М Лебединский - От пращуров моих (Часть 1)
балясинок? Я никогда в жизни их не видела... А я тут бывала
с детства и почти в такой же, только ярко-розовый день, исс
тупленно морозный, искрящийся, пришла сюда много лет назад,
чтобы взглянуть на первое свое напечатанное стихотворение в
стенной газете папиной фабрики, посвященное смерти Ленина.
Я не вспомнила об этом тогда.
Приглядевшись, я все же убедилась, что это папина боль
ница, и равнодушно отметила, что вот и все неживое - то есть
здания, заборчик, сугробы - тоже может умирать....
СЕКРЕТ ЗЕМЛИ.В маленькой передней амбулатории, еле-еле осв
ещаемой из соседней комнаты, на деревянной скамейке с высо
кой спинкой, на скамейке, похожей на вокзальную, лежала жен
щина. Она была в ватнике, старательно укутана платком и леж
ала на боку, подложив сложенные ладони под щеку. Так спят на
вокзалах транзитники в ожидании поезда дальнего следвания.Но
она не спала. Она была мертвая. Я увидела это сразу, как во
шла.
"Наверное их у папы много",- подумала я, шагнула в сосе
днюю комнату, и там, за деревянной загородочкой из пузатых
столбиков, за столом сидел мой папа.
258
Низенькая толстенькая свеча башенкой ("ишь какие у него
свечи!..") снизу освещала его лицо. Он очень отек, даже при
свече видно было,что лицо его приняло зеленовато-голубой от
тенок... Но волосы на висках и затылке, легкие полуседые во
лосы блондина, еще топорщились и кудрявились, и глаза его,
большие, выпуклые, голубые, в мерцании свечи казались особе
нно большими и голубыми.
Я молча стояла перед загородочкой, перед папой. Он под
нял отекшее свое лицо, взглянул на меня снизу вверх очень
пристально и вежливо спросил:
- Вам кого, гражданочка?
И я почему-то ответила деревянным голосом, слышным са
мой себе:
- Мне нужно доктора Берггольц.
- Я вас слушаю. Что вас беспокоит?
Я смотрела на него и молчала. Не рыдание, не страх, не
что неведомое- что-то, что я не могу определить даже теперь,
- охватило меня, но тоже что-то мертвое, бесчувственное. Он
участливо повторил:
- На что жалуетесь?
- Папа, - выговорила я,- да ведь это я- Ляля!...
Он молчал, как мне показалось, очень долго, а вероятно
всего несколько секунд. Он понял, почему я пришла к нему. Он
знал, что Николай был в госпитале. И папа молча вышел из-за
барьерчика, встал против меня и, низко склонив голову, молча
поцеловал мне руку. Потом, рывком подняв лицо, твердым и как
бы слегка отстраняющим взором взглянул мне в глаза и негром
ко сказал:
- Ну, пойдем, девчонка, кипяточком напою.Может поесть что
-нибудь соорудим!...- И добавил, чуть усмехнувшись: - "Щи-то
ведь посоленные..."
Я поняла его цитату и услышала всю горечь,с которой он
сказал ее. Он очень любил Николая. Но ни о нем, ни о смерти
его мы не говорили больше ни слова.
Мы вошли в маленькую, слабо освященную каганцом кухню
амбулатории. Свечку папа принес с собой и тут же потушил ее.
Это была государственная драгоценность, ею папа пользовался
только на приемах.
Две женщины в халатах поверх ватников- одна низенькая и
черноглазая, другая очень высокая, с резко подчеркнутыми ис
тощенными чертами лица - всплеснули руками, увидя меня.
- Лялечка, - почти пропела низенькая, черноглазая,- как...
как вы выросли!...
- Это Матреша, - сказал папа, - не узнаешь? Матреша, луч
шая санитарка. А это - Александра Ивановна...Тоже не узнала?
- Папа, да ведь я у тебя последний раз лет пять назад бы
ла...
- Возможно, - бросил он и тихонько захлопал в ладоши. - А
ну-ка, бабоньки, чем богаты? Кипяточку нам с дочкой!
259
Матреша стала хлопотать у маленькой плиты,что-то жарить
на сковордке. Отвратительная вонь распространилась по мале
нькой кухоньке. Я догодалась, что это какой-нибудь техничес
кий жир. Пахло омерзительно, но - о, как здесь было тепло!...
Я сняла платок, пальто, вязаную шапку, косынку, надетую
под шапку. Я осталась в одном лыжном костюме с непокрытой
головой.
- Как у тебя тепло, папа!
Матреша подхватила:
- Тепло! Палисадничек понмножку разбираем. Доктор горюет,
да ведь что ж, надо греться-то, правда?
- Правда....
Я вытащила остаток своего пайка и "гвоздик"- папироску.
