами, я пошел по следу.
Внезапно я услышал лошадиное фырканье, но, так как ветер дул в мою сторону, в этом не было ничего опасного - лошади не могли меня учуять. Я подполз поближе и осторожно выглянул из кустов. На огромной поляне стояло десятков шесть лошадей. Их охраняли двое часовых. У одного из них, очень молодого, почти мальчика, я заметил на ногах сапоги из толстой кожи. Вероятнее всего, это были сапоги, снятые с убитого белого.
