Наталия Ильина - Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1
Эти соображения заставляют отнести рождение нашей поэзии в глубокую дохристианскую древность, и мы имеем основание предположить, что первые песни нашего склада звучали у тех древнейших славян Поднепровья, которые приняли наследие трипольской культуры. Среди невзгод и опасностей долгих тысячелетии, в шуме военных и торговых походов, в превратностях переселении, в ужасах мятежей и вражеских набегов, вопреки влияниям других культур, пренес наш народ невредимой красоту своих первых вдохновений.
Духовным лоном, где родилось и расцвело древнее песнопение, была мистерия природы. Религиозное восприятие тайн, владеющих миром, творило самое существо песни и одухотворяло ее напевы, тогда как ее художественные формы определялись обрядами, объединенными в культ священного года
Когда, по разумению язычников, солнце получает новые силы от влаги и начинает светить обновленным светом, тогда загорается огонь в онемевшей душе человека, еще объятой дремой зимы, и пробужденная душа, встрепенувшись отзывается на зовы, звучащие ей из мира богов. В Ведах поэт, воспевающий бога Агни, так изображает этот переход от сна души к ее вдохновенному волнению, творящему песню: «Отверзаются мои уши, отверзаются мои очи перед огнем, вложенным в мое сердце. Вперед спешит мой дух, уносясь помыслом в дали, - о чем теперь я буду говорить, о чем я должен думать?»[357]
Огонь, Агни, источник духовного ясновидения, учил человека вдохновенному пению. Индусы слышали песню в шумах огня: пастух, греясь у костра среди стада своего, в ночную пору, прислушивался к полыханию пламени, и ему чудились в нем переливно-трепетные, будто издалека звенящие напевы; от них согревалась и пела его душа. У огня учились своему искусству и певцы наших равнин. Волос, огненно-солнечный бог, который, подобно Агни и Аполлону, почитался покровителем стад, скотьим богом, был и божеством песни
автор «Слова о полку Игореве» называет неведомого певца стародавней Руси, Бонна, «Велесов внуче», т. е. производит его песнь от небесного огня. И теперь народ знает эту старую правду об огненном источнике пения: «Затепливай песню, - говорят в Новгородском краю, - что ты, затух, забыл песню-то?»[358]. Помнит о вдохновляющей силе огня и новая поэзия; огнем не только созидается, но и постигается прекрасное творение: «И твой восторг уразумел восторгом пламенным и ясным», - поет певец о песнях другого певца[359].
По верованию славян-язычников, пению учили и светлые воды: когда играет море, - так рассказывают в Малороссии, - из глубины его выплывают морские люди, «щи половина человека, щи половина рыбы» - русалки - «и поют песни; и приходят к морю чумаки и научаются тем славным песням и распевают их по городам и селам»[360]. Народное выражение: «песня, как река, льется» - дает отзвук на родство между пением и течением воды.
Рожденная огнем и водою, песня, по убеждению наших предков, есть одно из проявлений божественного начала в природе. Поют прежде всего боги: ветер в грозе, русалки в небесном и земном океане и на дне родников; «играет», т. е. пляшет, само солнце в Иванов день, и эта игра близка пению; «Сонейко, Сонейко, рано усходить да играючи. Сонейко, Сонейко, играючи Яна звеличаючи», т. е. прославляя песнею Ивана Купала[361]. Слово «играть» связано у нас со звуком, с музыкой: играть на гуслях, играть песни[362]. Игрой было и древнейшее обрядовое пение; музыка и слова соединялись в нем с танцем, жестами, действом[363]. Некоторые обрядовые песни и теперь называются «игровыми».
Поют прежде всего боги... Мало этого, только они и могут сложить песню. Когда поет душа человека, то ее пение исходит из божественного начала в ней, из влаги, озаренной огнем, т. е. из пенистого меда, «играющего» и в душах тварей. Поэтому народ называет пение «сладостным». Обрядовые песни вводили участников религиозного действа в круг священного года и поддерживали в них чувство близости к силам, творящим жизнь. Согласность (гармония) хоровой песни давала выражение согласию между богами и живыми тварями мира.