Отец захлебнулся от счастья.
- Вот это да!- сказал он, благоговейно беря "гвоздик"сво
ими большими, умными руками хирурга.- Богато живете, мужики!
Нечто вонючее и странное на сковородке было подано на
стол. Мой ломтик хлеба мы по-аптекарски аккуратно поделили
на всех четверых, разлили по кружкам кипяток - тоже ровнехо
нько-ровнехонько, сели у столика, и было так тесно, что мы
невольно прижимались друг к другу, как в битком набитом ваг
оне....Маленькое пламечко каганца металось из стороны в сто
рону, тени наши уродливые и страшные, качались на стенах ко
мнатки, и от этого еще больше казалось, что мы все куда-то
едем - далеко-далеко, на поезде дальнего следования. А та, в
передней, просто ждет своего...
Скрипнула дверь, и в щель просунулось чье-то коричнево
пергаментное лицо, непонятно - мужчины или женщины, чем-то
закутанное и обмотанное, в огромной ушанке,напяленной поверх
женского платка.
Ярко светящиеся темно-желтые глаза глянули из-под ушан
ки.
- Доктор, мы вот...
- Не студить комнату! - крикнул отец. - Залезай весь.
В дверь протиснулся человек (это все-таки был мужчина);
он протянул отцу на ладони что-то в бумажке.
Папа раздул ноздри и зашевелил бровями.
- Ну-ну, не валяйте дурака! Опять?...
- Доктор, - протянул дрожащим голосом человек, - не обиж
айте!
Сердито фыркнув, отец взял маленький сверточек.
- Ну ладно, спасибо, но чтоб в последний раз!...Как там у
вас, все в форме?
- Пока все, - прохрипел человек.- Сегодня, слава тебе го
споди, тихо, вчера зажигалками замучил....
- Я к вам через часок загляну, - сказал отец, - Ступай.Да
не рыпайся, иди тихо. Если что, сразу ко мне!
Пятясь задом, человек чуть-чуть приоткрыл дверь и прот
иснулся в эту щель, без улыбки, но приветливо кивая нам.
260
- Пожарная охрана, - сказал папа и, высоко подняв указат
ельный палец, строго взглянул на меня, точно ждал возражения.
- Герои! Львы! Люди! Еле дышат, а большого пожара ни разу не
допустили. Любят наш объект, комбинат имени Тельмана.
- Чего он принес тебе? Съедобное?
- Деликатес! Около завода "Вена" - пивоваренный, помнишь?
- у нас теперь раскопки вовсю идут, барду раскапываем много
летней давности. Раскапывают это все с трудом египетским,ра
зогревают, лепешки пекут. Стоматит чудовищный от этого "дел
икатеса". Столько народу со стоматитом в день на прием прих
одит! Ну, а как уговорить, чтоб не жрали этого? Матреша, ра
зогрей-ка нам лепешечку!...
Лепешка показалась мне очень вкусной.
- А у нас на Кузнечном бадаевскую землю продают,- сказала
я.- Когда бадаевские склады горели, оказывается, масса саха
ра расплавленного в землю ушло. Первый метр- сто рублей ста
кан, второй - пятьдесят. Разводят водой, процеживают и пьют....
Когда мы поели, Александра Ивановна куда-то ушла, а Ма
треша опять предложила мне помыться, и я опять отказалась,
вспомнив Неву и лестницу, а вспомнив ее, не по необходимос
ти, а движимая чем-то умственным и полузабытым, сказала:
- Отец, ты совсем не бережешь себя...
- То есть? - спросил он удивленно.
- Ну вот....ступеньки во льду вырубаешь....
Он взглянул на меня почти с состраданием.
- Дура ты, дочь моя и знаменитая поэтесса города Ленина,
беззлобно сказал он.- Ибо произносишь все это всуе, без веры...
Мы помолчали, и, словно продолжая не обрывавшийся разго
вор, он негромко, задумчиво стал говорить:
- А у нас за Невской, мне рассказывали, на одном заводе,
кажется Александровском, в литейной старик один был - формо
вщик. Ну, из тех старых колдунов, которые грамоты не знали,
а дело свое знали так, что и заграничные инженеры руки разв
одили.На Обуховском, например, был в свое время такой литей
щик...Отольют, скажем, ствол для пушки - ну, надо его дальше
обрабатывать: сверлить там и все такое, - я не понимаю.В об
щем, массу труда человеческого класть. А вдруг отливка-то
бракованная, с этими, как их - ну да - раковинами? Тогда эт
ого деда и зовут: "Дед, послушай, есть в стволе раковины или
нет?" Он молоточком постучит, ухо к металлу приложит и гово
рит: "Раковин нет, можно обрабатывать". Или наоборот. И что
