Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха
Полицейский сел возле него на ящик, а экспедитор перебрался ко мне в кабину. Мы благополучно доехали до больницы и сдали его в приемную. Гейдрих был желтый, как лимон, и еле стоял на ногах.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ПЕРВОГО ВРАЧА
В тот день я дежурил в хирургическом отделении. То и дело поступали больные — больница на Буловке большая, работы очень много. Около половины одиннадцатого я на минуту вышел в свой кабинет — мы ведь дежурили вдвоем с доктором Пухелой, — мне принесли выстиранные шторы, и сестры советовались, как лучше их повесить на окно.
И тут раздался взрыв.
Мы с удивлением подняли головы, а я просто так, в шутку, говорю:
— Покушение!
Все засмеялись, никто и не предполагал, что я так близок к правде. Потом я вышел покурить, возвращаюсь, а навстречу мне старшая сестра Жофи, страшно перепуганная.
— Пан доктор, пан доктор…
— Что случилось, Жофи?
— Он там сидит на столе…
— Неужели? И не упадет?
— Пан доктор, вы все шутите, а он сидит, озирается вокруг и весь белый…
— Стало быть, почти труп.
— Нет, это ужасно, он так на меня посмотрел…
— Да кто же?
— Гейдрих!
Я оторопело уставился на Жофи. Глаза ее были широко открыты, она дрожала не в состоянии выговорить связной фразы, с трудом дышала и держалась при этом за стену.
— Подождите, повторите еще раз, кто там в приемной?
— Протектор Гейдрих!
— А что он там делает?
— У него рана на спине…
Я испугался и больше ни о чем не спрашивал. Все равно от сестры толку теперь не добиться. Я поспешил в приемный покой. Как назло, Пухалы там не было. Гейдрих сидел в комнате — один, без рубашки — на столе, где мы осматриваем поступивших больных.
Я поздоровался. Он молча поднял руку. Я взял пинцет и несколько тампонов, проверил, насколько глубока рана. Он терпел, даже не дрогнул. Наверное, думал, что так и надо. Я осматривал его, а одна из сестер между тем позвонила наверх, в операционный зал, немецкому профессору Дику и вызвала его в приемную… Рана мне показалась несерьезной. И, признаться, я пожалел об этом. Видите ли, врачи находятся в особом положении, как бы это вам лучше объяснить… Как чех, я желал бы, чтобы Гейдриху было как можно хуже. Была бы эта рана, например, в поясничной области, да еще на несколько сантиметров глубже, или, скажем, был бы поврежден позвоночник, тогда все ясно… Но я врач и обязан лечить. Не добивать. А с другой стороны, лечить — врага? Уничтожение тирана ведь в интересах человечества… Но прежде чем я что-либо придумал, прибежал доктор Дик, немец, которого нам сюда назначили.
— Что случилось?
И тут Дик увидел Гейдриха.
Он крикнул «хайль», щелкнул каблуками и начал обследование. Проверил, не задета ли почка. Все как будто было не так уж плохо. Для проверки позвоночника Гейдриха отвезли на рентген. Он старался держаться с достоинством и сам перебрался с кресла на стол.
Рентген показал, что в ране находится осколок. То ли осколок бомбы, то ли обломок кузова. Дик считал, что он застрял у грудной стенки и с помощью локального оперативного вмешательства его удастся устранить. На первом этаже у нас был кабинет для несложных операций. Дальнейшее обследование показало, однако, — что операция потребуется более серьезная. Было раздроблено ребро, повреждена грудная клетка, еще один осколок застрял в селезенке, и его тоже следовало извлечь. Кроме того, была пробита также и диафрагма…
— Господин протектор, вам предстоит серьезная операция, — сказал ему Дик.
Гейдрих отказался. Он хотел, чтобы хирурга доставили из Берлина.
— Но ваше состояние требует немедленной медицинской помощи, — настаивал Дик.
Гейдрих подумал и наконец потребовал вызвать профессора Гольбаума из немецкой клиники. Тем временем Гейдриха перевезли в операционный зал. Я находился в соседнем помещении, где стерилизуют инструменты. Операцию сделали Дик и Гольбаум. Рана была большой — сантиметров восемь — и содержала много грязи и осколков. В коридоре ждали результатов операции Франк и Гаха, а также члены правительства протектората.