Как одно из явлений религиозного опыта, обрядовая песня, по разумению наших предков, исполнена сверх-обычным смыслом и сверх-обычной силой. В ней живет мудрость, т. е. вещее знание, которое проникает в естество предметов более глубоко, чем повседневные суждения людей; и о чем бы ни пела она, хотя бы о том, что живет один миг, ее напев улавливает неизменную суть этой улетевшей были. «Песня каждая - правда, как подумаешь умом», - говорит народ[364], выражая в этих словах свое стародавнее воззрение на поэзию. Как образ правды, песня задумчива, целомудренна и проста. Время бессильно перед нею, и устойчивость ее напева, с его таинственной и прекрасной гармонией, с вольным, но твердым и отчетливым ритмом, не страдает ни от свободного исполнения, ни от колебаний художественного вкуса: в хоровом пении напев допускает бесчисленные варианты, тут же создаваемые подголосками, сопровождающими голос запевалы, и, несмотря на это, сохраняет свой основной образ. Мелодия песни переживает многие века даже тогда, когда древние слова песенного сказа утрачены и заменены новыми, не имеющими прямого отношения к языческому обряду[365].
Сила древних верований сказывалась не только в складе народной песни, не только в способе ее исполнения и общем облике ее мелодий. Образы, связанные с мифами и появляющиеся в обрядах языческого культа, определяли нередко и содержание песенных строф и самый напев. Доныне в сохранившихся колядках прославляется юное солнце, в подблюдных песнях огонь и вода предвещают судьбу, веснянки закликают огонь на землю. Доныне архаические символы живут в наших старых песнях. Лучина, намоченная в воде и потом зажженная, - образ слияния огня и влаги - служила в культе природы символом жизни; если она горит плохо или потухает, то это «верный знак», что жизнь того, кто ее зажег, обречена на увядание. Тот же образ, с тем же символическим значением определяет содержание песни, известной под названием «Лучинушка», очень любимой народом: она поет о том, как угасает жизнь молодой женщины, о «лучине», затухающей от того, что нелюбовно обошлась с нею грубая свекровь[366]. В песне «Верный наш колодезь» властвует образ чистой ключевой воды, верный источник любви и жизни. Песня рассказывает о случившейся беде: иссякла вода в колодце, померкла любовь... Больше нет древних слов в песенном сказе, они забыты. Однако новые слова, несмотря на всю свою житейскую современность, выражают мысль, сверкнувшую издалека: молодой хозяин устраняет несчастие тем, что привозит из Рязани, Петербурга, Москвы умниц, и ласка их вносит в жизнь новую радость[367].
Если обрядовая песня и в строе своем и в содержании хранит существенные черты древнего религиозного опыта, то мы вправе искать в ней отражение тех чувств, которые загорались в душах язычников и находили себе исход на праздниках священного года. Близость песни к культу природы открывает путь для живого полновесного восприятия религиозных переживаний, скрытых в обрядах русалий.
Обрядовая поэзия русского народа богата песнями, имеющими непосредственное отношение к завершительной мистерии солнечного круга, к русалиям Купалы, озаренным встречей небесных светил. Это - свадебные песни, драгоценные жемчужины мировой поэзии.
Свадебный обряд ныне выделен из круга годовых праздников, сохраняющих следы языческого культа. Но в древности действа этого обряда были теснейшим образом связаны с торжеством летнего солнцестояния, и символика свадебной мистерии та же, что и символика мистерии природы. Огонь и вода участвуют в брачном ритуале, как очистительные силы: через пылающий костер проезжает свадебный поезд, невеста умывается в реке или ключевою водою. В песнях поют о березе, о вербе, и образ древа жизни воплощается в украшенном деревце; на свадебном каравае или над коморой, где этот каравай выпекается, устраивают «рай», полный цветов и птиц, носителей света: кукушка, лебедь живут в этих райских садах; особый почет воздается коню, на голову которого выливают вино, заменяющее медовый напиток древнего времени. К действам свадебного торжества относится и танец «бояр», т. е. дружек «жениха-князя», - символ весенней грозы: жупанами своими «бояре» наводят облако, стрелами проливают дождь, а в блеске их сабель сверкают молнии. Свадьба в понимании язычников есть шествие и завершение весны.
Если большинство обрядов священного года воспроизводит и славит жизнь природы, определенную непреложным законом, и призывает людей к посильному участию в этом деле богов, то свадебные обряды говорят о том, что тайны этой божественной жизни уже приняты в душу человека и ею управляют. Закон солнечного круга испытывается здесь как закон, суд, как судьба человека, и свойства богини-жрицы, творящей весну, переносятся на «княгиню-невесту», главное лицо в свадебной мистерии. Невеста уподобляется воде и солнцу, она кукушка или лебедь в благоуханных садах рая, она белая береза или верба, она прекрасная весна, расцветающая под облачным покрывалом, принесенным от далекого моря, от огненного камня - Алатыря[368]. В свадебной мистерии человек переходит в мир богов природы, и путь к ним укажет ему любовь, зарождающаяся в его сердце.