Когда операция закончилась, протектора отвезли на третий этаж в кабинет доктора Дика. Немцы распорядились освободить весь этаж. Больных либо куда-то перевели оттуда, либо вообще отправили домой. В столовой устроили казарму. На крыше установили пулеметы, внизу ходили вооруженные до зубов эсэсовцы…
На этаж, где лежал Гейдрих, никого не пускали. Я пробовал узнать, как его дела, объяснял, что я на дежурстве и ищу доктора Пухала, но меня оттуда прогнали, сказав, что мне там делать нечего.
Не знаю, что было дальше с Гейдрихом. Кажется, ему оперировали селезенку. Я его больше не видел. Помню только, Дик говорил, что Гейдрих чувствует себя отлично. Поэтому смерть протектора нас удивила. До самого последнего момента никто из чешских врачей, работавших в больнице, даже не подозревал, что дела у него плохи.
Что нам, впрочем, показалось странным, так это огромное количество морфия, которого хватило бы на несколько человек. Я до сих пор не могу этого объяснить. Сестра, выдававшая морфий, тоже была удивлена. Хотя, может быть, кто-то из лечащих врачей был морфинистом. Но это уже вопрос для криминалистов.
О портфеле Гейдриха ничего не знаю. Может быть, портфель и был, но я его не видел и понятия не имею, что с ним случилось. Говорили, что в портфеле якобы были какие-то планы и сведения для Гитлера. Но ведь репортеры частенько видят больше, чем очевидцы.
Пока Гейдрих был жив, мы жили как во сне. К нему каждый день приходило много посетителей. В основном высшие чины, все в черной форме, да еще дамы с цветами. Прилетал и врач, изредка появлялась и супруга Гейдриха.
А 4 июня он умер.
Причиной якобы был сепсис. Не помогло даже переливание крови.
Профессор Гамперл, руководитель Германского института патологии, вместе с профессором Вейрихом, главой Германского института судебной медицины, дали такое заключение: «Смерть наступила в результате нарушения жизнедеятельности важных паренхиматозных органов бактериями или же ядами, которые проникли вместе с осколками бомбы в области плевры, диафрагмы и селезенки. Бактерии концентрировались и бурно размножались».
СВИДЕТЕЛЬСТВО ВТОРОГО ВРАЧА
Хотелось бы присоединиться к сказанному моим коллегой, но не могу этого сделать. Прежде всего потому, что никогда не видел протокола патологоанатомического вскрытия. Он, конечно же, не может отличаться от клинической картины, о которой нас информировали, да мы и сами знаем обычное течение подобных ранений.
Недавно я прочел статью о причине смерти Гейдриха, опубликованную в медицинском журнале в США, там говорилось совсем другое. Когда в 1970 году профессор Гервиг Гамперл, живущий в Бонне, письменно отвечал на вопросы автора этой статьи, то свое заключение он формулировал иначе, не так, как в 1942 году. Я имею в виду отрывок, процитированный выше моим коллегой. В 1970 году Гамперл заявил, что Гейдрих будто бы умер от анемического шока, то есть из-за нарушения системы кровообращения, а в пораженной области якобы не было никакой инфекции. Следов воспаления брюшины при вскрытии не нашли, также не было обнаружено сколько-нибудь значительных изменений в печени, почках и легких. Сердце тоже якобы было в норме. При гистологическом анализе не встретилось никаких микроскопических изменений, которые бы вызвали смерть.
Исходя из своего опыта, я могу сказать, что изменения, о которых говорит профессор Гамперл, не могли наступить за столь краткий период болезни. Ранение Гейдриха было серьезным, об этом свидетельствует высокая температура, державшаяся все время около 40 градусов, в организме у него шел тяжелый воспалительный процесс. Умер он быстро, поэтому и неудивительно, что значительных изменений в печени и почках не произошло.
Лично я могу свидетельствовать всего лишь то, что видел утром 27 мая 1942 г., когда ассистировал немецкому профессору Дику при операции. Его назначили к нам, кажется, в 1940 году. Он был небольшого роста, худой, подвижный. До него хирургическим отделением у нас заведовал профессор Левит, он был еврей, и его отправили в концлагерь Терезин. Его пост занял доктор Сланина. А потом появился Дик и вскоре перевел Сланину в больницу «Под Петршином». Но во время покушения Сланина еще был у нас.
Дик прилично говорил по-чешски. До войны он работал в немецкой клинике на Карловой площади и хорошо знал Прагу…
Около половины одиннадцатого раздался телефонный звонок, просили профессора Дика.
Он взял трубку.
— Was?[29] — спросил он, потом еще раз, громче: — Was? — и, наконец, как закричит: — Was??
Из приемного отделения больницы сообщили, что там проводят предварительное обследование раны Гейдриха. Дику это показалось невероятным.
